Страница 65 из 184
Однозначным в наказах дворян было требование учредить эксклюзивные дворянские учебные заведения не только в форме корпусов, но и в форме местных школ, которые, как указывалось в наказе калужского дворянства, следовало бы подчинить дворянским судам{669}. Финансирование образования предлагалось как за счет собственных средств, так и за счет государства[119]. Содержание предлагавшихся образовательных программ зависело от представлений составителей наказов. В тех случаях, когда авторы руководствовались идеалами всеобщего образования, как это видно, например, в некоторых наказах от Московской губернии или Украины, предпочтение (если образовательный канон вообще расписывался) отдавалось учебной программе, приближенной к программе кадетского корпуса и дававшей возможность обучения в нем в дальнейшем. Речь шла о языках, арифметике, географии и геометрии, а также о фехтовании и танцах{670}.[120] Другие наказы предусматривали предметы, необходимые для посещения университета или для учебы за границей{671}.[121] Нередко высказывались предложения, согласно которым усвоенные знания должны были обеспечить немедленное поступление на службу как минимум в офицерском чине. Подобные предложения принимали во внимание уже действовавшие к этому времени учебные заведения. Однако здесь образование, предназначенное, по мысли Михаила Васильевича Ломоносова, для продвижения вверх по социальной лестнице[122], обретало, в силу сословной эксклюзивности предлагавшихся учебных заведений, функцию социального барьера, защищавшего благородное сословие от «выскочек».
Неоднородность представлений проявлялась в вопросе о том, какие группы населения вообще могли, по мнению дворянства, получать доступ к образованию. В наказах серпуховского дворянства речь шла о школах как для дворянства, так и для приказных и купеческих детей, которые должны были обучаться по крайней мере арифметике, геометрии, немецкому и французскому языкам{672}. Упоминавшиеся выше сумские дворяне высказывались за создание отдельных образовательных учреждений для детей недворянского происхождения, по аналогии с уже существовавшими в других городах школами. Специально упоминались образовательные учреждения Московского университета{673}, что свидетельствует о признании университета и его гимназии как образовательных институций для детей недворянского происхождения.
Убежденные сторонники учреждения крестьянских школ встречались в рядах дворянства Дмитровского уезда. В их наказе говорилось о том, что необходимо убедить помещиков финансировать одного преподавателя на каждые 100 дворов, чтобы обучать крестьянских детей чтению, письму и счету, из чего сами землевладельцы извлекали бы в конечном счете пользу — в том числе в плане социального дисциплинирования{674}. Вопрос о социальной принадлежности учителей специально не обсуждался. Очевидно, что в их роли представлялось духовенство, о чем недвусмысленно было упомянуто в наказе ямбургского дворянства Санкт-Петербургской губернии: в нем предлагалось устраивать школы для крестьянских детей при церквях{675}.[123] Отмечу, что учреждение таких школ на добровольной основе планировалось уже в Духовном регламенте Петра I 1721 года. Подобные предложения содержались и в наказах крапивенских и псковских дворян, обращавших в то же время внимание на то, что у представителей духовенства нет предпосылок к тому, чтобы давать хорошее образование. Прежде чем священнослужители станут обучать крестьянских детей элементарным знаниям, им следовало бы превратиться в хороших учителей{676}. Этот «моментальный снимок» показывает, что в большинстве случаев провинциальное дворянство было заинтересовано в эксклюзивных сословных учебных учреждениях.
Если принять во внимание количество дворянских наказов, в которых вопрос образования (для собственной или других социальных групп) вообще не поднимался и где не фигурировали даже общие представления о школьной системе, то становится очевидным, что правительство получило от дворян специфические соображения и пожелания для своей законотворческой деятельности, но среди них не было каких-либо новаторских идей.
Безусловно, это было связано с тем, что в начале правления Екатерины II образование и воспитательные идеалы как особые темы были представлены в провинциальных дискурсах в меньшей степени, нежели в столичных. В столицах уже возникли инициативы, ставшие результатом рецепции просвещенческих идеалов и имевшие целью преодоление сословных барьеров в образовании. План И.И. Бецкого, предусматривавший воспитание «детей обоего пола», был амбициозным и утопическим по своим целевым установкам{677}. Практически он оказался нереализуем, как показал опыт руководимых им учреждений социального обеспечения и образования. Можно предположить, что, приглашая провинциальное дворянство к участию в работе Комиссии, Екатерина установила слишком высокую планку. Терминология, как показали работы Ингрид Ширле{678} и других, была во многом новой, а вместе с ней (пусть даже и не во всех случаях) новым было и содержание. В этом отношении работа Комиссии означала также поиск взаимопонимания относительно того, кто, о чем и в какой связи говорит. Таким образом, в диалоге между императрицей и дворянским обществом присутствовали элементы непонимания и недоразумения. Однако в кратко представленных выше голосах дворянства совершенно четко виден момент установления различий. Стремление дворян социально отмежеваться от других сословий империи было важно для самовосприятия дворян{679} независимо от того, предполагалось ли при этом распространение привилегии образования на другие социальные группы в империи или нет. Следовательно, Екатерина II как законодательница должна была знать о предубеждениях дворян относительно светской системы образования, построенной на всесословном принципе.
Интерес к образованию и формы обучения в провинции
Индикатором интереса дворянства к той области знаний и эрудиции, которая была предусмотрена для него государством, была поддержка высшим сословием учреждавшихся школ. В рамках губернской реформы 1775 года приказам общественного призрения был выделен стартовый капитал в 15 000 рублей, доходы с которого должны были поступать на строительство и содержание школ. Историк Джэнет Хартли, исследовав деятельность приказа общественного призрения Выборгской губернии, установила, что выделенные ему финансовые средства зачастую использовались для «стимулирования развития местной экономики» и, как следствие, только косвенно инвестировались в содержание школ и других учреждений общественного призрения, вопреки предусмотренной губернской реформой системе финансирования{680}.
Исключение с самого начала представлял столичный Санкт-Петербург с его функцией «экспериментальной лаборатории». Здесь Екатерина лично способствовала успеху в деле организации школ, предоставив в распоряжение государственных светских школ часть доходов, получаемых от портовых пошлин{681}. Этот пример являлся парадигматическим в том смысле, что финансирование малых народных училищ все чаще переносилось на отдельные города и их общества. Как от дум, так и от органов городского самоуправления, купеческих гильдий или местных дворян можно было ожидать участия, поскольку малые народные училища находились непосредственно на местах, а не в удаленном на несколько сот километров губернском городе. Напротив, финансирование главных народных училищ осуществлялось в первую очередь за счет приказов общественного призрения{682}. Эти модели финансирования выглядели по-разному, в зависимости от экономического потенциала соответствующих общественных групп и величины школ{683}. В Тверской губернии, например, благодаря богатому приказу общественного призрения и относительно состоятельному дворянству главное народное училище с его небольшим числом учеников не испытывало финансовых нужд. В 1800–1801 годах дворянство и купечество города Твери собрали 27 398 рублей в пользу государственных светских школ. Объем собранных сумм превосходил почти вдвое поступления от тверского приказа общественного призрения (15 000 рублей) в указанный период{684}.[124] По уставу училища в его бюджете предусматривалось выделение 1500 рублей на жалованье, материал и текущие расходы для главного народного училища, 210 рублей — для одноклассного народного училища и 500 рублей — для двухклассного. В 1801 году в Тверской губернии существовали одно главное народное училище и 12 одноклассных народных училищ, на содержание которых требовалось, таким образом, 4020 рублей в год. Соответственно, даже из выделявшихся приказом денежных сумм могли проводиться необходимые ремонтные работы. Разумеется, дворянство и купечество не везде обнаруживало подобную щедрость. В Екатеринославской губернии (Новороссия) в 1791 году приказ общественного призрения обратился к местным элитам с призывом пожертвовать на учреждение школ. В то время как дворянству Полтавы удалось собрать 11 000 рублей, в городах Елизаветграде и Екатеринославе результат был отрицательным. Дворянство этих городов ссылалось на невозможность оказать финансовое содействие, обосновывая свой отказ экономическим ущербом, нанесенным ему войной с Османской империей{685}. По инициативе приказа общественного призрения Вятки было собрано пожертвований в размере 3000 рублей на покупку дома для главного народного училища. Спустя год удалось собрать всего лишь две трети необходимых средств, в связи с чем губернатор принял решение о введении особого налога в размере 2 копеек за каждую ревизскую душу мужского пола. Однако несмотря на эти дополнительные меры, в 1794 году вятский приказ опубликовал повторное обращение к дворянству, призывавшее к пожертвованиям на поддержку школ{686}. Как правило, пожертвования поступали от отдельных лиц[125].
119
Почти соломоновым можно назвать решение, предложенное в одном из наказов дворян Архангельской губернии, — предоставить «высокой власти» право окончательного определения (см.: Там же. Т. 14. С. 490, 495).
120
Решение вопроса об учителях предлагалось только в одном наказе: речь шла о «подходящих личностях», см.: Там же. Т. 68. С. 549.
121
В наказе тульских дворян говорилось о возможности посещать университет или академию (Там же. Т. 4. С. 406).
122
Схожими были пожелания офицеров самарского гусарского полка: после окончания университета или кадетского корпуса их дети должны были получать все права потомственного дворянства (Там же. Т. 93. С. 54).
123
Учреждение школ было призвано усовершенствовать добродетели и (что соответствовало также интересам помещиков) улучшить знание законов.
124
Тверское общество проявило большую щедрость, чем московское, в этот же период.
125
Например, главное народное училище в Воронеже получило от жившего там в изгнании крымского хана Шагин-Гирея 100 000 рублей — см.: Пыльнев Ю.В., Рогачев С.А. Школы и просвещение Воронежского края в XVIII веке. Воронеж, 1997. С. 36.