Граница

— Вряд ли твоему жениху понравится присутствие Хата.

— Какое дело жениху до моего прошлого? — спросила принцесса.

Коннетабль усмехнулся.

— Дело есть всем до всего, но согласен, в Отили могли бы прикрыть глаза на твое прошлое, ради добрых отношений с Хурренитским королевством.

— Так и будет.

— Но Хат…

— Это не твоя печаль, — сказала принцесса. — Ступай.

Коннетабль поклонился и сошел с мостика, кивнув Хату, который поднимался ему навстречу.

— Что хотела старая лиса? — спросил Хат.

— Надуть лису молодую, — засмеялась принцесса. — Выпьем, Хат!

Звон кубков стоял до самого обеда, но возлияния не прекратились и во время трапезы. Принцесса то и дело угощала Хата и сама, казалось, сильно захмелела, не забывая о том, чтоб кубки не пустовали ни у кого за столом.

Караван шел не сбавляя скорости, Самоха на миг подумал о тех, кто сидел внизу, на веслах. Как часто они сменяются, два раза в сутки? Раз?

По левому берегу стеной стояли гигантские тополя, такие же, как в Заречье, в которых, наверно, так же как в Заречье, обитали дикие пчелы.

И действительно, гигантская пчела подлетела к «Орлу» и какое-то время висела в воздухе рядом с ним. Кто-то пустил стрелу, но не попал. Пчела взмыла вверх и исчезла. Разговор за столом перекинулся на тополиный мед. Оказалось, что никто из хурренитов, кроме, разумеется, вездесущего Летимака, его не пробовал.

Тогда Жуч сходил в каморку и принес глиняный горшок, высотой в пол локтя, отбил ножом запечатанное горлышко и наполнил медом хрустальную чашу. А чтобы показать чудодейственные свойства меда, тем же ножом глубоко порезал руку и капнул на ранку последние капли, остававшиеся на дне кувшина. Мед, смешавшись с кровью, зашипел и порез затянулся бесследно. Жуч передал чашу принцессе. Та отпила глоток.

— Божественно! — и пустила чашу по кругу, чтоб каждый мог насладиться невиданным напитком.

— Как жаль, что в нашем королевстве нет этого чуда, — сказала княжна Генида Ло.

— Не печалься, прекрасная, — поспешил утешить ее Жуч. — Зато оно есть в Отиле. Я вижу тополиные леса, а пчела, которая пролетела мимо нас, ничем не отличается от пчел, которые обитают в Пойме. И более того, я вижу как кружится над одним из деревьев пчелиный рой.

— Я хочу этого меда, — сказала принцесса.

— Он у тебя будет, — заверил Хат и приказал поворачивать корабль к берегу.

Напрасно Самоха, а вслед за ним и опомнившийся Жуч, пытались отговорить его от этой безрассудной затеи. И хотя принцесса уже тоже пыталась остановить Хата, но все было бесполезно. Словно демон вселился в него.

«Орел» стал в нескольких десятках шагах от берега. На воду спустили две лодки, в одну сели Хат с принцессой и десятком придворных, среди которых затесались и Жуч с Самохой, в другую набились гвардейцы, которые первые высадились на берег и рассыпались цепью.

Пчелиное гнездо искать не пришлось, его местоположение выдавал кружащийся над деревьями рой, тот самый, который углядел с корабля Жуч. От берега его отделяла только узкая полоса кустарника.

Самоха подошел к Хату.

— Это верная смерть.

Хат досадливо поморщился.

— Оставь. Я ведь тебя не зову.

— А я и не пойду, — сказал Самоха. — Прикажи хотя бы поджечь лес.

— У меня мало времени, — сказал Хат и пошел сквозь кустарник, запретив сопровождать себя.

— Хат, не надо! — крикнула принцесса, но Хат обернулся только затем, чтобы прогнать нескольких гвардейцев увязавшихся следом, однако они не послушались и пошли с ним.

— Это его земляки, — сказал кто-то из придворных за спиной Самохи.

Драма не заняла много времени.

Как только Хат и его люди преодолели полосу кустарника и вышли на открытое место, пчелы заметили их и закружились над ними с угрожающим жужжанием, но хуррениты продолжали свой путь.

Тогда одна из пчел отвесно спикировала на людей, но Хат оказался проворней, и его меч снес пчеле голову. И тогда пчелы бросились со всех сторон. Хуррениты заслонились щитами и приняли бой. Ни один из них не побежал, один за другим, пронзенные жалами, полегли они вокруг Хата, окружив себя пчелиными трупами.

Хат, оставшись один, продолжал рубить пчел с нечеловеческой яростью, но не прошло и минуты, как пчелиное жало вонзилось ему в горло, последним, конвульсивным, движением Хат воткнул меч в брюхо, убившей его пчеле, и вместе с ней рухнул на землю.

— Как мы можем вынести его тело? — спросила принцесса.

— Никак, — ответил Самоха. — К гнезду невозможно подобраться даже ночью. Тем более пчелы теперь будут настороже. Можно поджечь лес, но для этого надо дождаться благоприятного ветра, от тел же мало что останется. Принцесса, оставь его там, где он погиб. Даже жуки-падальщики боятся диких пчел.

— Я еще вернусь сюда, — сказала принцесса и приказала садиться в лодки.

Остаток пути до Отиля караван следовал без музыки. Ночью Самоха опять спал на кушетке, а девушка-хурренитка, сидя рядом, рассказывала ему о своих братьях, оставшихся на родине, добрых, не таких, как у принцессы Ольвии.

К утру, когда и Самоха, и фрейлина уснули, и даже плач принцессы умолк за ширмой, дверь бесшумно приоткрылась, и в образовавшуюся щель проскользнул Литиций. Самоха тут же проснулся, но не успел ничего сообразить, как за спиной Литиция столь же бесшумно возник Жуч и, оглушив его ударом кулака по голове, вытащил в коридор. Самоха выскочил за ними.

Допрос учинили в своей каморке.

— Принцессу хотел убить? — спросил Жуч.

— Да, убить суку, — ответил Литиций.

— Жуч, у него нож в рукаве, — предупредил Самоха.

— Вам-то бояться нечего! — усмехнулся Литиций.

— Он думает, что принцесса нарочно послала Хата на смерть, — сказал Самоха.

— Похоже на то, — двусмысленно ответил Жуч и отпустил Литиция. — Второй раз попадешься, убьем.

Литиций ушел.

В Отили, белом городе, уступами лежащем на склонах огромной горы, принцессу ждал пышный прием. За шеренгами войск, рядами стоявшими на беломраморной набережной Отиля, виднелись толпы горожан.

Корабли каравана медленно двигались между многочисленными судами заполнявшими гавань, приближаясь туда, где на ступенях причала, устланных коврами, стояли правитель Отиля Бартоломей Длинный и его сын Варфоломеус Синеглазый, в нестерпимо сияющих на солнце доспехах, в окружении знамен и штандартов.

К сожалению Самоха проспал все это и до самого вечера провалялся в своей каморке. Вернувшиеся с берега граничары рассказали, что из них во дворец были допущены только Обух и Чойба, а так же о том, что жених и невеста очень понравились друг другу, свадьба же состоится только через месяц. Поэтому дожидаться ее не стоит, и назавтра назначено отплытие «Ласточки», которую правитель Отиля, в награду за услуги оказанные принцессе, выкупил у Ако, ее капитана, и подарил граничарам Лихоты. Так что обратно граничары поплывут на собственном корабле, а Ако любезно согласился погостить в Лихоте, с тем, чтобы обучить, набранную из местных, команду для «Ласточки».

Так бы Самоха и не увидел знаменитого города, если бы не Жуч с Клепилой. Они явились за ним, во всем великолепии, в парадных куртках, украшенных витыми шнурами и галунами, грозно бряцая саблями.

— Так ли красивы женщины Отиля, как о них говорят? — спросил Самоха.

— Даже лучше, — ответил Клепила, — у них голубые глаза, черные волосы, большие груди и милые улыбки.

— Так не бывает, — сказал Самоха и пошел как был, в мятой, залитой вином рубашке и прожженных искрами факелов штанах.

На город уже спустилась ночь, но на главной, поднимающейся в гору, улице кипела жизнь. По обе ее стороны стояли дворцы и особняки отильской знати, окруженные кружевом узорчатых оград и зеленью садов. Каждый из них был высотой в три-четыре этажа, облицованных мрамором и базальтом, у освещенных дверей толпились вооруженные слуги.

Густой поток гуляющих тек по гранитным плитам, которыми была вымощена улица. Пестрота их одежд граничила с безумием. Шелковые хламиды, подпоясанные кожаными кушаками, были непременно трехцветными, сапоги и ноговицы, красными, желтыми, зелеными. Остроконечные шапки из войлока и меха, венчались султанами перьев невиданных птиц…