Солдаты

Юрково. Решили переночевать в доме, который привлек их своей добротностью.

Вскоре пришел Пинчук, весь заиндевелый, как дед-мороз. Он принес в термосе

горячий борщ, а во флягах -- водку.

Привыкшие к восторженным встречам с населением освобожденных городов,

деревень и сел, солдаты были на этот раз поражены угрюмостью хозяина дома.

Он даже не предложил разведчикам сесть. Бойцы намекнули ему о ночлеге, но

тот пропустил это мимо своих ушей. В довершение всего он стал разучивать со

своим сыном -- мальчиком лет десяти -- "Новый завет", псалтырь.

-- "От Матфея святое благословение, -- тягуче читал хозяин, набожно

смотрел на икону и приглаживал бороду, расплавленным воском стекающую ему на

широченную грудь. -- Родословие Иисуса Христа, сына Давидова, сына

Авраамова. Авраам роди Исаака. Исаак роди Иакова. Иаков роди Иуду и братьев

его..."

-- Слухай, старый! -- не выдержал Пинчук. -- Не знаю, кто там кого

родыв, но тебя наверняка -- Иуда!.. Кажи, у тебя можно хлопцам переспать

ночь чы ни?

-- Рад бы всей душой, да только больные мы...

-- Щось вид у тэбэ дуже свеженький...-- язвил Пинчук. Злоба мутила его,

толкала на дерзость.

Шахаев заметил, как от слов Пинчука глаза старика вспыхнули нехорошими

огоньками и быстро спрятались под мохнатыми рыжими бровями. Отослав куда-то

сына и сунув за образ псалтырь, старик начал не спеша сучить дратву. Был он

высок и плечист. На витом поясе -- связка ключей. Голова смочена маслом и

тщательно причесана. Из-под ворота синей сатиновой рубахи выпирала воловья

шея. От всей фигуры хозяина веяло устойчивой домовитостью.

-- Бачу, ты, старый, пропитався этой частной собственностью, --

продолжал колоть его Пинчук, невзлюбивший старика с первой минуты.

Хозяин молчал. Тугая шея его багровела.

Наташа молча смотрела в окно на залитый лунным светом двор. Он был

обнесен высоким тесовым забором. Крыша в крышу жались каменные приземистые

конюшни и хлевушки. Перед окнами -- погреб, накрытый тяжелой железной дверью

с пудовым замочищем.

Шахаев прилег на скамейку -- разболелась на спине рана. Старик хмуро

смотрел на разведчиков, долго силился о чем-то их спросить, но, видимо, не

решался. Молчали и разведчики.

-- А что, товарищи, -- начал наконец хозяин, не глядя на солдат, --

колхозы вновь будут али как?.. -- в его глазах появился настороженный блеск.

-- А тебе як хочется? -- в свою очередь полюбопытствовал Петр; он

понимал, что колхоз не устраивает старика.

-- Мне што ж... -- уклончиво ответил хозяин. -- Государство -- оно

решит...

-- А ты як бы ришыв? -- допытывался Пинчук.

-- Я человек маленький.

-- А все-таки?

Хозяин промолчал. Пинчук посмотрел на него долго и испытующе. "Будут ли

колхозы?" -- таких еще вопросов разведчикам не приходилось слышать в

освобожденных селах. Пинчуку вдруг вспомнился дед Силантий и то, как старик,

ожидая Красную Армию, подсчитывал, сколько попрятано от врага борон, плугов,

сеялок, тракторов. И как радовался он, когда разведчики говорили ему, что

Советское государство не даст колхозы в обиду, поможет им. Да и сам Пинчук,

воюя, только и грезит своим "колгоспом"; самые сокровенные его мечты связаны

с артелью.

-- Будуть колгоспы! -- тихо, но внушительно сказал Петр. Он теперь ужe

напернякa знал, что перед ним -- матерый кулак, который либо возвратился из

эмиграции, либо, затаив лютую злобу на Советскую власть, работая в колхозе,

денно и нощно ждал, когда вернется к нему старое. -- Будуть колгоспы, -- все

так же негромко, но твердо повторил Пинчук, чувствуя нетерпеливое желание

колоть рыжебородого в самое больное место.

-- Добре... -- покорно вздохнул хозяин, пряча лицо от упорного взгляда

Пинчука. -- Мы не против...

Никому уж больше не хотелось оставаться в этом доме.

-- Пишлы отсюда, хлопци. Душно тут, -- предложил Петр. Он был возмущен

до крайности. То, во имя чего шла великая народная война, все то, ради чего

рекой льется кровь советских людей, ради чего погибли лучшие товарищи

Пинчука, было не только безразлично этому старику, но и чуждо, враждебно

ему.

Негодующий Пинчук выскочил на улицу. Следом за ним вышли из избы и

остальные разведчики. Забаров приблизился к высоким тесовым воротам и

толкнул их плечом. Ворота треснули и распахнулись.

Улица дымилась колючим и морозным лунным светом. Разведчики вздохнули

легко, словно сбросили с плеч тяжелый и неприятный груз. Вошли в соседнюю

хату. Еще во дворе их встретила приветливая хозяйка.

-- Ну и соседушка у вас, тетка... Откуда вин такый? -- спросил Пинчук,

открывая термос: он решил накормить разведчиков в этой хате.

-- Иван-то Борисыч?.. Дрянь человек! Десять лет ни слуху ни духу о нем

не было. А как немцы заявились, он тут как тут!..

-- Так и знав. Що ж вин робыв при нимцях?

-- Измывался над людьми не дай и не приведи!.. Старостой у них был.

Имущество советских активистов себе хапал!.. Да вот не успел, видно,

сбежать. Понадеялся на немцев, а они о нем и забыли...

Али Каримов, схватив автомат, стремительно направился к двери. Ванин

одним прыжком оказался рядом с ним, загородил дорогу:

-- Ты куда?

-- Убить нада!.. Быстро нада!.. Пусти!..

-- Нет, не пущу. Ишь герой какой! Без нас обойдутся. -- Сенька вернул

азербайджанца на место.

Довольный Шахаев внимательно следил за Ваниным; да, это был уже не

прежний Сенька...

-- Арестовать старосту все-таки надо,-- сказал парторг, обращаясь к

Ванину.

-- Это другое дело. А суд ему наведут без нас.

Сенька взял автомат и в сопровождении Каримова пошел к кулаку, но их

опередили колхозники: они вели ссутулившегося рыжебородого человека по

направлению к сельсовету, над которым ужe трепетал красный флаг, а в окнах

приветливо светились огоньки.

-- Добро, -- совсем как полковник Демин, сказал Сенька. Он с презрением

взглянул на кулака, моргнул Каримову и пошел обратно.

После сытного ужина, организованного Пинчуком, от которого не

отказалась и хозяйка дома, разведчики легли отдыхать. Не спали только

Забаров и Шахаев. Они прошли в маленькую пустую комнатку, присели у стола и

разговорились. Обсудив происшествие с кулаком, заговорили о людях своей

роты, о том большом пути, который лежал позади них и который еще предстоит

пройти в будущем. Огонек под стеклом тихо колебался, дрожал. Шахаев

сосредоточенно смотрел на него своими черными, чуть косящими глазами и тихо,

ровно, раздумчиво говорил:

-- Да вот взять хотя бы Ванина. Помните, каким он пришел в роту?.. Ведь

отправлять хотели парня. А посмотрите на него сейчас! Разве согласились бы

вы отдать его кому-нибудь сейчас?.. Конечно нет. Ну, а о Пинчуке и говорить

не приходится.

-- Да, эти не подведут, -- согласился Забаров.

-- А ведь какие они все разные! -- размышлял Шахаев. -- И какие все

честные! Вы знаете, я иногда думаю, что мы еще хорошенько не знаем, какие

силы скрывает в себе наш человек. Вот Наташа -- хрупкая, как будто слабая...

А какое у нее большое сердце! Как строго судит она свои поступки...

Они говорили о каждом -- о Сеньке, о Пинчуке, Наташе, обо всех

разведчиках. Не говорили только о себе. Но они видели свой труд в людях

роты, и это бесконечно радовало обоих.

Не заметили, как прошла ночь. В окно расплылось бледное пятно. Оно все

более светлело. А они говорили и говорили...

5

Как-то сразу подкралась весна. Март начался с буйной оттепели. В один