Закаленные крылья

- Двести граммов?! Да он уже наверняка разбился! Сейчас попробую поискать его по радио.

Костов не давал о себе знать целых десять минут. До сих пор ничего подобного у нас не случалось. Но все же главное, чтобы он вернулся живым.

- Знаем мы этого Костова. Как только он услышал сигнал «Тревога», у него сразу кровь взыграла, и он уже не думал о том, что делает. Был бы он трусом, то нашел бы способ увильнуть от этого полета, - попытался заочно оправдать Костова мой заместитель.

- Понимаю. Но все же было бы лучше, если бы он это делал в трезвом состоянии. Если он жив, то мы похвалим его за отвагу, но грубое нарушение приказа ему не простим!

Я снова попытался установить связь с Костовым. [149]

Вскоре по сияющему выражению моего лица все поняли, что мне это удалось.

- Костов, как ты себя чувствуешь?

- Отлично, товарищ полковник.

- По голосу догадываюсь, что отлично. У тебя хорошее настроение, - добавил я, улыбаясь. - Где ты? Что видишь вокруг?

- Лечу над Родопами на небольшой высоте. Одним словом, товарищ полковник, ищу гадов, и, если кто-нибудь из них мне попадется, я из него всю кровь выпущу.

- Костов, поднимись на высоту две тысячи метров!

- Но почему, товарищ полковник? Это несправедливо! Несправедливо!

- Приказываю! Немедленно!

- Черт возьми! - выругался летчик. - Они летают совсем низко над землей, а я за кем буду гнаться среди звезд?

- Видишь? - обратился я к замполиту. - Даже не похоже, что он выпил. Просто удивляюсь, как он может в таком состоянии летать так низко над землей! Каких только чудес не бывает в нашей авиации!

- Товарищ полковник! - возбужденно заговорил капитан. - Согласен, что Костов заслужил, чтобы ты его отругал. Но должен признаться, что я, хоть и злюсь на него, искренне восхищаюсь им. Вот какие у нас летчики: не только не увиливают от заданий, но и сами рвутся в бой. Ведь он не дежурный летчик, этой ночью ему полагалось отдыхать.

Через полчаса на командный пункт пришел и сам Костов. Никаких признаков того, что он в нетрезвом состоянии, я не заметил. Он все еще пребывал в возбуждении и пришел ко мне, чтобы доложить о выполнении задания. Костов торжественно отрапортовал, а затем попросил разрешения остаться.

- Лейтенант Костов, почему вы вылетели без разрешения? Вас в эту ночь не включили в список тех, кто должен вылететь на боевые действия.

- Товарищ полковник, я знаю, какое тяжелое положение создалось с летчиками, способными действовать в ночных условиях, и, услышав сигнал тревоги, не удержался. Явился, чтобы принять участие в бою. [150]

- А как же коньяк?

- Какой коньяк? - удивился Костов.

- Вы свободны, идите отдыхать, а завтра поговорим.

Меня охватило приятное чувство радости за летчика. Но все же наказывать его или награждать? Чудаки!

На следующий день выяснилось, что Костов в самом деле заказал коньяк, но как раз в тот момент объявили тревогу и он не выпил ни глотка.

6

Бесконечная вереница тревожных ночей совсем измучила людей на аэродроме. Они все время недосыпали и жили в постоянном напряжении, впадая то в естественный гнев, то в уныние. Больше всего изматывало то, что весь их непосильный труд пропадал зря. Наглые чужеземцы нарушали воздушные границы Болгарии и улетали восвояси, а наши летчики возвращались на свой аэродром, обескураженные и неудовлетворенные. Никто не замечал, что эта бесконечная вереница тревожных ночей, постепенно забываясь, оставляла за собой глубокий след: незаметно изменялись и сами пилоты. И как изменялись! Они становились летчиками, способными творить в небе чудеса.

Именно так и произошло с Цековым. Его любили за благородное сердце, но вместе с тем мнение о нем с самого начала создалось неблагоприятное. Посудите сами: деликатная душа, нежный и мягкий человек, как он будет вести себя в бою? И поэтому его держали в стороне. И это в то время, как Божилов, Соколов, Савва Нецов, Димов уже летали и, не скрывая своего удовольствия, рассказывали сотни подробностей о своих необыкновенных полетах.

Цеков не принадлежал к тем, кто, почувствовав, что ими пренебрегают, начинал упорно досаждать командирам, спорить, кричать и доказывать свое право быть наравне с другими. Он оказался молчаливым и терпеливым. Считал, что ему незачем обижаться, что рано или поздно его заметят, поймут свою ошибку и допустят его к ночным полетам. Он удовлетворялся тем, что только слушал других. Цеков все надеялся, что, когда он пойдет по уже протоптанной дорожке, ему будет легче. [151]

Но, очевидно, никто не хотел его замечать, и тогда в душе летчика вспыхнула первая искра зависти. Однажды он робко вошел в кабинет командира полка и стал ждать, когда тот просмотрит все разбросанные по письменному столу бумаги. Ожидая, Цеков не один раз пожалел о своем приходе, считая, что стыдно и обидно просить и разубеждать. А если начальство не согласится с ним, если оно упорно будет отстаивать свое мнение? Сумеет ли он вынести подобное унижение?

Наконец подполковник посмотрел на него усталым взглядом. Цекову очень хотелось угадать по выражению его глаз, с досадой или с любопытством тот относится к его необычайному посещению.

- Ну, Цеков, что тебя привело ко мне? - спросил командир. - Сегодня вы все как будто сговорились донимать меня.

Летчик совсем смутился: ну откуда ему было знать, что в тот день и другие приходили беспокоить начальство?

- А может быть, ты по другому поводу? - спросил Драганов. - Недавно сюда, как ураган, ворвался Караганев и, поверь мне, разбушевался, как тайфун. Ну, спрашиваю, можно выдержать такого человека? Если мне еще хоть раз доведется схватиться с подобной личностью, уверяю тебя, от меня ничего не останется! Так начинай же, Цеков, чего ты стоишь и молчишь?

- Ничего не понимаю, товарищ подполковник!

- Прекрасно ты меня понимаешь! - На полном лице командира появилась загадочная улыбка. И он продолжал свой рассказ о Караганеве. - До седьмого пота довел меня. Устал я от этого Караганева. Ох какой это упрямый человек! «Я, - говорит, - родом из Варны, морской волк». И спрашивает меня: «Вы когда-нибудь плавали в бурном море, тонули? А я, - кричит во весь голос, - тонул и собственными силами спасся. И вы воображаете, что я испугаюсь какого-то там неба!» С таким человеком трудно разговаривать. А ты, Цеков, чем решил меня пугать, раз пришел по тому же вопросу? Да и что другое могло привести тебя сюда? Все вы теперь бредите ночными полетами.

- Товарищ подполковник, разрешите мне уйти! - покраснев, пробормотал молодой капитан.

- Вот видишь! - воскликнул подполковник. - Ты [152] этим решил меня припугнуть: ни с того ни с сего - до свидания вам! Теперь я тебя не отпущу. Знаю я тебя: ты деликатнее, чем остальные. Романтик! Ну садись и рассказывай, что тебе не дает покоя.

Цеков сел на диван и, не мигая, уставился на командира. Просто не знал, с чего начать.

- Я не тонул, да, наверное, и Караганев не тонул, - невольно вырвалось у него.

- Но зачем ты все это мне говоришь? - удивился Драганов.

- Потому что Караганев мой хороший друг. Если он очень настаивает на том, чтобы летать, разрешите ему! Ведь это правда, что он настоящий морской волк, поэтому ночные полеты ему нипочем! Я уступил бы ему свое место.

- Умно говоришь, смиренно! - рассмеялся подполковник. - Ну хорошо, тогда готовься к завтрашним ночным полетам. Иди, летай! Уверен, что мы о тебе еще услышим.

С тех пор прошел год или два. Капитан Цеков, вспомнив о своем посещении начальства, удивился тому, что сейчас память воскресила именно этот незначительный эпизод из его жизни.

Аэродром был окутан густым туманом, таким густым, что не было видно ни ангаров, ни жилых построек. Цеков устроился в самолете, крепко привязался ремнями и посмотрел в сторону, чтобы проверить, виден ли ему второй самолет, в котором дежурил Димов. Однако самолет Димова он обнаружил с большим трудом. «Это мне не нравится, - подумал Цеков. - Если дадут сигнал на взлет, то ума не приложу, что это будет за полет. «Тонуть так тонуть», - заявил когда-то Караганев командиру. А мне совсем не хочется тонуть».