Солдаты

отступление немцев на этом участке фронта приняло характер бегства.

Гвардейская армия, отстоявшая бородаевский плацдарм, преследовала их по

пятам. Танкисты стремительно рвались вперед. Они все глубже и глубже вбивали

клин во вторую линию вражеской обороны в Заднепровье. Головные танковые

батальоны подходили уже к Кривому Рогу, когда случилось самое неприятное,

что может только случиться с танкистами на войне: кончилось горючее, вышли

боеприпасы. Оторвавшись на несколько десятков километров от пехоты, танки

застряли в непролазной грязи, остановились и в довершение всего были

отрезаны немцами у основания клина, где-то под Ново-Прагой.

Гвардейскую сталинградскую армию спешно бросили на помощь танкистам.

Смяв оборону противника, она вскоре соединилась с танковой группой.

Дивизия генерала Сизова, входившая в состав этой армии, заняла оборону

в районе Ново-Стародуба и Александровки. Штаб ее разместился в небольшом

селении, носящем привлекательное название Веселая Зорька, хотя в нем было

совсем не весело: немцы каждый день бомбили поселок. Прибыли сюда вечером, а

устроились лишь к полуночи: не хватало домиков для размещения всех отделов и

штабных подразделений.

Разведчики сидели в глубокой балке, разделявшей поселок на две равные

части, и нетерпеливо ждали возвращения Пинчука, который выхлопатывал

помещение для своих бойцов; Марченко и Забаров находились у начальника.

Из селения долетала соленая брань квартирьеров, рыскавших по дворам.

Иногда подавал свой голос и Пинчук.

-- Ну, куда, куда прется?.. Ось якый ты? -- увещевал он кого-то.--

Генерал приказав для розвидчыкив цю хату! -- врал, не стесняясь, напористый

"голова колгоспу". Вскоре он вернулся и торжественно объявил: -- Найшов!

Даже з банею. Помыемося добро!.. Поихалы, хлопци! Трогай, Кузьмич!

Но пока Пинчук бегал за разведчиками, в облюбованный им двор въехал со

своим хозяйством начальник АХЧ старший лейтенант Докторович. Борис Гуревич

уже таскал в дом мешки с продуктами, а здоровенная и скандальная девка Мотя

колола дрова для бани. Пинчук долго и безуспешно взывал к совести

начальника, но Докторович и слушать не хотел. Как ни горько было Пинчуку, но

скандалить он не стал: деятели АХЧ были могущественнее его экономически, и

портить с ними дружбу не входило в расчеты старшины.

Кроме всего прочего, Пинчук был в тот день в великолепном настроении:

по дороге в Веселую Зорьку он встретил почтальона, и тот вручил ему два

письма: одно -- от жинки и второе -- от Юхима, который писал о возрождении

колхоза. Между прочим, Юхим сообщил Пинчуку, что саманный завод выстроить не

удалось, и тут же назвал многочисленные причины, мешавшие осуществить идею

Пинчука. Причины эти Петр признал несерьезными и во всем обвинял Юхима,

по-прежнему считая его неспособным руководить артелью, но отличное

настроение "головы колгоспу" сегодня от этого не испортилось.

Воспользовавшись встречей с начальником АХЧ, Пинчук решил разведать

возможность получения нового обмундирования -- в последних походах бойцы

сильно пообносились.

-- Як то будэ з куфайкамы, товарищ старший лейтенант? Холодно вже...

В ответ он услышал обычные слова Докторовича:

-- Мне дадут -- и я дам. Мне не дадут -- и я не дам.

Начальник АХЧ излагал свою формулу таким тоном, что продолжать разговор

на эту тему Пинчук не захотел. Кроме того, старшина роты знал, что

Докторович никогда нe лгал. "Нет",-- сказал Докторович, значит,

действительно нет.

Потерпев неудачу в этом деле, Пинчук, однако, успешно провел переговоры

с Мотей: он уговорил суровую девку принять разведчиков в "банный пай". __

-- Пусть только кто-нибудь из ребят поможет мне дров припасти,--

сказала она.

-- А як же!.. Поможуть, поможуть!..-- обрадовался Пинчук и позвал

Лачугу.-- Давай, Михаил, нарубай дров. Битюгов я сам распрягу. Ужин варить

не будэмо. Консервы выдам хлопцям -- и все.

Действуя от имени начальника штаба и даже от имени самого генерала,

Пинчук сравнительно легко выдворил из крайней хаты бойцов транспортной роты

какого-то полка, остановившихся проездом и не особенно торопившихся покинуть

пределы Веселой Зорьки, хотя делать им тут было явно нечего. Последнее

обстоятельство, должно быть, и явилось веской причиной того, что

транспортники без скандала сдали свои позиции.

В распоряжении разведчиков оказалась маленькая, но в общем довольно

уютная хатка, такой же малюсенький дворик и единственный хлевушок.

Поместиться в хате все не смогли. Пришлось "освоить" и хлевушок. Бойцы

натаскали в него свежей соломы и улеглись. Коней привязали к повозкам.

Кузьмич вытащил из мешка сухие попоны и укрыл от дождя своих лошадей. Для

битюгов у него нашлось два серых трофейных одеяла. Кузьмич долго еще не

уходил со двора, хотя Наташа уже несколько раз выбегала из хаты и звала его

пить чай, до которого он был большой охотник.

Когда разведчики, помывшись в бане, улеглись спать, вернулась хозяйка

дома. Она подошла к Пинчуку, все еще возившемуся со своим добром во дворе.

-- Товарищ красноармеец!.. Это мой дом. Я убегала в Зеленое, боялась,

что немцы опять Веселую Зорьку займут. Как мне быть теперь? -- В одной руке

молодая женщина держала маленького хлопца, а в другой веревку, на которой

вела толстобрюхую корову.

Пинчук некоторое время молчал, озадаченный, видимо, ее приходом.

-- Ну, будэмо знакомы. Пинчук! -- сказал он наконец.

-- Татьяна.

Они поздоровались.

-- Що ж мани робыть з вамы?.. Пидэмо в хату. Во замерзне хлопець. Як

зовуть тэбэ, эй, хлопче?..

-- Витей,-- бойко ответил мальчуган и тут же сообщил: -- Мой папа тоже

красноармеец! Он вернется домой и звезду мне даст. А еще пистолет -- во!

Дядя, а у тебя есть пистолет?.. Дай подержу!..

-- Ишь ты, якый вояка!.. Потим покажу. Иды з мамою до хаты, бо сопли

змерзнуть. И ты, Татьяна, иды. Корову я сам в хлив поставлю. Бона що,

тильна?

-- Стельная. К рождеству должна...

Из хлевушка пришлось выселить сладко похрапывавших бойцов, чтобы

водворить туда его законную владелицу -- корову. Кузьмич, узнав об этом от

хозяйки дома, вышел во двор и принес Буренке охапку доброго душистого сена.

Буренка благодарно припала к нему своей белой, обслюнявленной мордой. Хлев

быстро наполнился запахом этого добродушного животного. Старый солдат долго

стоял возле коровы, прислушиваясь к ее шумным вздохам и жадно втягивая носом

с детства знакомый аромат кормов и парного молока. Он положил ладони на

высокий бок Буренки и почувствовал под руками глухие, быстрые толчки.

-- Скоро...-- таинственно прошептал он, и пронзительная грусть

вторглась в его сердце.

Как давно оторван он от милого крестьянского труда! С какой жадностью и

упоением пометал бы он сейчас сено на колхозном лугу! Старик ощутил

знакомую, расслабляющую теплоту у глаз и закусил левый ус. Живо

представилось ему далекое селение, затерянное в бескрайней сибирской тайге,

все, что было святым для него, навечно дорогим и незабываемым. Теперь там

зима. Сосны и дома покрыты снегом. Сугробы, сугробы, сугробы кругом. И нет

им конца. Снег скрипит под ногами, бьется белой пылью из-под копыт резвых

двухлеток, выпущенных на прогулку. Водопой. Длинная долбленая колода,

бархатно замшелая внутри. От воды курится легкий холодный пар. Из ноздрей

жеребят -- тоже. Стоят в безветрии дымы над убранными во все белое домами.

От правления колхоза идут мужики, женщины. Озабоченно толкуют о своих делах.

В снежном вихре кувыркаются ребятишки, Кузьмичова слабость...