Страница 36 из 50
Враг оказывал упорное сопротивление, и наши войска продвигались вперед медленно. Фашисты все
время вводили в бой резервы, много танков и артиллерии, чем прибавили нам работы. Мы появлялись
там, где особенно тяжело приходилось пехоте.
В этот день молодые летчики Киреев и Обозный получили боевое крещение. Киреев проявил себя
отлично, действовал уверенно и смело. У Обозного не все ладилось. После полетов я провел с ним
краткий разбор, указал на ошибки, дал ряд советов.
На третьи сутки зенитный огонь заметно ослабел, но вражеской авиации стало больше. «Мессершмитты»
и «фоккеры» неутомимо охотились за «илами», но к плотному боевому порядку штурмовиков,
прикрываемых «яками», подходить не решались. Не могли они подступиться к нам и тогда, когда
штурмовики становились [145] в «круг» и начинали обрабатывать цель. Но стоило только одному
оторваться от группы и отстать, как вражеские истребители мигом набрасывались на добычу. Некоторые
экипажи попадали под огонь фашистских истребителей в тот момент, когда «илы» перестраивались в
боевой порядок «клин».
Так произошло и с лейтенантом Обозным.
...Когда после штурмовки артиллерийских позиций «илы» пошли на сбор, самолет Обозного зенитным
огнем был отсечен от группы. Этим воспользовались два «фокке-вульфа» и атаковали Обозного.
Гитлеровские летчики уже дали несколько очередей, но на помощь товарищу подоспели наши
истребители. «Фоккеры» поспешно ретировались. Когда Обозный сел, мы обнаружили в его «ильюшине»
много пробоин.
— Счастливо отделался! — говорили летчики.
Этот эпизод поторопил меня с реализацией «собственного» метода сбора группы. Теоретически он был
уже разработан. Однако напряженная боевая обстановка не оставляла времени для эксперимента. Теперь
стало ясно, что настала пора внедрять его.
Накануне вылета на новое задание я кратко изложил летчикам свой замысел и разъяснил порядок
действий. После того, как самолеты произведут атаки с «круга», я подаю команду: «Конец!», — которая
на первый раз будет продублирована зеленой ракетой. На последнем отрезке «круга» мой самолет
опишет кривую, как бы переходя в новую атаку. Но это — лишь обманный маневр, чтобы ввести
противника в заблуждение относительно дальнейших наших намерений. В действительности же вместо
пикирования на цель последует резкий разворот вправо, который и будет означать начало сбора.
Как только мой самолет пойдет вправо, три следующие за мной штурмовика быстро занимают место
правее, вблизи друг от друга. Последняя пара на максимальной скорости срезает круг по направлению к
своей территории. Затем я в правом развороте «подхватываю» три штурмовика и на замедленной
скорости ввожу всю четверку в левый разворот, чтобы дать возможность пристроиться оставшейся паре.
Тем временем воздушные стрелки четверки, находясь в выгодном положении, ведут пристальный обзор
задней полусферы и в случае опасности «все вдруг» открывают плотный огонь по [146] врагу, защищая
пристраивающуюся пару. Расчетное время полного сбора не должно превышать сорока секунд.
...В районе цели нас встречает заградительный огонь. То выше, то ниже вздуваются шапки разрывов.
Идем плотным строем. Истребители прикрытия барражируют над нами, оберегая от неприятных
неожиданностей.
Вот-вот должна показаться цель, и я пристально всматриваюсь вниз. Различаю темные прямоугольники
вражеских танков. Теперь — к действию. Шестерка снижается, наносит удар в «правом пеленге», затем
становится в «круг». Штурмовики, поочередно пикируя, выполняют пять заходов подряд. «Вертушка»
действует безотказно. Горят и взрываются от прямого попадания ПТАБов танки.
— Конец! — командую я, когда последний самолет третьей пары заходит на пикирование. Затем
отсчитываю несколько секунд и энергично разворачиваю машину. Мои ведомые с разных сторон
устремились ко мне. Вот они поворачивают «все вдруг» — и полминуты спустя мы уже идем плотным
«клином шестерки».
Итак, маневр, наконец, удачно осуществлен! Расчеты оказались правильными. Быстро, слаженно и четко
действовали все летчики.
Вскоре этот метод сбора стал достоянием летчиков всего полка. А затем на одном из совещаний
руководящего состава дивизии генерал Хрюкин сказал о моем методе:
— Это наиболее совершенный и целесообразный из всех способов, которые здесь предлагались...
3.
Вражеская оборона сломлена. Противник отступает. Наши войска, прочно завладев инициативой, успешно развивают наступление по всему фронту. С каждым днем все обширнее становится
освобожденная от оккупантов территория Белоруссии. Советские войска ушли далеко вперед, оставив
позади, в тылу, немало окруженных вражеских частей.
В эти дни в полк пришла новость: подполковник Ляховский назначен заместителем командира дивизии.
Полк принимает майор Стрельцов. [147]
Нового командира мы хорошо знаем. Это один из самых опытных летчиков полка, участник боев на
Халхин-Голе. За проявленный там героизм награжден орденом Красного Знамени. Молодежь охотно
летала с ним на задания, полностью доверялась богатому опыту своего командира.
Старожилам полка был памятен довольно неприятный эпизод, происшедший со Стрельцовым.
Впоследствии все стало на свои места, и он оказался прав, но случившееся чуть было не стоило ему
жизни.
...Случилось это еще на Миус-фронте. В полку был парковый день, и все самолеты подвергались
тщательному осмотру. Немало оказалось таких, которые нуждались в ремонте, и вышестоящая инстанция
дала на это разрешение.
Но вот в разгар ремонтных работ на аэродром прилетел генерал и приказал срочно отправить на
выполнение боевого задания одну группу. С трудом удалось отобрать только пять самолетов. Уже на
старте еще один «ильюшин» был задержан из-за обнаружившейся течи охлаждающей жидкости.
В воздух поднялось лишь четыре самолета. Повел группу Стрельцов. А через несколько минут он
передал по радио:
— Возвращаюсь. Мотор работает с перебоями. Четверка сбросила бомбы на полигоне и села.
Стрельцов доложил генералу о причине возвращения. Генерал подозвал Клубова и приказал опробовать
мотор.
Клубов вскочил в кабину, запустил двигатель, опробовал его на всех режимах. Тяга хорошая, показания
приборов устойчивы. Инженер недоумевал.
— Парашют! — приказал генерал.
Надев парашют, генерал ловко вскочил на крыло, сел в кабину, запустил мотор, вырулил на старт и
взлетел.
«Ильюшин» носился над аэродромом, выделывая всевозможные фигуры. Мотор работал ровно и
ритмично.
— Я был бы очень рад, если бы на всех самолетах так хорошо работали двигатели, — сказал генерал, соскочив с крыла только что севшего штурмовика. — [148] Стрельцов просто трус. А за это
расстреливают на фронте.
Это было неожиданно и для Ляховского, и для нас, а особенно для самого Стрельцова. Ляховский знал
его как летчика высокой отваги, честного, прямого и очень порядочного человека. Мы, молодые летчики, да и многие ветераны-сталинградцы, учились у него искусству побеждать противника. И вдруг — трус!..
Нет, тут что-то не так. И Ляховский поспешил к телефону.
Вскоре в полк прибыл заместитель командира дивизии полковник Прутков. Он хорошо знал каждого
летчика и должен был разобраться в случившемся, чтобы доложить подробности лично командующему
Воздушной Армией. Генерал Хрюкин знал Стрельцова как отважного воздушного бойца — смелого, бесстрашного, решительного.
— Я Стрельцову верю. Пусть летает! — ответил командующий.
Вечером Стрельцову сказали об этом. Он молчал. Только на осунувшемся, бледном лице стал появляться
румянец: летчик приходил в себя после нескольких часов тяжелейших переживаний.
Вскоре состоялся очередной боевой вылет, и Стрельцов повел на задание группу. Мотор его самолета