Крысиный Вор

– Никуда ты сейчас не пойдешь. Я знаю, как действует Ктарма, сегодня ночью они ничего не предпримут, и еще три-четыре дня будут выжидать.

– Значит, у меня есть запас времени, тем лучше.

– А если я тебя не отпущу?

Вместо ответа Хантре пожал плечами, подошел к окну и открыл низко расположенную форточку, звякнув фигурной задвижкой.

– Застрянешь ведь, – ухмыльнулся Тейзург. – И к тому же… Пардон, вслух не скажу, но имей в виду, что я об этом подумал.

– Без разницы, о чем ты подумал. Пока мы трепались, я вспомнил, что значит по-другому.

Шнырь ахнул, увидев, что произошло в следующее мгновение с Крысиным Вором. Видать, господин сильно прогневался на него за дерзость, раз без лишних слов превратил… Жалко, что не в крыску.

Но господин и сам выглядел до крайности изумленным.

– Невероятно… Получилось с первого раза! И смотри-ка, перекинулся безупречно, с использованием компоненты «со всем, что на мне есть». Прелесть, какая кисонька! А погладить можно?..

Крысиный Вор презрительно фыркнул, одним прыжком очутился на подоконнике и сиганул в темноту.

– Вот тебе и романтический вечер… – печально произнес ему вслед Тейзург. – Шнырь, ты это видел? Все мои планы в хлам, как тебе это нравится?

– Нравится, господин! – с энтузиазмом отозвался гнупи, протискиваясь через открытую с помощью заклинания лазейку с изнаночного пространства в человеческую комнату. – Уй, то есть совсем не нравится, прямо все нутро негодует, потому что невежа этот Хантре Кайдо, каких поискать…

– Невежа и мерзавец, – вздохнул господин. – Вот именно в таком виде он когда-то прятался от меня по болотам… Я ему туда сливки приносил, оставлял на блюдечке в траве, а он все равно не давался в руки, не капканы же было на него ставить! Этот мерзавец умеет быть недосягаемым… Шнырь, ты все еще здесь?

– Уже бегу за ним, господин, со всех ног бегу! – выпалил Шнырь, сорвавшись с места.

Ночь для гнупи – лучшая подружка. Маленький шпион выскочил в окно, спрыгнул с балкона, выбрался, отфыркиваясь, из сугроба, пролез меж изогнутых прутьев литой ограды, принюхался – и вприпрыжку помчался следом за своим подопечным. Подморозило, уличная слякоть застыла, главное – не поскользнуться, но гнупи для этого достаточно ловкий народец. Редкие прохожие вздрагивали и оглядывались вслед Хантре Кайдо, который проносился мимо стремительной тенью, а Шныря не видели, даже топота не слышали, потому что поверх обычных для гнупи деревянных башмаков тот надел еще одни, сшитые из мягкого войлока и зачарованные.

«Думаешь, ворюга, раз ты перекинулся – теперь все крыски твои? – бормотал про себя соглядатай. – Так-то любой сколько хошь крысок наловит, а ты ее попробуй голыми руками поймай… Не уйдешь от меня, все равно не уйдешь, Шнырь следит за тобой, Крысиный Вор!»

Глава 2

Перехватчик

Этот сон напоминал его первое утро в Сонхи, когда он блуждал в предрассветный час по улицам в поисках своего несуществующего дома. Только в тот раз он полную луну перепутал с плывущим над крышами фонарем (и это показалось ему вполне естественным – возможно, там, откуда он пришел, фонари и впрямь сами собой плавают по небу?), а сейчас вышло наоборот. Насчет далекого желтого окошка он сперва подумал, что это вторая луна. А что, так и должно быть: в том мире, где он родился и вырос, две луны – Ашеле и Готэ, и есть легенда о двух сестрах… Приснившееся воспоминание тут же кануло, словно в прорубь, а он решил во что бы то ни стало добраться до этого окошка.

Чья-то ворожба, это он тоже понял, но в ней не было принуждения: его просто звали, и он пошел на зов.

Перепутанные, пересекающиеся друг с другом лестницы то обрывались в никуда, то заворачивались петлями. Погруженные в зыбкий полумрак коридоры и закоулки норовили завести в тупик. Луна пыталась обмануть его и завлечь в другую сторону, притворяясь манящим окошком – угадай, где настоящее? – но он не сдавался. Все зависело только от него: если не сдаваться, рано или поздно преодолеешь сопротивление этого безразмерного пространства с великим множеством препятствий и доберешься до цели.

В конце концов так и вышло. Он настиг уплывающее окошко за очередным поворотом извилистой лестницы, на тупиковой площадке – и обнаружил, что вовсе не окно это, а зеркало. Во время погони он ожидал чего угодно, только не того, что увидит в светящемся проеме свое же собственное лицо.

Впрочем, это еще один обман… Чуть не попался. Вовсе там не отражение: черты лица хоть и похожи, но все-таки отличаются. К тому же это девушка. Она могла бы быть его сестрой-двойняшкой или скорее младшей сестрой.

Едва он это понял, выражение ее лица изменилось, как будто она тоже его увидела:

– Ты живой! Когда ты вернешься?.. Мама плачет…

Он не успел ничего сказать в ответ. Окружающее пространство со всеми лестницами, тенями, лунными пятнами, петляющими галереями всколыхнулось, завертелось каруселью, и центробежной силой его буквально вышвырнуло из сновидения наружу.

За окном светло. Ничего удивительного, он вернулся с охоты в четвертом часу утра. На стеклах мерцают ледяные хвощи и папоротники, из приоткрытой форточки тянет холодом. Он у себя дома – в Сонхи, и ему здесь хорошо… А все равно тревожит мысль об истаявшей, как дым в небесах, прежней жизни, которая то ли была у него, то ли нет.

Гуртханда, старый сурийский город на краю Олосохарской пустыни, спала и видела сны, убаюканная колыбельной ущербной луны. Здесь по ночам лучше смотреть сны, не то наяву в полуночный час увидишь что-нибудь такое, после чего даже при свете дня будешь от каждой тени вздрагивать.

Наджийме тоже полагалось бы спать, но она тайком выбралась на крышу. Жить ей оставалось меньше месяца. Перед страхом смерти все прочие страхи потеряли свою обычную силу.

Она выросла в пыльном городишке зазывал, харчевен и постоялых дворов. Полгода назад ее продали Ктарме за отцовские долги. В скором времени ей предстояло отправиться в нечистую Ларвезу и там умереть, забрав с собой побольше грязных: людские отбросы попадут в Хиалу к демонам, а Наджийма после этого поселится в светлых божественных чертогах, где будет вечно радоваться, как невинный цветок под солнцем.

«Ведьмину мясорубку» внедряли в ее тело в несколько этапов – это сложное колдовство, доступное лишь посвященным. Из-за «мясорубки» у нее ныли кости таза и пропал аппетит, но юная ужасательница не жаловалась: за полгода ей внушили, что для дела Ктармы надо пожертвовать чем угодно.

В иные минуты смерть казалась ей не божественной наградой, а страшной раззявленной пастью. Наджийма гнала такие мысли прочь: Ктарма исполняет волю богов, а она, как полагается хорошей девушке, ненавидит и презирает всех нечистых, в особенности развращенных ларвезийских бледняков.

Временами в памяти всплывало какое-нибудь давнее впечатление, незначительное, но беспокоящее, словно подвернувшийся под босую ступню острый камешек. То вспоминался вытертый пестрый ковер, на котором она играла в детстве, воображая его узоры сказочными лабиринтами и дворцами. То клубы розоватой в лучах вечернего солнца пыли, медленно оседающей после прошедших по улице верблюдов. То канальцы вдоль тротуаров, выложенные позеленелой плиткой и населенные загадочной юркой мелюзгой – оттуда так волнующе тянуло затхлой сыростью, а мутная поверхность воды наводила на мысли о потаенных хоромах волшебного народца на дне… Сидеть на корточках над канальцем и караулить, не вынырнет ли что-нибудь интересное, было нельзя – это занятие не для девочек, но Наджийма с подружками все равно в это играли, убегая в те кварталы, где их никто не знал.

По учению Ктармы, все это прах под ногами, а ты идешь к божественной цели, и твой долг – умереть за эту цель, чтобы заслужить вечную радость в неземных чертогах. Наджийма все равно вспоминала, а потом переживала, что она недостаточно чиста. Зато она умрет за дело Ктармы и заслужит награду. За минувшие полгода ее приучили к мысли, что это самая лучшая для смертной девушки участь.