Закаленные крылья

5

Полеты самолетов-разведчиков продолжались с той же методичностью. Противник по-прежнему использовал полеты на небольших высотах в лунные ночи. Он пока не встречал серьезного отпора, и это поощряло его наглые, вызывающие действия. А мы не располагали радиолокационными установками и пытались обнаружить его примитивными средствами. Именно поэтому нарушители границ рассчитывали на то, что им повезет и удастся избежать встреч с реактивными самолетами. Погоня по [145] всему небу за самолетами противника утомляла летчиков. Ни днем, ни ночью им не удавалось приобщиться к тем радостям, которые предлагала весна. Старшие офицеры обучали младших и одновременно с этим несли боевые дежурства. Для наших пилотов подобное напряжение оказалось свыше их сил. Часто люди, обессиленные, валились прямо на траву и засыпали мертвым сном. Однажды целый час мы искали Соколова. Кричали, свистели ему, нажимали на клаксоны машин, а он блаженно спал в траве, не подозревая, что весь гарнизон поднят на ноги, чтобы разыскать его. А когда Соколова разбудили, он так и не смог вспомнить, когда пришел туда, когда улегся на траву. Несмотря на это, летчики иногда нарушали приказ, но никто их не осуждал, потому что то, что делали они, было выше человеческих возможностей.

На аэродроме в М. проводились очередные ночные полеты с молодыми летчиками. В эту предутреннюю пору все - от командира до телефониста - чувствовали, что валятся с ног от усталости. Савва Нецов уже совершил двадцать четыре вылета. Он уже не мог найти в себе силы, чтобы вылететь снова. У него слипались глаза, и он дремал стоя, а все, что происходило перед ним на плацу, казалось сном. Летчик, с которым ему предстояло летать, дергал за локоть своего товарища и испуганно шептал: «Он спит!» Савва слышал, о чем друзья так тревожно перешептываются, но как будто не понимал, чем вызвана их тревога. Он только время от времени открывал глаза и как-то наивно улыбался. Он хотел подойти ко мне и попросить дать ему возможность хоть немного отдохнуть. А я запальчиво и воодушевленно разговаривал о чем-то с группой летчиков. Савва пытался меня слушать, но, хотя до него доносилось каждое мое слово, ему никак не удавалось запомнить хоть одно из них, они просто ускользали от него, как угри.

Я замолчал и посмотрел на него. Ведь по себе знал, что значит двадцать четыре вылета подряд, и ни в коей мере не удивился тому, что летчик устал. Но мне некем было его заменить, а отменить полет я тоже не мог. Нецов всем своим видом словно бы хотел сказать: «Не могу больше, браток!» А я в ответ: «Вижу, браток, но что делать. Попытайся еще раз, и потом сразу же станет легче». [146]

Наш молчаливый разговор был непонятен присутствовавшим при этом курсантам. Если бы курсанты догадались, что с ними летают люди, исчерпавшие до конца свои силы, они не очень-то уверенно чувствовали бы себя в кабине.

И Нецов в двадцать пятый раз сел в самолет. Но какой это был полет! Нецов сидел сзади, а обучаемый - спереди, и каким-то чудом оба остались живы. Нецов время от времени бился головой о стенку кабины, чтобы избавиться от приступов сонливости. Когда он всматривался в звезды, ему тотчас же в полусне виделись каштаны на Русском бульваре в Софии, и он никак не мог понять, как ему удается одновременно находиться и среди звезд, и под каштанами.

Нецов протирал глаза, ругал себя самого за то, что видит сны, прислушивался к равномерному гудению двигателя и пытался угадать, в каком направлении летит самолет. Ругань ему не помогала. Видения не прекращались. Толпы девушек в пестрых платьях шли и шли под каштанами мимо него, а звезды кокетничали одна с другой.

Вдруг откуда-то появилась жена. Она, сердясь, грозила ему пальцем. Наверное, пыталась внушить мужу, что нечего ему заглядываться на звезды. Впрочем, нет, не совсем так. Просто за несколько дней до этого они немного повздорили. У них родилась дочь, а он не смог выкроить время, чтобы зайти в родильный дом. Жена, конечно, не могла представить себе, что это такое - двадцать пять вылетов в день. И наверное, так никогда и не узнает. Двадцать пять - это совсем небольшая цифра. Ведь это не тысяча, не миллион!

А именно во время двадцать пятого вылета, он, Савва, мог погибнуть. К счастью, все обошлось легким повреждением самолета. Молодой летчик неплохо управлял самолетом, но посадить самолет точно на взлетную полосу ему не удалось. Совершая посадку, он был уверен в том, что сидящий сзади инструктор следит за его действиями и, если нужно, поправит. Савва очнулся весь в крови. Он разбил лицо о стенки кабины. Около злополучной машины толпились люди, и среди них он заметил и меня.

- Товарищ полковник! - попытался Савва отрапортовать. [147]

- Савва, отправляйся в поликлинику, а завтра, после того как ты отдохнешь, мы поговорим,-с нескрываемым сочувствием сказал я ему. - Вытри кровь с лица, а то перепугаешь жену.

Савва опустил руку и направился к машине «скорой помощи».

Подобные происшествия случались редко. Ведь такие неприятности отравляли жизнь летчиков. Они подтрунивали над пострадавшими, осуждали виновных, но понимали, что превыше всего - необходимость выполнить задачу. Нелегкая жизнь летчиков, испытания, выпадавшие на их долю, сближали людей, делали их друзьями и товарищами. Борьба с нарушителями шла своим чередом, и это вызывало воодушевление среди экипажей. Летом 1958 года командование и партийные организации начали готовить летчиков к применению в бою тарана. Партийные органы и партийно-политические работники проводили огромную работу по моральной и политической подготовке летчиков-истребителей. И те готовились к боевому дежурству самым серьезным образом…

На партийных собраниях Савва Нецов не раз возвращался к вопросу о таране:

- Я готов, товарищи, пойти на таран, - говорил он спокойно и твердо. - При первом же случае, когда это понадобится, пойду на таран.

После него высказывались Пенчев, Соколов, Божилов, Цеков и Димов.

А что же остальные? Много собралось людей в маленьком зале - яблоку негде упасть. Люди слушали, онемев от изумления. Им казалось просто невероятным, что можно так хладнокровно говорить о собственной гибели. А что бы сказал какой-нибудь сугубо гражданский человек, если бы случайно попал на подобное собрание? Ведь оно ничем не походило на собрания, проводившиеся на заводах и в селах, где присутствующие брали на себя обязательства выткать больше тканей, выплавить больше стали, вырастить более высокие урожаи зерновых или дать больше продукции животноводства. Здесь люди брали на себя обязательство умереть, если понадобится, и делали это с готовностью и полной ответственностью.

Не смог воспользоваться подвалившей ему удачей Пенчев. Только он сделал разворот, чтобы вернуться на [148] свой аэродром, как, откуда ни возьмись, прямо на него выскочил самолет противника. Пенчев сразу же его опознал. Луна ярко освещала вражескую машину, и Пенчев ясно и отчетливо рассмотрел ее. Этот негодяй осмелился пролететь над самым их аэродромом!

- Ну, теперь-то я тебя не упущу! Теперь ты у меня в руках! - сказал Пенчев, стиснув зубы и изо всех сил сжимая рычаги управления.

Но пока он на своем «миге» сделал разворот, воздушного пирата и след простыл.

Именно в то время я взял на себя управление полетами. Гарнизон с максимальной быстротой был приведен в полную боевую готовность. Техники проверили двигатели самолетов, специальные машины заняли свои места. Оперативный дежурный связывался по радио то с одним, то с другим летчиком, отдавал краткие команды и с удовлетворением отмечал, что все идет хорошо. Дежурные экипажи вылетали и занимали свои зоны, чтобы вести поиск.

Внезапно на командный пункт пришел заместитель командира по политической части и доложил:

- Товарищ полковник, лейтенант Костов вылетел в нетрезвом состоянии.

- Кто вам это сказал? - спросил я, не поверив такому неожиданному сообщению.

- Так говорят все. Он заказал в нашей столовой и выпил двести граммов коньяка.