Полюшко-поле

— Этого паука я видел на кургане.

— Как прикажете поступить?

— Трофей надо взять… Это документ о наших действиях в тылу врага. Понимаешь, Силкин? — И комдив гасит фонарик.

В полночь после речи комиссара Коновалова над братской могилой гремят троекратные винтовочные залпы. Отданы последние почести павшим героям. Чекисты расходятся по своим подразделениям. На месте остаются только командиры и комиссары частей. Мажирин держит с ними военный совет.

Что делать? Как поступить дальше?

На Барышевку не пройти, на Переяслав не пробиться. С рассветом снова появятся «юнкерсы». Враг подтянет свежие силы и зажмет Рогозов в клещи. Смогут ли устоять наши бойцы? Они уже четвертые сутки не спят, все время в боях и на марше. В обозе скопилось много раненых, их нельзя оперировать и лечить на колесах.

Всем ясно: необходим отдых.

— Да, нам нужна передышка, — соглашается с командирами частей Мажирин и выдвигает свой план. — Уйдем в приднепровские леса. Там болота и озера. Немцы не полезут туда с танками. А мы соберемся с силами, подлечим раненых, наладим разведку и, хорошенько осмотревшись, выскользнем из вражеского кольца.

Снова в степи под яркими осенними звездами поскрипывают колеса подвод и тормоза грузовиков. До самой зари к селу Старому медленно движутся полки.

Просматривая в «эмке» очередные донесения, Мажирин задумывается. Вся дивизия вместе с отрядом моряков и «арсенальцев» насчитывает семьсот активных штыков. Но по пути к Днепру в полки вливаются все новые и новые силы. Из хлебов и перелесков выходят отрезанные от своих частей саперные роты, присоединяются отряды уровцев, милиции, мелкие и крупные группы вооруженных киевских рабочих.

Дивизию догоняют и одиночные бойцы. От усталости их лица серы, как пушистые метелочки ковыля. Эти люди немало хлебнули горя и уже получили прозвище — окруженцы. Они чудом вырвались из фашистского плена, тенью проскользнули мимо часовых, ушли от патрулей и овчарок, пробились к своим.

Комиссар Коновалов стоит у развилки дорог и провожает взглядом роты. Идут воины-орлы, и где-то рядом с ними ползет змея. Она жалит исподтишка. В руках комиссара пачка немецких листовок. С рассветом их обнаружили в машинах и на подводах. Белые, желтые, зеленые листовки с наглыми призывами: «Штык в землю!», «Сопротивление бесполезно, сдавайтесь!», «Все по домам в германскую зону!», «Эта листовка послужит вам пропуском!»

Поджидая «эмку» комдива, Коновалов рассматривает аляповатый рисунок: под цветущей вишней на столике красуется бутылка водки, довольный дезертир, бросив на скамейку ремень и пилотку, уплетает кольцо колбасы. Две козочки у его ног беззаботно пощипывают травку.

Типографская краска оставляет на пальцах комиссара зеленоватые пятна. Он брезгливо морщится и достает платок.

Заметив Коновалова, Мажирин велит шоферу остановиться.

— Павел, чем ты озабочен? — распахивая дверцу, опрашивает комдив.

— Полюбуйся. — Комиссар протягивает пачку листовок.

— Много гадости, много, — хмурит брови Мажирин, — А ты знаешь, Павел, эту пакость принес не один человек. Я думаю так: в наши ряды затесались не только геббельсовские пропагандисты, но проникли шпионы я диверсанты. Ты предупреди политработников, пусть все усилят бдительность.

— Согласен с тобой. Ночью можно получить не только листовку, но и пулю. Я займусь проверкой… К нам пришли неизвестные люди. Присоединиться могла и специальная диверсионная группа. Это надо учесть, — сказал комиссар, садясь в машину.

Они долго ехали молча. Комдив сосредоточенно смотрел вдаль. Ельник. Песок. За поворотом дорога прижалась к густой посадке. Открылось широкое ровное поле. А за ним над синим лесом Мажирин заметил трубу сахарного завода. Навстречу, подпрыгивая на ухабах, летел мотоциклист — посланец командира разведывательной роты. Он доложил:

— Товарищ комдив, в селе немцев нет. Жители говорят: они поехали в лес охранять лагерь военнопленных. Там уже три барака построили… Вышки для часовых… И все колючей проволокой опутали.

— Большой лагерь?

— Говорят, там много наших… несколько тысяч…

— Далеко от Старого?

— В пяти километрах, товарищ комдив.

— Неожиданно нагрянем туда и освободим узников. Хочется провести операцию так, чтобы ни один палач не ушел, — с жаром воскликнул Коновалов.

— Вот Вагин скачет к нам. Это дело ему поручим.

Осадив коня, командир полка приложил руку к козырьку:

— Товарищ комдив, со стороны Рогозова движется вражеская колонна машин.

— По нашим следам… Это погоня!

— Примчались мотоциклисты-разведчики, и все в один голос: гитлеровцы ведут себя очень беспечно. Едут они без дозоров, с песнями, с музыкой. Так не преследуют.

— Совсем зарвались эти «победители». Надо нам как следует встретить непрошеных гостей.

Комдив предложил завлечь немцев в огневой мешок, и все согласились с ним. В разные концы пыльного поля помчались штабные командиры. Все пришло в движение. Хвосты обозов быстро втянулись в ближайшие перелески. В село влетели грузовики. За хатами и клунями заняли позиции артиллеристы, за плетнями и деревянными срубами колодцев залегли пулеметчики и стрелки.

Вот-вот должен появиться противник. Комдив не отрывал глаз от бинокля. Поле опустело и притихло. На дорогах улеглась пыль. Расположенные подковой роты замаскировались и притаились.

Потянулись минуты напряженного ожидания.

— А ты знаешь, Павел, почему гитлеровцы спешат в Старое? За селом лагерь военнопленных… Нужна усиленная охрана и свора палачей, — проронил Мажирин и сейчас же пригнулся, прильнул к веткам бузины, усеянным черными бусинами ягод.

На опушке дальнего леска сверкнули стекла легковых автомобилей. Внимание Мажирина привлекли низкие шестиколесные грузовики с опущенными брезентовыми кабинами, все до отказа набитые пехотой. Длинные капоты машин и небольшие радиаторы удивительно напоминали морды гончих псов.

— Едут!

Автомобильная колонна уверенно повернула на Старое. Теперь уже в бинокль комдив хорошо различал гладкие, самодовольные морды эсэсовцев. На головном «мерседесе» развевалось голубое с белыми полосками знамя. Шелк трепетал на ветру, и в глаза бросались то черная свастика, то череп со скрещенными костями. Эти знаки чернели и на рукавах мундиров. Во́роты расстегнуты. Но все эсэсовцы в стальных шлемах.

— Пора встретить непрошеных гостей по нашему обычаю… Вез хлеба… Крепкой солью… Дайте красную! — отрывисто бросил комдив.

Ракета со свистом рванулась к верхушке явора. В кузовах грузовиков словно пробежали черные волны — там резко закачались стальные шлемы. Взвизгнули тормоза. Машины шарахнулись в разные стороны, и вся колонна, наткнувшись на кинжальный огонь одиннадцати орудий и тридцати пулеметов, закаруселила в пыли.

Старшина Пляшечник поймал на мушку духовой оркестр. Он полоснул длинной пулеметной очередью по начищенному до блеска медному кишечнику. Да так, что на бунчуке, украшенном пышными конскими хвостами, заливисто зазвенели колокольчики.

Эсэсовские музыканты, соскочив с машины, бросились врассыпную, отвечая беспорядочной пальбой.

— Ах вы, медные кишки… огрызаетесь? — Старшина вдогонку послал град пуль.

Эсэсовцы прятались за горящими машинами, занимали оборону в кюветах. Но чекисты выбивали их оттуда гранатами и пулеметными очередями. Сверкающая выстрелами подкова сжималась. По всему полю сновали легковые машины и грузовики. Метались мелкие и большие группы эсэсовцев. Они стремились выйти из-под обстрела и пробиться на дорогу.

Выскользнуть из огневого мешка удалось только нескольким грузовикам, замыкавшим колонну, и они помчались на Рогозов.

Где-то еще потрескивали одиночные выстрелы. Вагин принес знамя эсэсовского полка и бросил его к ногам комдива.

— Полный разгром!

— Спасибо тебе, Вагин, и твоим бойцам спасибо! — Комдив по-отцовски обнял майора. — Ну, а теперь на очереди лагерь. Выступай, товарищ командир полка.

Выслав вперед разведывательную группу, Вагин выдвинул на фланги по стрелковому взводу. Но окружить фашистских охранников не удалось. Грохот близкого боя всполошил и насторожил их. Они усилили в лесу дозоры, и те, заметив наших разведчиков, дали три сигнальные ракеты. С вышек залязгали железными лентами пулеметы, и вся эсэсовская свора побежала к Днепру.