Задание

довольно долгого с ним общения. Вначале он вызывал подозрения, но он был все

время на виду, с жителями не общался и вообще был явно аполитичным, что

майор относил за счет его ограниченности. Кроме того, майор всегда был

невысокого мнения о способностях детей быть разведчиками. Детское неумение

управлять эмоциями позволяло легко распознать ребенка-агента. Этот Паша был

для майора ясен: его спокойствие и независимость не могли быть игрой.

Появление в деревне юродивого развеселило майора. Он не ожидал, что

русский агент может появиться столь театрально. А то, что это разведчик,

майор почти не сомневался.

Однако проходили дни, а юродивый сидел на месте, никакой активности не

проявлял, мальчик вел себя обычно и не пытался установить контакт ни с кем

из взрослых жителей села. Замечено было, что он встретился однажды с Павлом,

но это не было похоже на завязывание отношений, а сам Павел, когда майор

осторожно прощупывал его, отзывался об этом мальчике да и об остальных

деревенских детях с величайшим презрением.

Шли дни, и майор начал сомневаться. Правда, была возможность ночных

встреч, но проследить за этим оказалось трудно. Кроме того, ветеринар не

походил на русского резидента, он занимался только своим делом, в

знакомствах был ограничен, крайне нелюбопытен, и поведение его после

появления юродивого совершенно не изменилось.

Юродивый сидел безвылазно в своем доме, и это больше всего раздражало

майора. Он видел этого человека всего один раз, в первый день, у школы, а

ему хотелось рассмотреть его поближе. Он не любил поединков вслепую. Это

может быть интересно, если ведешь игру с человеком, находящимся на

расстоянии, в другой стране, например. Но когда противник рядом, где-то за

спиной, притаился и никак себя не проявляет -- тогда лишаешься уверенности,

начинаешь нервничать и трудно не сделать промах.

Следовало вынудить русского разведчика действовать. Если это был

русский разведчик...

Краузе обдумывал, как лучше провести такую провоцирующую проверку,

когда произошла стычка с партизанами, и Курт, этот кретин и садист, устроил

совершенно бессмысленный кровавый спектакль.

Ведь было не исключено, что партизаны появились для связи с юродивым.

Это особенно вероятно, если вспомнить тех четверых с рацией, которых

пришлось уничтожить в лесу. Тогда Краузе полагал, что они и есть группа,

нацеленная на него. Теперь он понимает, что это была лишь группа связи.

Юродивый появился сразу же после ликвидации группы, видимо рассчитывая, что

она цела. И теперь ему нужна связь.

Русские перебрасывают сюда партизан, а Курт зверски уничтожает пленных,

ничего от них не добившись. Кроме того, этот идиот собирался сжечь

полдеревни -- и, возможно, сжег бы русского разведчика, испортив майору всю

игру. Гестапо расценило бы этот случай как предательство интересов Германии,

но Краузе видел здесь лишь проявление идиотизма. Тем не менее рапорт о

необходимости отправки обер-лейтенанта на фронт был майором уже подписан.

Вся эта история толкнула майора на активные шаги: он решил ускорить

проверку юродивого.

Если майор не ошибался...

Во всяком случае, Краузе выставил вокруг деревни секретные посты, чтобы

перехватить возможных связных между партизанами и деревней.

Сейчас майор сидел за своим столом в кабинете и снимал шкурку со

снегиря. Такая работа всегда успокаивала Краузе и давала возможность

обстоятельно думать.

Краузе был орнитологом-любителем. Это увлечение началось давно, когда

он выполнял одно деликатное задание, связанное с англичанами. Тогда ему

пришлось некоторое время работать под видом зоолога на орнитологической

станции на острове Гельголанд. Краузе увлекся наукой о птицах, начал

заниматься ею всерьез и даже опубликовал в одном специальном английском

журнале статью "К вопросу о внутривидовой изменчивости обыкновенной

овсянки". Дома у него хранилась большая коллекция птиц и птичьих яиц. И

здесь, в России, он не оставил любимое занятие.

На стеллаже в углу кабинета стояли большие картонные коробки, сделанные

для него по специальному заказу. В них на ватной подстилке хранились

аккуратно набитые и снабженные этикетками тушки российских птиц. Эти коробки

были предметом особого внимания майора Краузе.

В дверь постучали, и унтер-офицер доложил, что русский доставлен.

21

Сергея втолкнули в комнату, и дверь за ним закрылась. Он мельком увидел

стол, сейф, стулья... Нельзя было осматриваться, это противоречило

поведению, разработанному еще в Ленинграде на случай ареста. Тупой испуг --

вот что он должен был сейчас испытывать. Причины для испуга были -- Лешку

они увели в другую комнату. Сергей сжался и опустил голову. Спина его

вздрагивала. Есть ли кто-нибудь в комнате? Сейчас нельзя было проявлять

никакого любопытства. Такое поведение позволяло дольше и убедительней вести

игру. Наверно, за ним наблюдают, но об этом не надо думать. Тупость,

тупость, тупость! Отсутствие мысли и испуг. Я -- животное! Я -- боюсь! Я не

умею думать! У меня течет слюна, потому что челюсть отвисла, а язык

неподвижен. Тупость, тупость, тупость! Но не переиграть... Можно сделать

шаг, надо увидеть что-то блестящее...

Он шагнул к столу, засопел. На столе лежало... Не надо думать -- что.

Блестит -- интересно.

За спиной послышалось движение.

"Я не должен этого слышать", -- сказал он себе и еще ближе подвинулся к

столу, где лежали блестящий скальпель и ножницы. Он вытянул руку, пальцы его

шевелились.

Еще движение за спиной, и сразу негромко:

-- Не оборачивайтесь!

Сергей замер лишь на мгновение, потом медленно повернулся и, увидев

майора, подался назад, тупо и испуганно глядя ему в грудь.

Майор, мягко улыбаясь, наблюдал за ним. Сергей засуетился, замычал,

повернулся и пугливо коснулся ножниц пальцем. Они были холодные, и он

непритворно вздрогнул. Потом прижал ножницы пальцем, подвинул их по столу.

Майор сбоку следил за его лицом.

-- Возьмите, -- сказал он.

Сергей убрал руку и посмотрел на майора. Тот кивнул на ножницы:

-- Возьмите, возьмите!

Сергей тронул пальцем скальпель и довольно замычал.

-- -Ну хорошо, -- сказал майор, -- садитесь. Сергей разглядывал

пуговицы на мундире майора.

-- Я пока не прибегаю к помощи врача, -- сказал Краузе, усаживаясь на

стул и доброжелательно глядя на Сергея, -- вы сами понимаете, что

специалисту нетрудно установить в вашем поведении симуляцию. Но после этого

мне уже ничего другого не останется, как передать вас гестапо. Я понимаю, вы

можете предпочесть ореол мученика измене присяге. Я вам предлагаю третий

путь. Вы не раскрываете себя, и я вас не арестую.

Майор говорил, не спуская пристального взгляда с лица Сергея, и под

этим взглядом трудно было владеть лицом, как трудно не морщиться в луче

света. И нельзя было не слушать, что говорит Краузе. Понимая, что сейчас он

не выдержит долгого напряжения и лицом выдаст внимание, Сергей двинулся от

стола в угол комнаты, но испуганно обернулся, посмотрел на майора, бормотнул

невнятно и остановился у сейфа.

Майор говорил, глядя на Сергея:

-- Более того -- я помогу вам. Вам нужна какая-то информация. Я сейчас

выйду, а вы напишете вот здесь, что именно интересует ваше начальство. Без

моей помощи вам задание не выполнить. И никто, кроме нас двоих, об этом

разговоре не узнает. Вы получите информацию от меня. Ваша разведка будет

довольна, имя ваше не пострадает, вы сможете вернуться к своим.