Страница 12 из 59
-- Кто знает, Настя! Может быть, и надолго.
-- Алеша, ты пугаешь меня...
-- Ну представь себе, я могу захворать, умереть, мало ли что может случиться!
-- Алеша, ты скрываешь от меня что-то? Тебе предстоит какая-нибудь опасность?.. Я догадываюсь...
-- Ровно никакой, моя милая. Мне отчего-то скучно, вот я и кислый.
-- Что ни говори, милый, ты со мной не откровенен.
-- Настя, ну как же мне тебя уверить?
-- Ну, ну, хорошо, я верю тебе, верю. Итак, милый, до завтра. Завтра ты приедешь? Да?
-- Да, да! Прощай, Настя! Впрочем, я совсем забыл тебя спросить о Тольском... Ведь ты знаешь его, Настя?
-- Это того сумасшедшего, который чуть не силою врывается к нам? Я сказала людям, чтобы больше не принимали его.
-- Хорошо сделала, моя милая: он -- дурной человек.
-- Алеша, а ведь прежде ты был другого мнения о нем!
-- Я познакомился с ним только за несколько дней перед тем. В такое короткое время трудно узнать человека, сама знаешь. Так ты не любишь его?
-- Это Тольского-то любить? -- Молодая девушка весело засмеялась. -- Уж не ревнуешь ли ты к нему, мой милый?
-- Полно, Настя, что ты! А он говорил мне, что ты нравишься ему. Советую тебе остерегаться Тольского.
-- Я уже сказала тебе, что он больше не будет бывать у нас в доме. В первый раз он, правда, заинтересовал меня своей смелостью, а вчера -- представь себе! -- объяснился мне в любви, настойчиво требовал, чтобы и я его полюбила. Какой нахал!.. Я много смеялась над этим объяснением.
-- Стало быть, Тольский -- мой соперник?
-- Да, но не опасный.
Влюбленные расстались.
Приехав домой, Намекин принялся писать письма к отцу и к Насте, а также к двум-трем близким родственникам. Эти письма должны были быть переданы в случае его смерти на дуэли.
XI
Было зимнее морозное утро. Еще не совсем рассвело; шел маленький снежок, обещавший перемену погоды. По дороге к Сокольникам ехали щегольские барские сани; в них под медвежьей полостью сидели Алеша Намекин и его приятель, офицер Боря Зенин.
Вековая Сокольничья роща в то время начиналась на некотором расстоянии от Красных ворот и распространялась на десятки верст. В ту пору о дачах в Сокольниках не было и помина и лес служил не местом прогулки для москвичей, а чаще пристанищем для обездоленных судьбою людей и грабителей.
Проехав Красный пруд, сани остановились. Намекин и Зенин вышли; у последнего в руках была шкатулка с пистолетами. Они пошли по мерзлому снегу на небольшую поляну, выбранную местом дуэли и окруженную со всех сторон гигантами соснами, которые закрывали ее со стороны проезжей дороги.
-- Мы первыми приехали, -- проговорил Намекин, посмотрев на свои дорогие часы.
Он был совершенно спокоен; зато его секундант очень волновался, горячился и ругал Тольского.
-- Оставь горячиться, Боря! Ты, как секундант, должен быть хладнокровен и спокоен, -- с улыбкою проговорил Намекин.
-- Помилуй, какое тут хладнокровие, черт возьми! Когда пройдет еще несколько времени, и ты...
-- И я буду убит, ты хочешь сказать?
-- Разумеется! Разве этот подлец Тольский пощадит тебя? Убить человека для него -- плевок. Как хочешь, Алеша, это не дуэль, а бойня! Знаешь, Алеша, если Тольский убьет тебя, то я... я сам убью его, вызову на дуэль и убью.
-- Не могу не пожелать тебе успеха, мой милый.
-- Только вот горе: ведь, признаться, стрелок-то я плохой, и Тольскому не составит труда подстрелить меня, как куренка, -- с глубоким вздохом признался Зенин.
-- Надеюсь, Боря, ты не сделаешь глупости и не станешь вызывать противника, который и ловчее и сильнее тебя!
Едва Намекин проговорил эти слова, как послышались ржание лошадей и громкий разговор. Скоро на поляне появился Тольский в сопровождении своего секунданта.
-- Вот он, легок на помине, чтобы черт побрал его, разбойника! -- чуть ли не в голос злобно проговорил Зенин.
Противники ни слова не сказали друг другу, только обменялись легким поклоном.
-- Приступим! -- отрывисто проговорил секундант Тольского, обращаясь к Зенину.
Секунданты стали мерить шаги, потом заряжать пистолеты.
-- Господа, я, как секундант, считаю своей обязанностью предложить вам примирение, -- проговорил слегка дрожащим голосом Зенин, обращаясь к Тольскому и Намекину.
-- Что же, я не прочь; пусть господин Намекин постарается исполнить то, о чем я говорил ему, -- ответил Тольский.
-- Отказаться от любимой девушки? Никогда! -- горячо промолвил Алеша Намекин.
-- Если так, то приступим.
-- Я готов.
Противники были поставлены по местам; им были розданы пистолеты; сговорились стрелять после третьего счета.
Тольский, прицеливаясь в Намекина, сказал ему:
-- Так вы не хотите отказаться от Настасьи Гавриловны?
-- Ваш вопрос я считаю неуместным, а потому и не отвечаю на него, -- с достоинством ответил ему Намекни.
-- А, когда так, прощайтесь с жизнью!
Зенин дрожащим голосом стал считать, полузакрыв глаза. Ему страшно было за своего друга.
Вот в морозном воздухе резко раздалось роковое "три". Одновременно последовали два оглушительных выстрела.
Когда дым, произведенный выстрелами, рассеялся, Зенин увидал своего друга распростертым на снегу. Из раны в левом плече фонтаном била кровь, его лицо было мертвенно-бледным. Видно было, что он делал большое усилие, чтобы не стонать от сильной боли. Зенин бросился к нему и постарался платком завязать рану; кое-как, с помощью другого секунданта, ему удалось сделать это и несколько остановить кровь. Однако Намекин скоро впал в беспамятство.
Секунданты и Тольский бережно закутали его в шубу, вынесли с поляны и положили в поджидавшие сани. Зенин, бледный, взволнованный, поместился тоже в санях, поддерживая своего друга; он мысленно ругал себя за то, что не пригласил с собою врача, скорая помощь которого теперь была бы необходима раненому.
-- Вашего друга я щадил, и потому только ранил его, но не убил, -- громко проговорил Тольский, когда сани с Намекиным тронулись.
Зенин ответил ему только презрительным взглядом.
-- Сорвалось, черт возьми! Почти первый раз в жизни сорвалось! Целил в грудь, а попал в плечо. Или глаза мне стали изменять, или рука дрогнула, -- проговорил в сердцах Тольский, когда сани скрылись.
-- Ведь ты только сейчас сказал, что щадил своего противника, -- с недоумением возразил секундант.
-- А ты и поверил? Эх, Ванька, и глуп ты у меня, и прост! Уж если я с кем-либо стреляюсь, пощады тот не жди. Если и уцелел Намекин, то только благодаря моему неверному прицелу. Говорю тебе, это только первый случай в моей практике, когда противник отделался легкой раной. Впрочем, мои расчеты с ним еще не кончены. -- И, проговорив эти слова, Тольский со своим секундантом сел на поджидавшую их лихую тройку.
Между тем Зенин привез раненого приятеля в его дом, располагавшийся на Тверской.
Намекин все еще находился в беспамятстве. Немедленно же были приглашены известные в то время хирурги, и они, тщательно осмотрев раненого, нашли, что его положение довольно серьезно.
Зенин не отходил от своего друга, который после долгого беспамятства пришел в себя и открыл глаза.
-- Боря, ты здесь, со мной? -- слабым голосом проговорил раненый, с благодарностью посматривая на своего приятеля.
-- Да, да, где же мне быть, как не около тебя?
-- Спасибо! Скажи, Боря, как это случилось, что я остался жив? Ведь я был почти в полной уверенности, что Тольский убьет меня; он -- очень искусный стрелок.
-- Я и сам был такого же мнения и боялся за тебя.
-- Видно, не судьба умереть мне на дуэли. Прежде я смотрел на свою жизнь как-то хладнокровно, подчас мне было все равно, жить или умереть, но теперь не то. Теперь я узнал цену жизни, и рад, что остался жив. Ведь я не умру от раны, не правда ли?