Страница 30 из 59
Вагин вихрем влетел в распахнутые лагерные ворота и, сдержав коня, удивился. Вышки, ров, тройной ряд колючей проволоки, казарма, деревянные бараки, выкрашенные в мрачный цвет. За короткий срок палачи успели оборудовать застенок по всем правилам тюремной техники.
Майор, привстав на стременах, заглянул в глубь тюремного двора. Пленники без сапог и пилоток, одетые в грязные, рваные шинели, лежали на чахлой, пожелтевшей траве.
— Товарищи, свобода! — крикнул Вагин.
Тюремный двор загудел. Пленники вскочили, бросились к всаднику.
— Вы свободны, товарищи, — обратился к ним майор.
Его окружили.
— Что, началось наше наступление?..
— Наконец-то дождались!..
Майор не стал их разочаровывать. Он только спросил, из какой они армии и где попали в плен.
— Из Двадцать шестой.
— Под Каневом окружили нас, на левом берегу.
— Фашисты дали нам прикурить.
— За пять дней у каждого полжизни отняли.
— Уничтожать будем, как бешеных собак, — раздалось из толпы.
Заметив у ворот старшину Пляшечника с группой бойцов, Вагин приказал ему немедленно направить в лагерь всех полковых поваров с походными кухнями и тронул коня.
В лесу командир полка нагнал передовой отряд и выяснил обстановку. Охранники, не принимая боя, поспешно откатывались на Гусенцы. Вагин решил на плечах отступающих ворваться в приднепровское село и отрезать их от переправы.
Лес заметно поредел. Дорога шла по песчаным буграм. Сухой глубокий песок мешал погоне.
— Броском вперед!
После этой команды песок под сапогами зашипел. Бойцы выскочили на луг и там насели на хвост отступающего отряда.
Еще одно усилие — и Гусенцы!
Уверенный в победе, Вагин вылетел из леса и поскакал на вороном жеребце по твердой луговой дороге.
Знойный воздух, распоротый посвистом пуль, неожиданно наполнился мгновенно нарастающим сухим металлическим треском и грохотом.
Вот тебе и Гусенцы!
Вагин на скаку осадил коня.
— Стой, ребята, давай назад! — во весь голос скомандовал он с седла.
Противник встретил наши наступающие цепи шквальным огнем. Маленькая церквушка и камышовые крыши хат потонули в грозовой дымке пороховых облаков. Немецкий гарнизон прикрылся щитом огневого вала.
Село Гусенцы, как определил Вагин, фашисты успели превратить в сильный опорный пункт. Штурмовать такую крепость днем с легким стрелковым оружием было бессмысленно.
Как только немцы поставили на лугу огневую завесу, майор оттянул своих пехотинцев. Немецкие артиллеристы, как видно, все еще уточняли обстановку и медлили с переносом огня. Через несколько минут огневой вал, сотрясая землю, тяжелыми скачками достиг лесной опушки, но бойцы уже укрылись в старых окопах, неизвестно кем и когда отрытых.
После артиллерийской грозы Вагин ждал вылазки. Все приготовились к отражению контратаки. Но противник втянул в село обоз и притих. Майор оставил в окопах боевое охранение и, вскочив на коня, помчался к полковнику.
Он прискакал в лагерь, когда комиссар только что окончил речь и комдив, желая освобожденным успешного выхода из окружения, напутствовал их:
— Расходитесь, товарищи, в разные стороны небольшими группами. Помните: в окрестных селах немецкие заставы. Обходите их. Экономьте продукты, выданные вам на дорогу. Продвигайтесь на восток только ночью. Днем отдыхайте, маскируйтесь в лесах и оврагах. Вы должны перейти линию фронта и снова стать под знамена нашей родной Красной Армии.
Слушая комдива, Вагин соглашался с ним: «Да, в этой обстановке нельзя поступить иначе. Разве можно влить в дивизию тысячи безоружных людей? Через несколько суток кончатся все продукты и голод заставит нас выйти нз лесу».
Как только лагерь опустел и всех тяжелобольных врачи забрали в медсанбат, комдив приказал саперной команде поджечь деревянные бараки, а ряды колючей проволоки разметать трофейной взрывчаткой. Потом он выслушал Вагина и заметил:
— Сюрприз… Ты слышишь, комиссар, какая полевая крепость у нас в тылу оказалась? Скверно. А что скажет начальник штаба?
— Надо наблюдать за Гусенцами. И, как говорится, беда идет — вторую ведет… В баках кончилось горючее. Запас бензина ограничен. К месту нашей стоянки можно доставить только пушки, продукты, патроны и раненых. Придется уничтожить целую колонну машин.
— Что делать?.. Не будем же дарить ее врагу.
Водители выслушали приказ начальника штаба молча, потупя головы.
«Уничтожить все лишние машины, и в первую очередь — легковые. Шутка сказать! Вот так просто взять и расстаться на скорбной дороге с верной «эмушкой», да еще прикончить ее своей собственной рукой», — возмущался в душе Бугай. Конечно, есть нерадивые шоферюги, даже гайки не подкрутят, а вот он сердце свое в машину вкладывал. «Эмка» в крепких переплетах побывала, а исправная, послужить еще может на славу. Бензин тоже найдется, НЗ имеется. Бугай бросился к полковнику:
— Товарищ комдив, как же так?.. Неужели «эмку» прикажете сжечь?
— Надо. На коней пересядем.
— Я бензин найду.
— Знаю. Но он другим нужен.
— У меня запасная канистра есть.
— Отдай артиллеристам.
— А куда я ваш чемодан с вещами дену?
— Утопи в озере. Только смену белья оставь.
— По-нят-но, — протянул Иван.
С чувством неотвратимой беды он подошел к «эмке» и со всего размаха стукнул увесистым гаечным ключом по ветровому стеклу. От тяжелого удара оно брызнуло серебром…
Из-за кустов на коне показался адъютант Коровкин. Он вел на поводу запасного буланого жеребца с белой звездочкой на лбу. Коровкин взглянул на искалеченную «эмку» и, погладив гриву своего коня, усмехнулся:
— Вот когда, Иван, одна лошадиная сила лучше сорока.
Бугай приподнял капот и со злостью шарахнул по карбюратору, да так, что посыпались искры. Потом он прямо из канистры плеснул на сиденье бензином и, достав спички, сказал:
— Посторонитесь, товарищ адъютант, а то я вашим скакунам хвосты присмолю.
Пламя завихрилось, загудело внутри машины и высунуло из всех щелей горячие языки.
«Сожрал огонь мою «эмушку», — отступая, подумал про себя Иван.
Под ногами у него звякнули сваленные в кучу помятые трубы. Он споткнулся, с грохотом сел на трофейный барабан.
— Шумовой номер, — снова усмехнулся Коровкин и тронул коня.
Иван поднялся и запустил далеко в озеро попавшуюся под руку палку-флейту.
— Нате вам, лягушки-квакушки, медные трубы, справляйте концерт. — Он сбросил с обрыва весь духовой инструмент.
Трубы захлебывались, как живые существа, со странными звуками шли ко дну. Только один ярко начищенный целехонький бас не хотел тонуть и плавал в камышах золотым лебедем. Иван прицелился, метнул медную тарелку. «Дзинь-нь». Большая труба качнулась и, шумно вздохнув, тускло блеснула под набежавшей волной.
В озеро как по команде полетело все лишнее: ящик с инструментами и запасными частями, патефоны, пачки пластинок и командирские чемоданы.
— Помните, братцы: старая запыленная форма — талисман. Того, кто не меняет ее, никакая пуля не возьмет, — сказал пожилой интендант, бросая в воду свой вещмешок.
Бугай утопил напоследок чемодан комдива и почувствовал свободу. С потерей «эмки» сразу изменилась роль самого Ивана. Он стал совершенно незаметным, будто взял и надел шапку-невидимку. К нему, как бывало, уже не мчались сломя голову дежурные и не хлестали громкими командами: «Давай заводи, поехали! Комдив срочно вызывает!» Да и сам адъютант Коровкин, который раньше не спускал с Ивана глаз, сейчас гарцевал на коне и смотрел на своего старого боевого помощника невидящим взглядом. Так думал Бугай, шагая по ухабистой лесной дороге к Белому болоту. Он был задет таким невниманием. Но чувство обиды заглушала радость. С ним была Нина. Она шла рядом. Иван, затерявшись в людском потоке, ощущал полную свободу. С плеч свалилась та постоянная напряженность, когда каждую секунду шофер должен быть начеку, проскакивать под бомбами опасные участки. А потом вечно возиться с машиной, маскировать ее на всех стоянках и постоянно тревожиться о том, как бы она не подвела в нужный момент. А теперь Иван — вольный ветер!