Страница 8 из 24
IMMORTELLE EKATHERINE II*
[Бессмертная Екатерина II (фр.)]
Кто Аристон сей молодой,
Нежен лицом и душой?..
.................................
Дней гражданин золотых,
Истый любимец Астреи.
Державин
У белой балюстрады на желтом паркете горячие пятна солнца.
За кариатидами бельведера, -- полегчавшими, посиневшими, -- огромно и ясно видна даль Царского Села: зеленые квадраты стриженых рощ, мостки, коричневые поволоки оврагов, рогатки и скирды скошенного сена, уходящие зелеными чалмами по скату к ветряной мельнице, вертящей четкие крылья.
Ее Величество в белом гарнитуровом шлафроке, -- влажные от умывания волосы подобраны в светлый узел, волны волансьена колышатся на груди, -- проходит в неспешной прогулке вдоль кариатид воздушной галереи.
В голубых глазах государыни блеснули черные, золотистые искры. Она оглянулась:
-- Поспешите, милый друг, Александр Васильевич, али вам не пройти?
В стеклянных дверях наклонно отразились зеленые штофные обои, золоченые карнизы, простенки, и на бельведер неловко протискался Ее Величества секретарь, тучный щеголь Храповицкий в просторном коричневом фраке и в атласном камзоле цвета молока с кофе.
-- Инда, матушка, в пот вогнала дверка сия.
За Храповицким, сухо постукивая коготками, выбежали господин Сир и господин Том, поджарые английские собаки, -- мордочки узкие, острые уши торчком, серая шерсть, как гладкое серебро, обе в ошейниках красного бархата, -- любимцы императрицы.
-- Слюшай, батушка, надобно тебе обливанья от пота.
-- Обливаюсь, государыня, инда мерзну, да без толку: подобен грецкой губке, водой насыщенной.
Императрица сощурилась, глаза блеснули голубым светом...
Марья Саввишна Перекусихина, придворная камер-фрау, ведала многие тайны этих ясных глаз: они темнели, как твердое железо, они синели, подобно летнему небу, они сияли голубым светом. Ведала также Перекусихина секреты натурального румянца императрицы, приятной свежести ее лица: еще до света, покидая постель, государыня первым делом утирает лицо куском льда и пьет чашку черного левантийского кофе, более крепкого, чем табак морских капитанов.
Приятная полуулыбка всегда приподымает ей привлекательно и как-то по-козьи уголки свежих губ. От ее невысокой, слегка полнеющей фигуры, от белых рук с ямками на локтях, от того, как на круглом подбородке разбегаются при смехе приятные морщинки -- лукавая звездочка, -- веет чем-то влекущим, податливо-сладостным, грешным.
А в Санкт-Петербурге, -- на заседаниях Сената и военных коллегий или за тонконогим рабочим столом, жалобно скрипящим под ее приятными локтями, когда при свечах перебирает она шуршащие листы меморий и слушает грубые и сиплые голоса докладчиков генерал-губернаторов, -- императрицу не узнать.
Императрица меняется. Выслушав фельдмаршалов и министров, она закидывает по-мужски ногу на ногу, покачивает острым концом парчовой туфли. Ее чепец из белой блонды зачастую сбивается вбок, и всегда влево. Обдумывая что-либо, она гусиным пером почесывает за ухом, шумно чихает в платок, нередко и чертыхается.
Или мгновенно вспыхнув от гнева, смертельно бледнеет, меркнут, как железо, глаза, она медленно подымается, опираясь всей тяжестью продолговатых ладоней о стол, -- точно вырастает она, высокая, величественная, -- ее разгневанное лицо, как сияющий мрамор, -- и генерал-губернаторы, адмиралы, послы с холодным трепетом пригибают спины в глубоком поклоне: стоит перед ними сама великая в женах, Augustissima, Императрица Российская, Северная Минерва...
-- Сир, Том, ко мне -- позвала Екатерина английских собак. Сухо заскребли ноготки, Сир и Том запрыгали у ее ног, норовя лизнуть ладонь.
-- Несносные! -- Екатерина притворно замахнулась янтарной тростью, сверкнувшей желтым огнем.
-- Отдохнуль, господин Храповицкий? Пойдем Венеру Стыдливую посмотреть: нынче сей статуй из зимней кладовая под колоннадой поставлен.
Государыня говорила по-русски с едва приметным акцентом иностранки, бывало, ошибалась в падежах, а русские слова звучали у нее большими, смешными и теплыми.
Проходя мимо Геркулеса, государыня постучала янтарной тростью по мраморной его ступне.
-- Располагаю я, милий друг, думать, что басни о превращениях Юпитеровых были токмо удачной отговорка для прогрешивых девок. Мой мнение таково: в древние времена беременные девки попросту клепали на Геркулеса и Марса.
Храповицкий добродушно улыбнулся, отирая лоб очень чистым платком.
В конце воздушной галереи ослепительно блещет Венера Медичи или Венера Стыдливая, -- одна рука отбита до круглого плеча, а другая мягким изгибом прикрывает стыдные прелести.
Императрица сощурилась, рассеянно пошевелила в воздухе пальцами, -- Храповицкий протянул табакерку, -- она взяла щепоть, не отрывая взгляда от статуи.
Государыня обошла Венеру кругом. Божественная мраморная спина с чуть изогнутой линией -- точно тенью легкого лука -- пылает солнечной белизной. Императрица похлопала Венеру продолговатой ладонью по спине, ниже поясницы.
-- Без спора прекрасна сей Venus a belle dos, pour ne pas dire... aux belles fesses [Превосходная спинка, что ни говори... с превосходными ягодицами (фр.)].
Атласный камзол Храповицкого, цвета молока с кофе, залоснился, заколыхался. Тучный щеголь от хохота тут же вспотел. Екатерина ждала, когда добряк отсмеется, пристально наблюдала груду его трясущихся мяс. И вдруг прижала палец к губам, взглянув через голову Храповицкого в конец бельведера.
-- Никак мой генеральс-адъютант? Благодарствую, господин секретарь, что сопровождали меня на скучной прогулка. Теперь я не буду одна.
И приветливо кивнула Храповицкому. Тот, кланяясь, стал отходить к стеклянным павильонам.
На галерею по широким белым ступенькам легко вбегает из парка Ее Величества генеральс-адъютант, шеф кирасирских полков, Александр Дмитриевич Ланской.
Государыня быстро шла навстречу. Она чуть задыхалась, прохладно шумел белый шлафрок.
-- Здравствуй, радость, пошто вечор не бывал?
Ланской молча склонил пудреную, пронизанную солнцем голову. Ветер отнес его белую буклю, колыхнул влажные, светлые волосы государыни, волансьены на груди. Ланской вдохнул знакомый запах утренней свежести, душистых кружев, солнца. За бельведером, как на архитектурном плане, видна круглая площадка, от которой разбегаются звездой посыпанные красным гравием дорожки. У вязов, стриженных в квадратную стену, стоит на часах гренадер. Ветер треплет бело-синие перья его серебряного шишака, так же, как страусовый султан на черной треуголке Ланского.
-- Ты вернулся не весел, в расстройстве. Что приключилось? -- государыня положила белую ладонь на смуглую руку генеральс-адъютанта.
На тонком лице Ланского, в его бархатных горячих глазах светло дрогнуло солнце. Блеск прекрасных глаз облил Екатерину, и пудреная голова генеральс-адъютанта, изящная голова Адониса, снова склонилась.
-- Точно запоздал, невесел. Сам не ведаю, что со мной... Вечор у Поцелуева моста остановил я карету, вошел было в гуляющую толпу и тут почуял, что в спину мне кто-то смотрит, в самый затылок.
-- Короче, мой друг.
Ланской скомкал лосиную перчатку.
-- Оглянулся, а на меня смотрит неведомый кавалер, иностранец в черном кафтане. "Я приехал за вами, мое имя граф Феникс", -- поклонился он мне. "Я привез прожект заведенья в Империи фабрик для деланья золота. И токмо вы можете мне помочь..."
-- Феникс?.. Ведаю, что под сим прозвищем шут всесветный, обманщик Калиостр прибыл каверзничать в нашу столицу... Ах, каналья.
Она закинула ногу на ногу, прищурилась.
-- Вольно тебе подобные бредни слушать. И к чему мне про то сказывать.