Страница 36 из 40
Пока шла война, мы настолько были поглощены боевой работой, что некогда было думать о чем-либо ином. Сейчас можно отдать себе отчет о минувших событиях. Как в калейдоскопе, проносились в памяти полеты в фашистские тылы к белорусским и украинским партизанам, перелет над тремя частями света, рейсы с базы Бари в горы Югославии… Двести двадцать раз наш экипаж пересекал Адриатику ночью, лавируя между неприятельскими постами противовоздушной обороны, прячась от фашистских истребителей.
Подгорица
Последний мой перед Днем Победы боевой вылет был в Подгорицу{1}. Теперь мы везли не взрывчатку и автоматы для партизан, а генераторы для электростанции и водопроводные трубы. Это было очень памятное нам место. Хотя по земле там и не приходилось дотоле ходить, зато летали над ним часто. Подгорица служила своего рода исходным пунктом для выхода на цель.
Встречать советский «авион» пришло много народу. Главным образом это были вчерашние партизаны, о чем можно было судить по их виду. Хорошо помню (забыл только имя) коменданта аэродрома, очень приветливого коренастого мужчину с черными усами, лет сорока, с поседевшими висками.
Он спросил, как мы долетели, что нового в Москве, Белграде. Я ответил, что дела идут отлично.
- Я, то есть мы, вернее, наш партизанский отряд освободил Подгорицу, - обрадованно заговорил мой собеседник, - ночью разгромили гарнизон. Захватили фашистов врасплох. С аэродрома не успел подняться ни [155] один немецкий самолет… Партизаны погнали фашистов дальше, а охранять аэродром оставили меня и еще одного бойца. Однажды ночью слышу нарастающий гул. Моторы ревут надрывно, как говорят, с «передыхом». Через минуту-другую машина заходит на посадку. Совсем близко от земли пилот включил фары. Тут я заметил, что самолет мало похож на советский. Что за птица прилетела? Долго ломать голову над этим не пришлось. Машина развернулась, а на ее боку и хвосте черно-белые фашистские свастики! Я малость растерялся, правда, ненадолго - надо было действовать. А как?
Самолет остановился, но винты продолжали вращаться, моторы не выключали. Открылась боковая дверца, и спустился походный трап. Я взял автомат наизготовку и пошел навстречу, стараясь держаться в темноте. Я был шагах в десяти от самолета, когда услышал немецкую речь: «Это Тирана? Здесь свои?» В ответ я крикнул: «Так точно, это тиранский аэродром! Мы вас ждем». Винты перестали вращаться. Экипаж самолета - пять человек - спустился на землю. Что делать? Начинать сразу стрелять или немного обождать? Попробую сначала крикнуть.
- Руки вверх, ни с места, буду стрелять! - Я шагнул из темноты. Увидев дуло автомата, гитлеровцы покорно подняли вверх руки. Тут я не поскупился на громкие команды: «Третьей роте окружить самолет!», «Взводу Добича охранять подходы к аэродрому!», «Взводу Иванковича оттащить самолет с летного поля!», «Дундичу разоружить экипаж!», «Сержанту Богдановичу отвести пленных к командиру батальона!» Для того чтобы нагнать побольше страха на прилетевших, выкрикиваю фамилии партизан. На эти крики прибежал весь мой «отряд» - один-единственный сержант… Вдвоем мы обезоружили гитлеровцев и отвели в бункер. Утром на допросе выяснилось, что экипаж самолета Ю-52 делал только третий самостоятельный вылет и заблудился - вместо Тираны приземлился в Подгорице. Этот Ю-52 был показан на выставке трофеев в Белграде.
…Иногда кажется, что война была давным-давно и люди успели ее забыть. В самом деле, заросли травой окопы, обвалились ходы сообщений, на пепелищах поднялись новые села, пострадавшие города отстроились и стали еще красивее и больше. Выросло новое поколение людей, которые знают войну только по рассказам старших, [156] по книгам и фильмам. Но это только кажется! Война против фашизма оставила неизгладимый след в жизни и памяти народов Европы. Люди не забыли - не могут забыть! - то огромное горе, море слез, пролитую кровь, которую принесла с собой развязанная гитлеровцами вторая мировая война, павших героев и тех, кто добил фашистского зверя.
Три десятилетия отделяют нас от дня, когда разгромленный враг сложил оружие, но я и сегодня, как, вероятно, все ветераны войны, вспоминаю эпизоды минувших сражений, облик друзей, которые воевали рядом. В этих воспоминаниях немалое место занимает Югославия и югославы.
Мы прилетели в Югославию для совместной борьбы с фашизмом. Летом 1944 года я приземлял двухмоторный самолет с красными звездами на плоскостях на двадцати партизанских площадках в горах Югославии, устанавливая связь с героическими бойцами НОАЮ и партизанами. Никогда не забудутся их мужество и отвага. Никогда не забудется наше боевое содружество. Память о совместной борьбе против фашизма, о жертвах, которые понесли народы Советского Союза и Югославии, не померкнет никогда. [157]
Глава двенадцатая. Самолет идет над Югославией…
Возвращение на родину
Отгремела война. Теперь мы перевозили мирные грузы в Загреб, Любляну, Сараево, Подгорицу, Нови-Сад. Выполняли эту нужную работу с усердием, можно даже сказать с энтузиазмом, а тоска по Родине все усиливалась и усиливалась…
Со дня на день мы ждали приказа о возвращении и нашего экипажа в Советский Союз, а следовательно, расставания с аэродромом Земун, к которому успели привыкнуть, с хозяевами, предоставившими нам кров, с благодатным краем тепла и солнца, многоводным Дунаем, с гостеприимными югославами, боевыми товарищами.
Охватившее нас предчувствие скорого отъезда на Родину настроило всех на лирический лад. И когда по вечерам наш бортрадист Владимир Федорович Болходеров и семнадцатилетний хозяйский сын Владе наигрывали на аккордеонах вальсы Штрауса «Дунайские волны», «На берегу Дуная» и другие, мы словно зачарованные слушали их. Красивые мелодии погружали нас в раздумья о будущем, о послевоенном устройстве, о личной [158] судьбе. Каждый имел о чем поразмышлять - ведь нам не было и тридцати лет…
Долгожданный час наступил через сорок дней после окончания войны. 19 июня 1945 года мы возвратились в Москву. Сборы были недолги, прощание - сердечно, и вот мы снова в милом сердцу Внукове. Здравствуй, столица! На аэродроме нас встретили сослуживцы. В штабе 2-го Севастопольского авиаполка 10-й гвардейской авиатранспортной дивизии я доложил о прибытии из загранкомандировки. Сколько товарищей мы тут увидели! У многих летчиков на погонах прибавилось звездочек. Здесь мы узнали, что наш бывший командир Григорий Алексеевич Таран назначен командиром 3-го Виленского авиаполка, что ему присвоено звание Героя Советского Союза; нас очень обрадовало это.
Вскоре командование полка предоставило экипажу отпуск. Сдали свой самолет, свою «десятку», славно нам послужившую, и разъехались. Иван Васильевич Угрюмов уехал в Пермь, Борис Васильевич Глинский - в Ростов, Владимир Федорович Болходеров - в Ташкент; все они спешили к своим семьям. Анатолий Воронцов остался в Москве.
Я направился к сестре Таисии в Ленинград. Мы не виделись с ней много лет. Она крепко обняла меня, счастливо улыбаясь сквозь слезы, восклицала:
- Вот какой ты стал!
Несколько дней я пробыл у нее, слушал горестные рассказы об испытаниях, перенесенных близкими на Смоленщине в дни фашистской оккупации. От голода умер дедушка. Чуть не погибла другая моя сестра - Прасковья с двумя маленькими детьми. Фашисты заперли ее и около сорока других жителей села в сарай и подожгли его. Только приближение советских войск спасло смертников.
Как- то утром за завтраком сестра читала газету. Вдруг она спросила:
- Кроме тебя, Павел, в гражданской авиации есть еще другой летчик по имени Павел Михайлович Михайлов?
- Что-то не припомню, - ответил я.
- Ну, значит, это о тебе! - радостно воскликнула сестра, протягивая мне газету и указывая на первую страницу, где был напечатан Указ Президиума Верховного Совета СССР. Я собственными глазами прочел, [159] что четырем летчикам гражданской авиации - Езерскому Дмитрию Сергеевичу, Михайлову Павлу Михайловичу, Павлову Владимиру Федоровичу, Шипилову Василию Алексеевичу - присвоено звание Героя Советского Союза…