Закаленные крылья

И на этой части взлетной полосы тоже были груды песка, щебня, валялись даже тачки, чего вполне хватило бы, чтобы вызвать аварию. Все самолеты оказались невредимыми, но летчиков мы не нашли. Куда же они могли исчезнуть?…

- Товарищ Симеонов, давайте поищем их в селе. Они ведь там уже побывали, когда звонили с почты, - проговорил полковник.

- Никак не могу себе объяснить: как это они оставили без надзора самолеты? Наверняка что-то случилось!

- Узнаем в селе. [191]

До села мы ехали километра два. Наконец на одной из кривых улочек наша машина нагнала какого-то человека. Шофер остановил машину, и полковник заговорил с крестьянином по-румынски. Потом крестьянин сел к нам в машину, а полковник, придя в благодушное настроение, переводил мне слова собеседника:

- Ваши едят и пьют, а мы о них тревожимся. Увидев их, крестьяне просто силой затащили ребят в клуб. Представляю, какой пир закатили им по румынскому обычаю. Разве вы не видите, товарищи, что Петреску несет две огромные бутылки вина?

- О, болгарин! - оживился пожилой крестьянин. - Болгарский командир!

Он говорит, что в их селе никогда не видели такого большого командира, и поэтому он просит разрешить ему пойти вперед и предупредить о нашем приходе, а мы бы пока подождали на площади.

- В этом нет необходимости.

- А у вас, товарищ Симеонов, я вижу, что-то испортилось настроение. Уверяю, что все получилось как нельзя лучше. Вы собственными глазами увидите, как наш народ любит своих друзей. Ведь все это сверх программы, и именно поэтому встреча будет более искренней и непринужденной.

- Я это понимаю, но нас, как военных, в данный момент больше интересует само происшествие. И виновники все же будут наказаны.

- Но вы должны и похвалить ребят, - уже совсем серьезно заявил мне полковник. - Эскадрилья совершила посадку на аэродроме, где повсюду разбросаны стройматериалы! Это говорит о многом - вы хорошо подготовили своих летчиков.

На улице толпился народ. Здесь находился клуб, но не всем хватило в нем места. А внутри, в зале, уже стояли столы, уставленные бутылками и закуской. Болгарских летчиков рассадили среди румын - молодых и пожилых, мужчин и женщин. Торжество было в разгаре. Мы едва пробрались через толпу в дверях. Как раз в этот момент председатель кооперативного хозяйства предложил тост, и нам пришлось остановиться у порога. Нас в зале пока никто не заметил. Румынский полковник вдруг рассмеялся.

- Что он сказал? - полюбопытствовал я. [192]

- Говорит, что пока счет один - ноль в вашу пользу. «Вот какая у болгар боевая авиация - садятся, где пожелают».

Я тоже рассмеялся. А неутомимый Петреску сумел в это время добраться до секретаря партийной организации и шепнул ему что-то на ухо. Секретарь, мужчина лет пятидесяти, скуластый и жилистый, вскочил со своего места и пошел к дверям встречать новых гостей. В зале, где собрались учителя, врач, ударники, - так сказать, весь цвет села, - на какое-то мгновение наступила тишина.

Пока длилась эта пауза, наши летчики словно онемели, потому что лучше других знали, что значит мое появление в зале. Им очень хотелось угадать мои мысли. Один лишь капитан Велев проявлял полное спокойствие, не давая хозяевам повода заподозрить, что произошел неприятный инцидент. Очевидно боясь уронить в их глазах свою репутацию, Велев встал и подошел ко мне:

- Товарищ полковник, садитесь рядом со мной! - смеясь, сказал он мне и подвел к двум красивым девушкам. - Одному мне трудно справиться. Молчу как пень.

Я быстро прикинул в уме: если сяду рядом с ним, тогда не удастся устроить ребятам головомойку и им все сойдет с рук. Но если уйду сердитым, у них будет очень тяжело на душе.

Летчики, затаив дыхание, ждали, как я отнесусь к приглашению капитана Велева. Я принял его. Тотчас из их груди вырвался крик радости - так они выразили свой восторг. И сразу же запели веселую болгарскую песню. Заиграл и местный оркестр. Дощатый пол задрожал и стал прогибаться под ногами танцующих. Волна подхватила и болгар, их затащили в хоровод. Румынский полковник чуть ли не на части разрывался, переводя всем одновременно. Потянулась целая вереница тостов…

4

Полковник Дрекалов пробыл в Болгарии два весьма напряженных года. За это время мы провели много мероприятий и учений, в том числе и перехваты в сложных [193] метеорологических условиях. У него мы прошли настоящую школу. Самое большое внимание в нашей совместной работе мы уделяли организационной деятельности. Но не меньше - политической работе с людьми, с партийными и комсомольскими организациями. Когда раньше летчик, находясь в сложных метеорологических условиях, попадал в какую-нибудь трудную ситуацию, то остальные считали, что ему не повезло, а теперь все специально ждали более сложных условий и готовы были летать даже в праздничные дни.

Как- то в ненастный хмурый вечер мы взлетели с аэродрома на учебном двухместном транспортном самолете Як-11. Через несколько секунд после того, как наш самолет оторвался от земли, мы вошли в низкую облачность: нижняя граница облаков проходила в восьмидесяти метрах от земли.

Многих удивило, что мы с Дрекаловым пожелали лично заняться разведкой метеорологической обстановки. Метеорологи допускали, что выше слоистой облачности можно наткнуться на грозу. Облака повсюду были темно-серого цвета и чем-то напоминали гигантские воздушные сталактиты. Обычно такое кажущееся спокойствие являлось западней. Вот почему мы вдвоем и решили сами выяснить обстановку.

Потом признались друг другу, что и ему и мне не хотелось лезть в волчью пасть. Просто мы поступили как люди, на которых лежит самая большая ответственность и которых неудержимо влечет к себе небо.

- Симеон Стефанович, давайте отдохнем немного, - предложил мне Дрекалов, придя ко мне в кабинет за час до вылета. - У меня голова раскалывается от бесконечных речей. Если я и ненавижу что-нибудь, так это совещания!

- Давайте отдохнем. Как раз надо разведать метеообстановку. Совершим небольшую прогулку и вернемся.

Но эту «прогулку» мы оба запомнили на всю жизнь. Облака коварно скрывали от нас грозовой фронт.

- Симеон Стефанович, мы же с вами не укротители зверей, - пошутил сидевший у меня за спиной Дрекалов, - нам трудно будет их припугнуть.

Дрекалов шутил редко и всегда как-то необычно, но на сей раз его шутка показалась мне совсем неуместной. Возможно, ему было скучно. Ведь все напряжение [194] легло на плечи пилота. Дрекалов смотрел то вправо, то влево, то вперед, то назад. Я не видел ничего, кроме вспышек сигнальных лампочек на концах крыльев и еще более ярких - около выхлопных патрубков. Приборная доска была хорошо видна, пока мы находились в темных облаках. От вспышек молний самолет вздрагивал, и после этого нам казалось, что мы еще крепче сливаемся с машиной. В передней части самолета вдруг что-то затрещало, а еще через секунду начал дрожать мотор, да так, что казалось, он вот-вот оторвется.

- Всеволод Васильевич, что-то стряслось с мотором!

Дрекалов вздрогнул: действительно, произошло что-то серьезное. Показания приборов нельзя было разобрать. Машина теряла скорость, а летели мы на высоте всего восьмисот метров. Мы оба схватились за рычаги управления, но скорость все равно продолжала падать. Ведь это же конец! Скорость замерла где-то на цифре «190», и самолет должен был начать неудержимо падать, как пожелтевший осенний лист. Мы больше не разговаривали. Каждый из нас пытался сделать все возможное, чтобы предотвратить катастрофу. Сделав легкий вираж, мы спустились еще ниже и взяли курс на аэродром, но шли не по приборам, а высчитывая курс по длительности виража. Самолет так трясло, что за показаниями приборов никак не удавалось следить.

Мы напоминали гребцов, чья лодка дала течь и все больше наполняется водой. Взгляды гребцов, уже почти утративших всякую надежду, все ищут далекий берег, и людям остается лишь уповать на то, что благодаря поистине нечеловеческим усилиям свершится чудо и море не поглотит их Самолет шел со скоростью 180-190 километров в час, и, если бы она снизилась еще на десять - пятнадцать километров, он неминуемо упал бы на землю и разбился.