Страница 28 из 59
— Под бомбежку попали, одни осколки везем.
— Связь! Как нам нужна связь! — с горечью воскликнул Мажирин. — Нет, на Барышевку вам идти нельзя. Обстановка в корне изменилась. Немцы там перехватили дорогу и устроили на переправах через Трубеж западню.
Седой командир зенитчиков только развел руками.
— Я солдат, выполняю приказ. — И, помолчав, предложил: — Давайте взаимодействовать.
— Я на Барышевку не пойду, — решительно возразил Мажирин. — Да и вам не советую. Вот вы говорите: получили приказ по радио. А подлинный ли он? Где гарантия того, что это воля штаба Тридцать седьмой армии, а не провокация немцев? Они захватили наши походные радиостанции и могут подталкивать нас в приготовленные котлы.
Эти слова заставили командира зенитного полка задуматься, но, докуривая папиросу, он проронил:
— Буду все-таки пробиваться к Трубежу. А пока давайте действовать вместе. К вам одна просьба: прикройте нашу колонну с тыла.
— Это можно. Договорились.
В Любарцах вспыхнула сильная перестрелка. Немецкие пулеметчики с колокольни повели прицельный огонь по штурмовой группе, и зенитчикам пришлось развернуть пушки.
— Эх, черт, каждый снаряд на вес золота, — прощаясь с Мажириным, сказал полковник упавшим голосом.
Возвратившись в Рогозов, комдив приказал командирам частей занять оборону. Измученные тяжелым переходом бойцы взялись за лопаты. На северо-восточной окраине села оборонительная линия приняла форму подковы. В центре расположились курсанты школы сержантского состава под командованием энергичного лейтенанта Силкина.
Всегда подтянутый, одетый с иголочки, лейтенант умудрился и в трехдневном походе не потерять обычного лоска. Он удивлял всех белизной своего подворотничка и зеркальными сапогами.
На левом фланге закреплялся отдельный батальон майора Борисова. Великанского роста чернявый комбат, спокойно раскуривая роскошную трубку, увенчанную хитрой мефистофельской рожицей, мерил степь широченными шагами и осматривал каждый отрытый окоп.
На правом крыле обороны окапывался двухбатальонный полк бесстрашного Вагина. В центре Рогозова сосредоточились остальные силы: полк Алтуфьева — старого чекиста, ветерана гражданской войны.
У старинной деревянной церквушки с узкими голубыми оконцами, украшенными резьбой, задымились походные кухни. В лучах заходящего солнца заблестели солдатские котелки. Пока повара раздавали пищу, над Рогозовом на большой высоте прошли вражеские разведчики. Комдив проводил их пристальным взглядом и, когда самолеты, возвратившись, описали над селом круг, подумал: «Не к добру».
После разгрома немецкого заслона в Любарцах зенитный полк двинулся к трубежской переправе, и теперь далеко, где-то в районе Грушек, гремел бой.
«Местность в том направлении болотистая; трудно развернуть пушки и сманеврировать. Говорил я артиллеристу, что там нашего брата ждут, так нет, все-таки он пошел, — досадовал Мажирин и возвращался к тревожной мысли: — А что готовит нам Переяслав? Кольцо сжимается туже и туже. Этот город — тоже не мед на тарелочке». Невеселое раздумье прервала густая перестрелка. В церковный скверик влетел на мотоцикле разведчик:
— Товарищ комдив, со стороны Переяслава показалась немецкая мотопехота с танками.
— Много их?
— Насчитал пять танков и пятнадцать грузовиков, а там вдали еще пылят…
«Вот тебе и Переяслав…» — подумал про себя Мажирин и подозвал подполковника Алтуфьева.
— Ты слышишь… Вечерний концерт начался… Держи резерв начеку, возможно, понадобится твоя помощь.
Мажирин сейчас же помчался в курсантскую роту. На Переяславском шляху уже шла напряженная схватка. Три фашистских танка с десантами автоматчиков на броне попытались ворваться в село, но чекистов выручили стоявшие на прямой наводке зенитки. Артиллерийские расчеты спокойно подпустили на близкое расстояние приземистые машины и расстреляли их.
Выскочив на околицу, комдив оставил «эмку» и под желтыми шапками подсолнухов побежал на КП курсантской роты. Над горящими танками гудело пламя. Дым тремя гигантскими столбами поднимался в небо.
Мажирин услышал в темнеющем воздухе шуршание шелка и в это же мгновение заметил черное, мелькающее веретено мины. Он, как белка, головой вниз прыгнул в окоп к Силкину.
Комдива успели подхватить под мышки связные, и он только слегка ушиб подбородок.
— Ну, что тут у вас? — спросил Мажирин Силкина после оглушительного треска мины.
— Как видите, товарищ комдив, мы вовремя окопались… Они сунулись — и три стальных клыка обломали.
— Надо, лейтенант, продержаться до ночи… Она силу танков сведет на нет… — Комдив, повернувшись вполоборота, взял за локоть командира зенитного дивизиона. — Остановил ты чертей последними снарядами, теперь пусть твои ребята связки гранат готовят.
— Докладываю: еще золотой запасец имеется… Проходили мимо друзья-зенитчики, так я у них десяток снарядов раздобыл. Главный бог войны — артиллерия — в боевом строю.
Эти слова обрадовали Мажирина. Он крепче стиснул локоть майора:
— Люблю расторопных.
В сумерках по огневым вспышкам комдив следил за маневром гитлеровцев. По его определению, с фронта наступал пехотный батальон, и приблизительно такие же силы действовали на флангах.
В кружке бинокля курганы, окопы, пыльные, полыхающие огнем травы…
Отбита вторая вражеская атака, захлебнулась третья. Связками гранат подорваны еще два немецких танка. Лязгает сталь перебитых гусениц. Снова гремят связки гранат. Приземистые T-III делают последние судорожные движения, и от бутылок с горючей смесью над их башнями взлетает дым.
Только вокруг дальнего кургана, похожего на седло и освещенного тлеющим закатом, беспрерывно курсирует уцелевший танк. На гребне высотки развевается фашистское знамя, и под ним какой-то гитлеровец, размахивая руками, отдает приказы своим подчиненным. Наша артиллерия молчит, и на своем командном пункте немцы не соблюдают никакой маскировки.
У Мажирина прямо-таки чешутся руки подать знак командиру зенитного дивизиона. А тот, как бы угадывая желание комдива, предлагает:
— Давайте накажем за такую наглость. Стукнем одним снарядом.
— Только по танку.
Но вражеская машина, как будто почуяв опасность, уходит в тень.
На вершине кургана фашистский начальник продолжает размахивать руками. Но в темнеющей степи затихают залпы. Реже сверкает огонь. Пехота залегла.
— Ну как, товарищи командиры, пожалуй, пора нам в атаку, а? — спрашивает Мажирин.
— Сейчас самый подходящий момент, — соглашается Силкин.
Комдив отдает по цепи приказ: тихо, без единого звука приблизиться к противнику. Забросать его гранатами и с криком «ура» ударить в штыки.
Первым выскакивает из окопа лейтенант Силкин. Молча поднимаются курсанты и уходят в ночь за своим ротным.
В степи стучат и звенят лопаты. Вот уже слышны голоса немцев. Враг спешит, лихорадочно окапывается…
Из-за тучи выкатывается луна и заливает степь лимонным светом. Луна горит на штыках и освещает четко шагающих с винтовками наперевес чекистов.
«Как они идут! Таких не сломить…»
Поблескивают штыки. Комдив узнает старшину Пляшечника, двух братьев Ивановых, снайпера Кавярова.
Взвивается ракета.
И сразу — взрывы гранат.
— Ура-а…
Топот ног.
Вспышки выстрелов.
Зеленые, красные трассы пуль.
Штыковая атака ошеломляет фашистов. Бросая лопаты и оружие, они бегут к Переяславскому шляху, В ночной степи кажутся стогами огромные, крытые брезентом грузовики. Водители в панике разворачивают машины. Они сигналят, мигают фарами. Остатки разбитого мотополка поспешно отступают.
Во мраке звучат возбужденные голоса:
— Бежит хваленое на всю Европу воинство!
— Ребята, а фрицев можно крепко бить.
— Мы им еще покажем!
— Товарищ комдив, мы захватили грузовики! Взяли знамя фашистского мотополка! — коротко докладывает лейтенант Силкин.
Вспыхивает электрический фонарик. Лезвие луча скользит по квадрату красного шелка с широкими белыми полосками и черной жирной свастикой.