Солдаты

спрашивали, называя русские слова, которые были знакомы им:

-- Русский карош? Русский не будет фук-фук?

-- То-то "карош". Небось забыли об этом, когда Транснистрию пошли

завоевывать,-- говорил какой-нибудь советский солдат с добродушной

грубоватостью и, хитро сощурившись, спрашивал, будучи глубоко уверенным в

том, что от нелепого соединения русских слов со знакомыми румынскими

получается правильная и понятная фраза: -- Разбой-то, значит, того, нуй

бун?..-- По понятиям бойца, сказанное им должно было означать: война-то,

значит, плохое дело?..

Другой наш солдат, нарочно коверкая русский язык и полагая, что от

этого он станет понятнее иностранцу, старательно втолковывал:

-- Сперва твой пришел к нам. А зараз наш пришел к вам. Понятно, нет?..

Батарея капитана Гунько стояла по соседству с румынскими

артиллеристами. С разрешения командира маленький Громовой, захватив с собой

молчаливого Ваню-наводчика, раньше всех оказался среди румын. Сейчас он,

снисходительно похлопывая румынского солдата по плечу, осведомлялся:

-- По-русски шпрехаешь? Нет, стало быть. Жаль...-- И глубокомысленно

заключал: -- Ну, ничего. Зашпрехаешь когда-нибудь.

Но вскоре Громовому повезло. Угрюмейший Ваня-наводчик где-то раскопал

румына, который сносно "шпрехал" по-русски. К тому же румын этот оказался

парнем на редкость словоохотливым. С ним Громовой и пустился в пространную

беседу.

-- В Одессе, что ли, по-русски говорить-то научился? -- первым долгом

поинтересовался командир орудия.

Испуганный румын отчаянно замотал головой:

-- Не был я в Одесса.

-- Ну, добре. А зачем же дрожишь так?

-- Говорят, русские убьют нас всех. Выведут в горы и убьют...-- губы

солдата как-то сразу опустились, затряслись.

Громовой засмеялся.

-- Кто же сказал вам такое?

-- Лейтенант Штенберг. Он -- приятель нашего командира батареи,

приходил к нам и рассказывал.

-- Сволочь он, этот Штенберг. Наверное, боярский сынок?

-- Да, боярский,-- подтвердил румын.

-- Так и знал! -- воскликнул Громовой с возмущением.-- А вы не верьте

ему, вражине! Не верьте таким,-- успокаивал он румын. -- Мы ведь советские!

Понимаешь?

-- Ну штиу.

-- А вот это понимаешь? -- Громовой взял солдата за обе руки и сильно

стиснул их в своих ладонях.-- Понимаешь?..

-- Не понимаю...

-- Ну что мне с тобой делать? -- в отчаянии развел руками маленький

Громовой.-- Понимать нужно. А то вас замордуют этак-то...

К артиллеристам подошла группа румынских пехотинцев. В ней особенно

выделялась своим гигантским ростом фигура одного солдата. Солдат этот молча

присел рядом с Громовым и стал внимательно слушать, о чем говорил русский.

Должно быть, великан нe все понимал из слов Громового, и его брови над

большими темными глазами вздрагивали, хмурились, выдавая напряженную,

трудную работу мысли. Наконец он не выдержал и спросил румына, с которым

разговаривал Громовой:

-- О чем вы... с ним?

Солдат коротко рассказал.

-- Русский говорит, что они не тронут нас. Лейтенант Штенберг, командир

нашей роты, обманул нас,-- закончил солдат.

-- Я так и знал,-- великан потемнел еще больше.-- Вот змея!..

Прикидывается еще добреньким. Послушай, солдат! -- вдруг оживился угрюмый

румын.-- Ты хорошо говоришь по-русски, попроси у этого товарища... знаешь

что? -- на минуту растерялся, покраснел, потом быстро выпалил: -- Звездочку

красноармейскую!..

-- Что ты говоришь? Как можно?

Великан, умоляюще глядя на солдата, владевшего русским языком,

повторил:

-- Попроси же! Ну что тебе стоит...

Это был брат старого шахтера, тот самый Лодяну, которого по решению

трибунала разжаловали из офицеров в рядовые -- одновременно с расстрелом

капрала Луберешти. "Попроси",-- твердил он.

Но Громовой и сам понял, чего хочет этот богатырь. С минуту

поколебавшись, сержант стянул с головы пилотку, отвинтил звездочку и

собственноручно прикрепил ее к пилотке румына.

Румынки из соседнего села приносили солдатам еду: разрезанную суровой

ниткой дымящуюся мамалыгу, яйца, молоко, брынзу. Получили свою толику и

собеседники Громового.

-- Кушяй... товарыш!..-- угощал Громового Лодяну.

Сержант охотно взял предложенный ему кусочек мамалыги. Усердно хвалил,

подмаргивая молодым румынкам:

-- В жизни не ел такого! Просто объеденьe.

В другом конце сада пела скрипка, гулко стучал барабан, насытившиеся

солдаты отплясывали бэтуту*. Организатором веселья был бухарестский

железнодорожник, который пришел в корпус с Мукершану. Постепенно и все

солдаты перебрались туда, и до самого утра под темными деревьями не умолкал

шум.

* Б э т у т а -- румынский народный танец.

3

Ванину стоило немалых трудов разыскать ночью, да еще в незнакомом,

неизученном поселке дивизионную полевую почту. Но не было еще случая, чтобы

он не доводил своего плана до конца.

-- Как это ты нас нашел, Сеня? -- обрадовалась Вера, с удивлением глядя

то на сверкающий лимузин, то на Семена, стоявшего в наполеоновской позе под

лучами фар.

-- Какой же был бы из меня разведчик? -- снисходительно улыбнулся

Семен.-- Садись вот, прокачу, соскучился, честное слово.

-- Я сейчас, Сеня! Только начальника спрошу!

Вера скрылась за дверью и через минуту появилась снова, прямо с ходу

чмокнув Сеньку в запыленные губы.

-- Разрешил... Ну, куда же мы?

-- Садись, там видно будет...

Он усадил ее рядом с собой, включил скорость, дал газ, и машина в

минуту вырвалась из поселка.

-- Сеня, чья это? -- спросила Вера, ежась и от ночной прохлады и от

легкой дрожи, вызванной близостью любимого.

-- Румынский генерал подарил! -- гордо сказал Семен. И на всякий случай

спросил: -- Не веришь?

-- Верю, Сеня...-- сразу согласилась девушка, не сомневаясь, что он

соврал, но не желая именно в такой момент портить ему настроение.

Часа через два, присмиревшую и усталую, боявшуюся поднять глаза на

своего возлюбленного, Ванин, молчаливый и виноватый, доставил девушку на

почту, а сам поехал искать свое подразделение. Разведчиков он нашел

сравнительно быстро. На одном доме, тускло освещенном электрической

лампочкой, увидел большую, неуклюжую надпись углем:

ПИНЧУК ТУТОЧКИ

Толстая стрела, устремленная вниз, категорически подтверждала, что

Пинчук именно "туточки", а не где-нибудь еще.

Семен дал несколько протяжных, скрипуче-звонких гудков. Ему хотелось

обязательно вызвать кого-нибудь из хлопцев и поразить своим приобретением.

Ворота открыл Михаил Лачуга.

-- Где ты взял эту штуковину, Сенька? -- спросил он, скаля в улыбке

большой щербатый рот.

-- Во-первых, я тебе не Сенька, а господин капитан,-- предупредил

Ванин, который, оказавшись среди своих ребят, снова впал в обычный свой

шутливо-беззаботный тон,-- а во-вторых, соответственно чину мне вручена

персональная машина!..

Лачуга захохотал. Засмеялся и Сенька:

-- Ну ладно. Давай дорогу.

Через минуту он уже рассказывал окружившим его разведчикам про свои

похождения, про то, как он "пленил" целый румынский корпус во главе с

генералом. Пыль ловко сдабривал великолепной, захватывающей небылицей, на

что был большой мастер. Аким под конец Сенькиного повествования не выдержал

и заметил:

-- У тебя, Семен, получается похлеще, чем у Кузьмы Крючкова.