Солдаты

день обнажились брустверы траншей, зачернели, закурились паром насыпи на

блиндажах. С ометов и копен, на которых обычно укрывались наши наблюдатели,

сползали подтаявшие белые шапки. По полю, испятнанному воронками от снарядов

и мин, изборожденному танковыми гусеницами, бродили важные грачи. Напуганные

их голодным криком, из своих снежных, подтаявших на дне ям, толстобрюхие,

выскакивали зайчихи и глубоко проваливались. В посиневшем небе звенели

жаворонки. Зарумянилась вербовая лоза у прудов. Неудержимые соки

пробуждавшейся земли рвались в почки -- и почки набухали. Над уцелевшими

скворечнями рассыпались трелью скворцы. Весело щебетали ожившие воробушки.

Возле плетней и мякинных завалинок, там, где припекало ласковое солнышко,

сбивались красными кучками божьи коровки, сновали первые муравьи-разведчики,

деловито осматривая местность, на которой вскорости их многочисленные семьи

развернут свою кипучую деятельность; сорока сидела на колу и воровски косила

глаз на сарай, где кудахтала курица; на пригретых местах робко показали свои

бледно-зеленые жальца ранние травы, но эти явно поспешили, -- ночные

заморозки убивали их насмерть. Зима не собиралась так рано отдавать свои

права. Ночью она сердито схватывала землю, прекращала течение робких

ручейков. С соломенных крыш до самой земли свисали прозрачно-коричневые

рубчатые сосульки. С восходом солнца они отваливались, со звоном рассыпались

в мельчайшие кристаллики. Дули резкие, но теплые ветры. Зима боролась только

до обеда, а потом отступала. А в один день она сдала как-то сразу, по

оврагам и овражкам забурлили сначала прозрачные, а потом желтые потоки

вешней воды -- обильные слезы умирающей зимы.

Это было в те дни, когда войска Второго Украинского фронта,

разделавшись с корсунь-шевченковской группировкой врага, возобновили свое

наступление на юго-запад.

Далеко позади остались вволю попившие крови, черные, изуродованные

корсунские поля, где завершилась величайшая битва за Днепр. Со смуглых лиц

солдат еще не исчезла пороховая гарь жестокого сражения, а они уже спешили

вперед, на запад, к границе. В истрепанных шинелях и ватниках, с

потрескавшимися губами, почерневшие, потерявшие немало своих товарищей,

бойцы сурово переговаривались между собой на фронтовых дорогах:

-- Весна... Ловко мы, товарищи!

-- Да. Прямо к посевной.

-- Еще бы, -- говорил один из усачей. -- Эх, походить бы теперь по

борозде да понюхать матушку-землицу!..

-- Мало ты нанюхался ее в окопах!..

-- То совсем другое дело...

-- Наверное, сейчас до самой границы будем гнать...

Близость границы волновала всех: думали о скором освобождении всей

родной земли, о возможном даже переходе государственных рубежей. Об этом

спорили, это обсуждали.

-- А мне сдается, дальше границы не пойдем, -- заявил один солдат и тут

же попытался это политически обосновать: -- Нам чужой земли не нужно...

Другие -- и таких было большинство -- думали иначе и резко возражали:

-- Скажет же -- не пойдем дальше! А Гитлер соберет свои войска

где-нибудь в Румынии или в Венгрии, оправится да как опять даванет на нас!..

Нет уж, дружище, гнать мы его будем аж до самого до Берлина. Так-то оно

надежней. А что касается чужой земли, то она, конечно, нам не нужна...

-- Чужой земли нам не надо -- это верно, Гавришев. Но надо сделать так,

чтобы в соседних странах дружественный нам народ жил... Так и парторг

Фетисов говорит.

-- Народ, он всегда к нам дружественный, -- резонно заметил кто-то в

колонне.

-- Ну, чтоб и правительства их были к нам... как это... ну...

лойляльны, что ли... Товарищ старшина! -- окликнул боец Фетисова, шедшего

неподалеку. -- Так ли я слово-то это назвал?

-- Лояльные.

-- Вот-вот! Дружественные то есть. Так полковник Демин объяснил, верно

ведь, товарищ старшина? -- спросил солдат, чтобы, очевидно, одним разом

ликвидировать возможных оппонентов. Они, однако, находились:

-- Ну, ты тоже, брат, сказанул!.. Кто ж меня заставит дружить с немцем,

когда этот самый немец всю родню мою уничтожил, хату спалил, сам я от него,

проклятого, четыре раны имею. Одна вот и до сей поры не зажила. А ты меня к

нему в друзья хочешь причислить. Нет уж! Только бы добраться до

Германии!..-- закончил боец, с хрустом сжимая кулак и поправляя на груди

автомат.

Это поколебало солдата, говорившего о дружбе, но Фетисов поддержал его.

-- Недальновидный ты человек, Охрименко, -- сказал старшина не верящему

в дружбу с немецким народом бойцу. -- Что ж, по-твоему, так мы всю жизнь и

будем воевать с Германией, так и будет литься наша да немецкая кровь?.. Нет,

нам только надо фашизм под корень срубить и корень выкорчевать -- вот что

нам нужно, товарищ Охрименко! А немцы пускай остаются да учатся у нас, как

жить нужно да людьми быть настоящими...

-- Вот именно! -- обрадовался поддержке старшины солдат, которого

назвали Гавришевым. -- Ведь это ж капитализм довел германцев до такого

звериного состояния. Народ немецкий -- он что? Он, конечно, виноват, что

терпел у себя такую гадину, как Гитлер. Фашизм развратил немцев до крайней

степени. А что там говорить о румынах, с которыми, я гляжу, нам раньше всех

придется встретиться. Тут дело ясное -- обмануты эти народы фашистами.

-- Правильно, Гавришев! -- подтвердил Фетисов.

-- Как бы не так... -- не сдавался Охрименко, но в его голосе уже не

было прежней убежденности.

Начальник политотдела, объезжавший колонну вместе с заместителем

командира полка по политчасти, услышав горячий спор солдат, придержал

вспотевшего, сильно носившего боками гнедого коня, спешился. Передал жеребца

ординарцу, подошел к красноармейцам.

Солдаты поприветствовали полковника и смолкли.

-- Ну, что ж замолчали, товарищи? Продолжайте!

-- А мы, товарищ полковник, обо всем поговорили! -- ответил Гавришев.

-- Как обо всeм?.. И Корсунь нe забыли?..

-- Какое там, товарищ полковник. Его век не забудешь. Ведь вон что

творилось!

-- Да, этот Корсунь долго будем помнить. Это как под Белгородом.

-- Ну ничего, товарищи! Теперь уж недалеко и граница!

-- А мы ничего, товарищ полковник!.. Грязища только кругом

непролазная!..

Разговор о загранице вспыхнул с новой силой. Демин осторожно, то

репликой, то наводящим словом, направлял солдатскую беседу в нужное русло.

-- Вы все станете как бы полпредами. Полноправными представителями

своей страны. Это надо хорошо помнить, товарищи! -- говорил Демин, поддержав

мысль какого-то бойца.

Тот обрадовался и солидно подытожил:

-- С нас пример будут брать. Это ясно.

Демин улыбался. Было достигнуто главное, к чему всегда стремился

начальник политотдела: красноармейцы сами пришли к правильному выводу.

-- Ну, до свиданья, товарищи! Командование надеется на вас.

-- Да уж не подведем!..

-- У нас, товарищ полковник, еще сталинградская закалка-то.

-- Это хорошо. Ну, еще раз до свиданья, орлы! Не забывайте, о чем тут

говорили сейчас.

-- Не забудем!

-- Как можно!

Приободренные солдаты прибавили шагу. По бокам, обгоняя пехотинцев,

непрерывным потоком двигались танки. Мощные тракторы тянули за собой пушки.

Над колоннами то и дело проносились бомбардировщики. В воздухе стоял

непрерывный гул. моторов. Механики-водители, глядя через открытые люки,

кричали пехотинцам:

-- Царица полей! Подтолкни сзади!.. А то садись, подвезу!..

Пехота, танки, артиллерия двигались на запад.

Это было блестящим, беспримерным походом огромных войсковых масс трех