Закаленные крылья

Истек и этот срок. Мы чувствовали себя неловко. Меньше всего нам хотелось, чтобы подобное случилось именно сейчас. У генерала появились все основания сделать неблагоприятные выводы о работе некоторых наших подразделений. Несмотря на это, он ни разу не спросил меня, чем объяснить подобную задержку, а продолжал говорить о чем-то другом, не имевшем ничего общего с подготовкой к полету.

В третий раз послали проверить, почему медлят техники. Все думали, что генерал выйдет из себя и кому-то придется несладко. Но генерал, по-прежнему сохраняя невозмутимость, предложил отправиться на аэродром и там подождать. Мы пошли за ним в подавленном настроении.

Техники хлопотали возле самолета. Заметив, что мы направляемся к ним, они сразу же сделали вид, что заканчивают работу по подготовке к полету: дескать, работа весьма деликатная и ее нельзя делать кое-как. Ведь собирался лететь сам генерал Зимин, и все следовало тщательно проверить.

- Ну как, ребята? - улыбаясь, подошел к техникам Зимин. - Скоро закончите?

- Скоро, товарищ генерал. Самое большее через полчаса, - доложил инженер Хайдуков.

- Очень уж вы растянули эти полчаса. Может быть, ваша мера времени отличается от нашей? - все так же шутливо и безобидно продолжал разговор генерал Зимин.

Благосклонность генерала придала смелости инженеру, и он заявил: [97]

- Товарищ генерал, мы все это делаем из любви к вам. Вы наш гость, и самолет должен работать безукоризненно.

Обращаясь к Хайдукову, генерал Зимин ответил:

- У нас есть такая русская поговорка: «Каков поп, таков и приход».

Немногие из присутствующих при этом поняли смысл поговорки. Она более или менее соответствовала болгарской поговорке: «Рыба начинает портиться с головы». Это задело меня, но в ожидании дальнейшего развития событий я смолчал. Генерал Зимин отказался лететь, так как убедился, что и обещанного инженером времени техникам не хватит. Когда мы возвращались в штаб, Зимин обратился ко мне:

- Вы не обижайтесь на мой острый язык.

- Товарищ Зимин, если бы такое случилось у вас, что бы вы сделали с виновниками?

- Я вижу, вы попали в весьма затруднительное положение, - улыбнулся Зимин. - Просто не знаете, как поступить: наказать их или закрыть на все глаза.

- Не считаю нужным их наказывать, товарищ генерал! Заявляю вам об этом откровенно.

- А почему, могу я узнать? - заинтригованный, спросил Зимин.

- Ну как вам это объяснить? Правда, они опоздали, но они правы в том, что при подготовке самолета к полету никогда не следует торопиться, особенно когда идет речь о таком полете. Другое дело, если это происходит в боевой обстановке.

- Ваше дело, товарищ Симеонов. Здесь вы хозяин.

Неприятный инцидент вскоре был забыт. Занятия по овладению штопором проходили все более и более успешно. Советские специалисты, и прежде всего генерал Зимин, в общем-то весьма скупые на похвалы, уже не считали нужным скрывать свое восхищение.

- Вы делаете штопор не хуже, чем наши летчики, - поздравил нас Зимин.

Но, разумеется, все это было только начало. И Зимину, и Рязанову, и Семенову вскоре предстояло уехать и оставить начатое ими дело в руках болгар. А не помешает ли это довести дело до конца? Генерал Зимин на этот случай имел испытанный рецепт и всегда поучал: [98]

- От летчиков мы требуем освоить штопор за короткий срок, требуем то, что в нормальных условиях осваивается за продолжительное время. А летчик не робот, он обыкновенный человек, и к нему нужно относиться по-человечески. Плох тот командир, который хочет выжать все из своих подчиненных. Что же нужно делать, чтобы все успеть? Нужен строгий индивидуальный подход к инструкторам и к летчикам, проходящим обучение. Штопор надо отрабатывать не между прочим, а во время специально для этой цели организованных полетов и в специально выделенные для этой цели летные дни. Нужно строго оценивать метеорологическую обстановку и особое внимание обращать на вертикальную и горизонтальную видимость. Установите строгий контроль за режимом сна и отдыха летчиков. Поощряйте тех командиров подразделений, которые лучше всех выполняют поставленные перед ними задачи.

На прощальном ужине в столовой после торжественных тостов генерал Зимин спросил:

- Вы все еще сердитесь на меня за поговорку?

- Я вообще не сердился, товарищ генерал.

- Тогда позвольте мне внести поправку. Вы хороший «поп» и разбираетесь в своей работе. Я верю в вас и уезжаю совершенно спокойно. Вы многому научились, в этом ваша заслуга. Вы, болгары, темпераментный и талантливый народ.

- И немного несговорчивый, - весело добавил я.

- Почему это несговорчивый?

- Так мне кажется. Я все о том же случае…

- А, понимаю! Вы правильно сделали, что не наказали людей. Вы гордый человек, а я люблю гордых. Пощадили виновных, чтобы не унижать себя. Я и сам так бы поступил. - Генерал Зимин задумался и продолжал: - Но со штопором будьте осторожны! Не позволяйте делать штопор, если летчик нездоров, не упускайте из поля зрения и отношения летчиков в семьях. Тяжелая и требовательная у нас с вами профессия, не считается ни с должностями, ни со званиями.

Я обратил внимание на то, что на одного из присутствующих слова генерала произвели особенно сильное впечатление. Этим человеком оказался Стефан Ангелов. Мой взгляд невольно остановился на его лице. Оно слегка побледнело, да и вид у друга был какой-то задумчивый, [99] рассеянный. Я знал его иным, и эта внезапно овладевшая им меланхолия весьма меня удивила и обеспокоила. Около полуночи, когда офицеры разошлись из столовой, мы возвращались вместе со Стефаном, и я без обиняков спросил:

- Что с тобой происходит? Ты что-то скрываешь от меня?

- Ничего подобного, браток! Я немного переутомился, вероятно, от полетов.

- Ты не обманываешь?

- Эх, ну какой же ты! Если будет что-то, неужели от тебя я стану это скрывать? Ведь ты для меня самый близкий человек!

- Тогда прости неуместную подозрительность.

Стефан крепко пожал мне руку и, не сдержавшись, сказал:

- В моей жизни все в порядке, но, если бы это и было не совсем так, будь уверен, я не стал бы обращать внимание на какие-то там глупости. Моя любовь - это небо. За него я готов все отдать и ради него все забыть.

- Еще раз прошу тебя простить мой вопрос. Теперь я вижу, что ты остался прежним, да ты никогда и не станешь другим. А сейчас - до свидания!…

6

Накануне весь день и всю ночь в районе крупных маневров сосредоточивались «восточные» и «западные». Тысячи людей выполняли свои сложные задачи с упорством и деловитостью. После недавнего дождя дороги развезло, и это затрудняло передвижение танков, грузовиков, тягачей и обыкновенных конных повозок. Эта пестрота - современная техника и гужевой транспорт - не нарушала общей гармонии. Тогда, в 1952 году, устаревшее и новое дополняли друг друга: пехотинцы передвигались с места на место в пешем строю, а на дальних аэродромах летчики в современных реактивных самолетах ждали команды «На взлет».

Люди закапывались в землю на протяжении десятков километров, чтобы замаскировать себя и артиллерию. Работали молча, независимо друг от друга. Что происходит слева и справа, в соседнем взводе, в соседней [100] роте, солдаты не знали, но они чувствовали, что там тоже кипит работа, которая на следующий день обеспечит им надежную оборону. Маневры должны были проводиться в условиях, максимально приближенных к боевым. Что задумал противник, «восточные» не знали, но все - от солдата до генерала - были полны напряженной тревоги и готовности отбить его атаки. Люди закапывались глубоко в землю, и по одному этому можно было судить, что у них нет намерения отступать.

Ночь выдалась влажная и холодная. Кругом все стихло. Даже и приглушенный шорох осенних листьев, раздававшийся время от времени, навевал тоску. А может быть, люди в военных шинелях бодрствовали в своих тесных, неудобных блиндажах и окопах и обостренным слухом пытались уловить, откуда последует удар артиллерии и авиации противника? Ведь тот находился где-то совсем рядом.