Солдаты

заваленный книгами, и свою последнюю беседу с комдивом.-- Солдат, ставший

ученым... Ведь здорово!..

-- Что ж, может, скоро наступит такое время, и солдаты все наши будут

иметь высшее образование. К тому дело идет. А я с этой штукой обязательно

обращусь к генералу, -- Фетисов снова посмотрел на свою бронебойку.

Аким не стал допытываться, какая это штука тревожит старшину, --

разведчику просто было некогда. Однако идея снайперской бронебойки

понравилась и ему. Он, как и в тот раз, долго смотрел в простое и вечно

озабоченное лицо Фетисова.

"Однако какой беспокойный ум у этого агронома,-- подумал он про

сержанта. -- Будто новые сорта семян выращивает..."

Аким попросил дать проводника до немецкого переднего края.

-- Только поскорее. Меня ждут, -- добавил он.

-- Сейчас дам. Переднего-то края у немцев почти нет. Отдельные узлы

только. В случае чего, огоньком вас поддержим.

-- Нет, огоньком не надо. У нас дело тихое.

Вышли на улицу. Натолкнулись на какого-то солдата.

-- Ануфриенко, ты?

-- Я, товарищ сержант!

-- Проводи разведчиков. Куда -- они тебе сами объяснят, -- тихо

приказал Фетисов и, пожелав Акиму счастливого пути, вернулся к себе в

сторожку.

Боец-проводник указал разведчикам место, где, по его мнению, у немцев

никого не было. Часа полтора разведчики еще наблюдали. Затем, ощупав на себе

гранаты, автоматы, диски, ножи, поползли.

К селу они пробрались далеко за полночь. Где-то горлопанил еще не

съеденный немцами петух, ворчали на грейдере автомашины.

Выбрали безопасное место. Здесь остался один Шахаев, а остальные

разведчики поползли к селению.

Акиму досталась центральная часть села.

Он пробирался огородами, то и дело перелезая через плетни. Так он

добрался до середины села. Услышал скрип колодезного журавля. Темным и узким

переулком он вышел к улице и увидел у колодца женщину; наполнив деревянной

бадьей белые цинковые ведра, она приподняла их на коромысле. Аким решительно

направился к ней. Заметив его, женщина опустила ведра на землю. Очевидно,

она очень испугалась, потому что долго не могла ответить на вопросы

разведчика. Наконец, опасливо оглядываясь по сторонам, зашептала:

-- Как же ты... милый, попал сюда?

-- Потом об этом... Скажите поскорее, много ли в вашей деревне немецких

танков?

Женщина приблизила свое лицо к Акиму и ничего не сказала: уж больно

похож был на немца стоявший перед ней высокий и худой солдат.

-- Что же молчите, мать? -- вырвалось у Акима. И по тому, как он сказал

это слово "мать", колхозница окончательно убедилась, что перед ней свой. Она

ответила:

-- Много, деточка...

-- Говорите же быстрей -- сколько, -- нервничал Аким,

-- Много их, окаянных, да вот без бензину стояли. Только сейчас

цистерна их приехала...

"Должно быть, с соляркой",-- подумал Аким.

-- Где она? -- горячо прошептал он, схватив женщину за рукав. Очки его

блестели.

Колхозница рассказала, что бензовоз стоит у нее во дворе, а в хату

набилось "видимо-невидимо" немецкой солдатни, они натаскали кур и теперь

заставляют ее их жарить.

Аким схватил у женщины ведра и побежал в переулок. Авдотья -- так звали

колхозницу -- поспешила за ним. Аким лихорадочно обдумывал план действий.

Сердце разведчика боролось с разумом. Сердце требовало немедленных действий,

разум останавливал. Первым желанием Акима было тотчас же побежать во двор

Авдотьи и гранатами подорвать бензозаправщик. Но холодный и спокойный ум

бывалого разведчика отвергал это намерение: ведь во дворе, наверно, много

немцев, они не подпустят его к цистерне. В конце концов родилось одно, может

быть самое правильное, решение.

-- Где ваша хата? -- спросил он Авдотью.

-- А вон, через два дома отсюда.

-- Ну, спасибо вам, мать!

Через несколько минут Аким находился возле Шахаева и горячо излагал

свой план. Сенька, вернувшийся из поиска, попросил Шахаева:

-- Я пойду вместе с Акимом.

Но Аким холодно заметил:

-- Не нужен мне помощник. Я и один справлюсь.

Решено было повторить вариант, примененный когда-то разведчиками при

уничтожении вражеского моста.

Час спустя после встречи с русским солдатом Авдотья услышала в другом

конце селения, где-то на его южной окраине, два гранатных взрыва, за

которыми последовала бешеная автоматная стрельба. Немцы, сидевшие в ee хате,

побросали недоеденных кур, похватали автоматы и выскочили на улицу,

направляясь в сторону перестрелки.

Авдотьин двор опустел. Только огромной тушей чернел бензовоз. Но

недолго было тихо и тут. К хате колхозницы подбежал тот самый красноармеец,

с которым Авдотья встретилась у колодца. Он был без пилотки. Волосы мокрыми

прядями прилипали к высокому лбу. Боец тяжело дышал. Должно быть, до этого

он много и быстро бежал. Поняв, в чем дело, женщина заторопила его:

-- Пали, родной, пали!..

Она даже не подумала, что бензовоз стоит прямо под соломенной крышей ее

хаты.

-- Пали же!..

-- Скорее уходи отсюда, мать!..

Авдотья выскочила из хаты и побежала через улицу. Она уже была далеко

от своего дома, когда раздался взрыв. Мощное пламя плесканулось в черное

небо. По улице, освещенной пожаром, бежали немцы. Потом стрельба началась

где-то совсем близко. Авдотья поняла, что стреляют на ее огороде. Сердце ее

похолодело: "He попался бы, бедненький!"

Аким отбежал в огород и остановился: захотелось еще раз увидеть горящий

бензовоз. Он понял, что совершил непростительную ошибку, но понял слишком

поздно: немцы уже заметили его и теперь охватывали со всех сторон. Он видел

их перебегающие фигуры. "Это -- конец",-- подумал он с необъяснимым

спокойствием. Поднял автомат и с каким-то, не испытываемым ранее злорадным

наслаждением пустил длинную очередь по первым попавшимся ему на глаза

немцам. Двое из них упали, Аким торжествующе крикнул и снова дал очередь.

Враги ответили огнем. Аким кинулся в подсолнухи, задыхаясь от свирепой

ненависти к своим преследователям. Сухие, колючие шляпки больно колотили его

по лицу, царапались, но всего этого Аким не чувствовал. Не слышал он и того,

как над самой его головой вспорхнула стайка воробьев и с веселым, шумным

чириканьем перелетела на другое место, в вишни.

Акиму показалось, что он может спастись. Он углублялся в подсолнухи все

дальше и дальше. Но вот -- тупой удар в спину, что-то сильно рвануло грудную

клетку, и он упал, чувствуя, как гимнастерка наполняется теплой и липкой

жидкостью.

-- Убит,-- просто и в полном сознании прошептал он. Язык его ощутил

соленый вкус крови. Кровь клокотала еще где-то в горле.

-- Обидно...-- вновь прошептал он и, путаясь в мыслях, как в паутине,

хотел понять, отчего же ему обидно, зачем произнес это слово. И, нe найдя

ответа, повторил опять: -- Обидно...

Воробьи снова защебетали где-то рядом, звонко, шумливо. Теперь он

услышал их. Но это длилось недолго. Постепенно щебет воробьев сменился

каким-то новым звуком, похожим на далекий звон колокола, но и этот звук стал

затухать. А потом и вовсе стало тихо.

6

Перед Наташей -- дневник Акима. Боже мой, как знаком ей этот почерк --

мелкий, неторопливый, ровный... "Аким, родной мой, славный мой! Ну почему ты

должен был погибнуть сразу же после нашей встречи? Почему?.. Почему

вражеская пуля щадила тебя, когда меня не было рядом с тобой? Зачем ты ушел

от меня? Ведь ты сказал мне, что все будет хорошо и мы никогда больше не