Страница 44 из 67
- Прошу вас, не спорьте, как дети! - вмешалась поэтесса. - Я бы влюбилась в любого из тех, кто находится сейчас там, в небе, потому что эти люди похожи на богов.
- Разумеется, дорогая, ты именно так и поступила бы! Ведь из греческой мифологии нам известно, что смертные женщины часто беременели от богов.
- Ах какой вы циник!
- Дорогая, будьте уверены, - рассмеялся писатель, - летчики не меньшие грешники, чем я.
- И это говорите вы! - с огорчением ответила молодая женщина. - Вы, создатель стольких героических образов! Неужели вы все время обманывали и себя, и читателей?
- Нет, дорогая, прототипы моих героев жили в прошлых эпохах, а к нынешнему поколению я отношусь с некоторой долей подозрительности и раздражения.
- Перестаньте! - прикрикнул писатель в очках, - [183] Вы только посмотрите, как оба звена летят навстречу друг другу! Фантастическое зрелище. Это божественно!
- Если бы это были кометы, они столкнулись бы и уничтожили друг друга. Жаль, что это не кометы! Это всего лишь красивый спектакль. Но какая техника исполнения! Какая совершенная дрессировка!
Старый циник говорил так, словно слал проклятия земле. Ведь все то, что он сочинил о кометах, вполне могло стать реальностью. Космические катастрофы, если они действительно происходят, наверное, длятся не более секунды. Интересно, как описал бы такое мгновение этот пожилой писатель? Особенно, если бы кометы приближались к населенному живыми существами небесному телу? Впрочем, трудно предугадать, что написал бы этот одаренный писатель.
А обо всем том, что в тот день происходило в небе, Соколов высказался весьма кратко: «Миг, равный целой жизни».
Сразу же, как только мы пролетели над рекой, вдали появились самолеты из группы Велкова. Сначала они походили на комаров. Однако, приближаясь к нам с молниеносной скоростью, они становились крупнее и крупнее. Нам предстояло при помощи умелого руководства с земли разминуться с ними на безопасном расстоянии. Но произошло на сей раз все не так. На командном пункте неправильно рассчитали маршруты обеих групп, и теперь самолеты летели точно навстречу друг другу. Двадцать опытных летчиков инстинктивно почувствовали, что может случиться непоправимое. Самолеты должны будут разминуться на расстоянии не пятидесяти или ста, а всего лишь нескольких метров, что создавало реальную опасность столкновения. Казалось, уже невозможно ничего предпринять, чтобы убрать машины с гибельного дня них маршрута. Потрясенные летчики на какое-то мгновение даже зажмурились.
Это в самом деле был миг, равный целой жизни! Открыв глаза, летчики никак не могли поверить в то, что остались невредимы. Ведь самолеты прошли в считанных метрах один от другого!
- Когда я открыл глаза, - рассказывал потом Соколов, - то почувствовал, что сразу постарел. Все длилось какой-то миг, но равный целой жизни. Я победил. Однако я понимал, что, когда вернусь на землю, жена [184] и мои близкие не узнают меня и не поверят, что со мной произошло нечто подобное.
«А может быть, - думал я, слушая его, - мы все вдруг стали стариками?…»
- Всеволод Васильевич, что вы видите вокруг себя? Все живы? - спросил я Дрекалова по радио.
- Пока что все идет нормально, Симеон Стефанович…
Нам не удалось продолжить разговор. У нас не осталось сил даже для этого - встреча двух групп загипнотизировала обоих. Нам понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя, ободрить нашу воздушную кавалерию и снова повести ее в атаку.
3
У нас случились еще две небольшие неприятности, но совсем иного характера. В остальном же полеты прошли так, как было задумано. Почти над половиной территории нашей родины в тот день велись воздушные «бои»: одни подразделения истребителей шли на перехват других. Когда учения уже почти заканчивались и самолеты друг за другом направлялись к аэродрому в М., в кабине одного из них зажглась аварийная лампочка, сигнализирующая о том, что горючее на исходе. У летчика не выдержали нервы, хотя он мог точно рассчитать количество горючего, которым еще располагал, и спокойно, без паники, приземлиться. Но чрезмерное напряжение и страх не позволили летчику размышлять здраво, пилот увеличил скорость самолета и, не дожидаясь своей очереди, решил приземлиться раньше своих товарищей. Это на какое-то время вызвало замешательство среди летчиков и персонала командного пункта. И хорошо, что это нарушение порядка и дисциплины обошлось без серьезных последствий.
А когда все самолеты уже находились на аэродроме, летчики и техники, успокоившиеся и усталые, со странной нежностью смотрели на эти чудесные машины, словно это были живые существа, которые, как и люди, так много пережили в тот день. Я заметил, что капитан Пенчев все никак не мог расстаться со своим самолетом. Сначала он попросил у техников сигарету, хотя прежде не курил. Закурив, Пенчев обошел вокруг самолета, подошел [185] к левому крылу и погладил его. Потом наклонился и прошел под крылом и вдруг, пораженный, замер на месте: в крыле зияла огромная дыра, похожая на пробоину от снаряда. Сразу же около самолета собралась толпа любопытных. Никто не мог объяснить, откуда взялась эта пробоина. Вызвали инженер-подполковника Хайдукова и майора Абаянцева. Но и те только пожимали плечами. Кто-то заглянул в пустую полость крыла, но и там ничего не обнаружил.
- Странное дело! - объявил майор Абаянцев. - Но надо разгадать, что же произошло. Проверьте глубже в полости крыла. Возможно, мы найдем там какой-нибудь предмет.
После того как техники основательно покопались в крыле, они вытащили оттуда разодранного в клочья аиста.
- Невероятно: аист пробил металл! - обменивались мнениями удивленные летчики и техники. - Вот что значит на большой скорости встретиться с посторонним телом!
Дрекалов поморщился и спросил капитана Пенчева:
- Неужели вы в самом деле не заметили аиста?
- Черт бы его побрал! Я действительно ничего не заметил.
- Это очень плохо, дорогой! Очень плохо! Если бы мы вели войну, я не решился бы послать вас в бой. Раз вы аиста не заметили, то и неприятельский самолет могли бы проглядеть. - И Дрекалов порывисто повернулся ко мне: - Товарищ Симеонов, на что это похоже? Уж не запустили ли вы обучение летнего состава приемам наблюдения?
А Пенчев только краснел, слушая его.
Дрекалов выразительно посмотрел на меня, и мы отправились с ним к штабу. Недовольство полковника быстро рассеялось. Вероятно, замечание, сделанное летчику, не смогло затмить в его сознании того поразительного впечатления, которое осталось от благополучного в целом завершения учений. Он уже забыл и об аисте, и о суматохе, начавшейся при заходе самолетов на посадку, и восторженно, даже ласково говорил со мной.
- Симеон Стефанович, мы победили, мы добились своего: вписали новую страницу в развитие боевой авиации. [186] Отныне и впредь, где бы я ни находился, с кем бы ни разговаривал, всегда буду заявлять во всеуслышание, что у вас, болгар, есть настоящая боевая авиация, способная выполнить самые трудные задачи.
- А не преувеличиваете ли вы, Всеволод Васильевич? Просто мы очень стараемся.
- Мое положение здесь у вас и возложенные на меня задачи не дают мне права проявлять сентиментальность. Я должен говорить только правду, даже если она весьма горькая. И сейчас я сказал правду, только правду. Меня не напрасно считают суровым человеком. Это, наверное, потому, что я много пережил.
- Благодарю вас, Всеволод Васильевич! Приятно слышать теплые слова. Просто мы любим свою профессию военных летчиков.
Дрекалов отнюдь не преувеличивал, говоря, что у него тяжелый характер. Безмерно строгий и взыскательный, он, казалось, способен был заставить летчиков возненавидеть себя, но, как ни странно, те просто обожали своего беспощадного командира.
- Человек может родиться гением, но только труд помогает ему достичь вершин мастерства, - сказал он однажды любившему пошутить Соколову.