Страница 37 из 67
Цеков даже рассердился на себя за то, что подумал о возможности «утонуть». Но в любом случае этот густой туман ему не нравился. Часы показывали шесть вечера, а кругом было темно, как в полночь. Легко себе представить, что будет позже. Если в небе такой же густой туман, то на земле нельзя будет обнаружить ни одного огонька.
- К черту все! Нет таких безумцев, которые заставили [153] бы нас взлететь в такую погоду, - успокаивал себя Цеков.
Но кто- то словно только того и ждал, чтобы потешиться над ним. Замигала красная лампочка -сигнал тревоги. Цеков инстинктивно включил двигатель, и самолет задрожал, готовый взлететь. На командном пункте только что принял дежурство в качестве руководителя полетов Атанасов. Он боялся сам разрешить взлет и поэтому поддерживал постоянную связь с вышестоящим командиром; тот подтвердил, что летчикам из М. любой ценой надо выполнить боевую задачу.
- Пусть вам сопутствует удача, - сказал вполголоса Атанасов, когда бетонная взлетная полоса опустела.
В это время позвонили из Софии, и чей-то встревоженный голос объявил:
- Запрещаю вылет, запрещаю вылет!
- После драки кулаками не машут! - рассердился Атанасов. - Вы что, смеетесь над нами?
- Неужели вылетели уже? Да это же самоубийство!
- А иностранный самолет?-спросил разгневанный Атанасов.
- Нет никакого иностранного самолета! Да если бы и появился, мы не имеем права рисковать.
- А кто говорит? - спросил Атанасов.
- Генерал Захариев. Чему вы так удивляетесь?
Атанасова бросило в холодный пот. Он никак не ожидал, что ведет разговор с командующим. Атанасов попытался извиниться перед генералом за то, что говорил не по уставу, но генерал строго и уверенно отдал приказ:
- Следите за полетом и лично мне докладывайте, что там у вас происходит!
Атанасов поспешил установить связь с летчиками. Когда услышал голос Цекова, то едва удержался, чтобы не крикнуть: «Жив ли ты?» Даже сам генерал Захариев так встревожен! Атанасов ясно представил себе, что делается там, в небе.
- Здесь облачность еще более густая, чем туман внизу, - доложил Цеков.
- Набирайте высоту! Может быть, наверху видимость лучше.
Через пять минут Атанасов снова установил связь. [154]
Самолеты уже находились на высоте десять тысяч метров.
- Все то же самое. Мы с Димовым слышим друг друга, но не видим.
- Черт побери! Неужели эта проклятая облачность простирается до самих звезд?
Цеков нашел в себе силы улыбнуться проклятиям, донесшимся до него с земли. Он сгорал от нетерпения узнать, как чувствует себя Димов, и поторопился заговорить с ним.
- Ты слышал, как ругается Атанасов? - засмеялся он.
- Слышал. Если бы он мог испугать облака и разогнать их, то ругался бы еще крепче.
- Наверное, там, внизу, очень тревожатся о нас и боятся, что мы не сможем найти аэродром, - продолжал Цеков начатый разговор.
- Судя по тому, как идут дела, это будет довольно-таки трудно! - с тревогой в голосе ответил Димов.
- Послушай, Димов, когда двое потеряют дорогу, то ищут ее уже в четыре глаза. Увидишь: мы ее найдем. Я сейчас догоню тебя и буду следовать за тобой на расстоянии размаха крыльев.
- Значит, как на параде, - холодно засмеялся Димов. - Только смотри, как бы мы не столкнулись.
- Доверяй мне, или мы пропали!
«Как на параде!» - пронеслось в мыслях Цекова. Он сам удивился, как ему пришла в голову эта спасительная мысль. На дистанции пять метров они невооруженным глазом будут видеть друг друга, это придаст им уверенности. Если один ошибется, другой сразу обнаружит ошибку. Вместе с тем Цеков понимал, что это безумие, но из двух зол надо выбирать меньшее.
Самолеты крыльями разрезали однообразные пласты облачности. Если бы они не находились рядом, то летчикам показалось бы, что они угодили в трясину, - ведь в небе и самая фантастическая скорость кажется совсем ничтожной.
- Что вы там делаете, наверху? - интересовался с командного пункта Атанасов.
- Летим в парадном строю, - ответил Цеков.
- Нашли время шутить! [155]
- Не до шуток! Я следую за Димовым на дистанции пять метров.
- Да вы с ума сошли! Готовьтесь к посадке, ждите приказа.
Атанасов поторопился доложить о создавшемся положении командующему, который и без того был очень обеспокоен судьбой обоих летчиков. Сообщение о том, что они дерзнули лететь как на параде, его немного приободрило. Он удивился их смелости и, сам будучи опытным летчиком, позавидовал им. До этого момента генерал твердо настаивал на том, чтобы пилоты ни в коем случае не садились в М., где, по всей вероятности, самая плохая видимость. Он приказал, чтобы ему доложили, какой аэродром более всего подходит для того, чтобы принять самолеты. Но потом он вдруг изменил свое решение. Пусть садятся на своем аэродроме: они его лучше знают, тем более что на других садиться тоже нельзя - густой туман.
«Раз в условиях такой густой облачности они решились лететь как на параде и все еще живы, - успокаивал себя генерал, шагая из угла в угол по своему просторному кабинету, - то сумеют отыскать и взлетную полосу».
И уже без всяких колебаний Захариев подошел к телефону и взял трубку. Ему тотчас же ответил Атанасов.
- Приказываю им садиться, в M.! Как только сядут, немедленно доложите!
Генерал пережил несколько бесконечно мучительных минут, полных надежд и нетерпеливого ожидания. Когда резко зазвонил телефон, он вздрогнул и затаил дыхание. В мембране послышался радостный и возбужденный голос.
- Я так и знал: они не осрамятся! - И генерал опустился в кресло, счастливый и довольный.
7
Труднее всего было тогда, когда приходилось летать с вечера до утра. Летчикам, назначенным летать после полуночи, приходилось соблюдать строгий режим. Им запрещалось даже показываться в аэродромной столовой. Они отдыхали дома. Перед полетом каждый из [156] них проходил врачебный осмотр. Еще труднее приходилось им, если в тот день выполнялись учебные полеты, а затем в конце ночи появлялись нарушители воздушного пространства республики. Переход с учебного процесса к боевой деятельности, когда летчики уже устали, - дело весьма сложное, таящее в себе много опасностей. А в октябре и ноябре подобные варианты повторялись все чаще. Но мы не могли не сочетать учебу с боевой деятельностью - время не ждало.
В ту несчастную ночь, когда огромный механизм, состоящий из людей и машин, до того момента работавший безупречно, вдруг дал осечку, на аэродроме находились Цеков, Димов, Караганев и еще несколько их товарищей. Прежде всего они осведомились о метеообстановке, как принято у летчиков называть погоду. А погода внезапно начала портиться. Где-то на высоте тысячи метров над аэродромом повисли темные кучевые облака, скрывшие луну. Над ними простиралось черное, как деготь, небо. На высоте трех тысяч метров находился еще один слой облачности. Такая обстановка отнюдь не радовала летчиков, особенно тех, кому предстояло летать после полуночи. Хотя летчики перед полетами отдыхали, но этого было недостаточно. Хотя. врачи не соглашались с этим, но летчики твердо знали: между полетами до полуночи и после разница большая.
Цеков и Димов уже приготовились подняться в кабины учебных самолетов.
- Послушай, мне никогда не нравились эти два проклятых пласта облачности, - ворчал Караганев. - Они всегда напоминают мне мертвую зыбь на море. А ты знаешь, что такое мертвая зыбь?
Караганев никак не мог отучиться сравнивать небо с морем.
- А тебе приходилось плавать во время мертвой зыби? - спросил Цеков.
- Много раз. Я ведь из Варны, а настоящий варненец никогда не дожидается подходящей погоды. Правда, именно в этих случаях чаще всего тонут опытные пловцы. Но ведь море, браток,-это как неизлечимая болезнь, от него нет спасения. Мальчишкой я был сорвиголовой. Когда начиналась мертвая зыбь, на флагштоках вывешивали черные флаги, а мы как раз тогда безрассудно лезли купаться в море. Ох как мне доставалось [157] за мой буйный характер! А в эту ночь мы, кажется, похожи на таких безрассудных юношей.