Завещание сына

— Что ты, милая? Я тебя обидел?

— Ты вдруг меня заметил. А сколько лет мы жили параллельно? Ты рядом, но на самом деле — пустота.

— Почему пустота?

— Ты в своих делах днем и ночью. Смотришь сквозь меня, словно я стеклянная. Я же живая! У меня молодость проходит, а ты не замечаешь. Думаешь, что твои деньги могут заменить любовь? Заменить нормальные отношения? Да, мы с Никиткой сыты, одеты и обуты. За это тебе большое спасибо. Но это же не все! Как ты не понимаешь?!

— Чего же ты раньше молчала?

Маша, продолжая всхлипывать, уселась на постели.

— Видно, привыкла к такой параллельной жизни и забыла, что бывает по-другому… В последние несколько дней ты меня заметил и приласкал. Понимаешь, как бабу заметил? И я поняла, чего была лишена многие годы. Ты спал со мной и в это время думал о своих контрактах. Я не чурбан, чувствую. А сегодня ты мой. Ты настоящий.

Николай хотел сказать, что теперь все изменится, но прикусил язык. Перемены, ожидавшие молодую женщину, вряд ли могли ее порадовать…

На следующее утро, по обыкновению ровно в восемь, Петрович позвонил в дверь. К его огромному удивлению, шеф пребывал в халате.

— У меня дома есть дела. Езжай на фирму, я доберусь сам, — потягиваясь, попросил Грыжин.

Закрыв за изумленным водителем дверь, он прошелся по квартире. Жена, утомленная ночным разговором, еще спала, а из комнаты сына доносился звук телевизора. Никитка смотрел мультики по каналу «Фокс Кидс». Увидев в дверях отца, мальчик пружиной взвился с ковра и бросился Николаю на шею:

— Папочка, как хорошо, что ты дома! Давай пойдем куда-нибудь.

— А куда бы ты хотел?

— Петька Шпанов вчера с родителями в Уголке Дурова от кайфа тащился. Он такое рассказывал…

— Что значит «от кайфа тащился»? — поморщился отец. — Где ты набрался этой дряни?! Чтоб я больше ублюдочного жаргона в доме не слышал.

— А что? Разве так говорить нельзя? — удивился отпрыск.

— Если хочешь превратиться в одноклеточного таракана, пожалуйста. Но ты умный парень. Зачем тебе эта мерзость?

— Папа, так и Саша Вориков, и Дима Курлянский говорят, а они уже школьники.

— Вот они пускай говорят. Но от тебя я подобного словесного мусора слышать не желаю. А в Уголок Дурова пойти согласен. Мама проснется, позавтракаете и ждите меня. Приеду, заберу.

— Ура! — закричал Никитка и повис на халате Николая.

Грыжину выходить было рано, бухгалтерия в ЖСК начинала работать с девяти, но глава семьи понимал, что, оставшись дома, своим необычным поведением напугает жену, поэтому оделся и вышел на улицу, купил в киоске газету и уселся на лавочку. Если раньше Николай газетные новости проглядывал за минуту, и лишь деловые сводки читал очень внимательно, то сейчас понял, что курсы валют и котировки акций его вовсе не занимают. Как резко изменились за несколько дней интересы заместителя генерального директора Николая Ивановича Грыжина! Мелкой и ненужной теперь казалась вся финансовая суета. Вместо биржевых сводок молодой предприниматель изучил статью о беспризорных детях, посочувствовал ветеранам, которым по ошибке не достался праздничный презент мэра, и отложил газету.

— Вы уже ждете? — забеспокоилась Зина, отпирая контору. — Мы в девять начинаем. Я вовремя…

— Все в порядке, Зиночка. Это я пораньше вышел. Хотел воздухом подышать.

Бухгалтерша, получив сто долларов, на работу не опоздала и поручение жильца выполнила. Грыжин вписал цифры в оставленные пробелы, поблагодарил и зашагал в сберкассу. Он отвык пользоваться шариковой самопиской и полчаса возился с квитанциями. Наконец операция была завершена, и клиент облегченно вздохнул. Все, что можно было сделать для будущего семьи, он сделал. Жизнь свою застраховал и страховой полис вложил в конверт, который и оставил в сыскном бюро отцу. После его смерти Маша получит около четырехсот тысяч долларов. Этого хватит и на образование сына, и на их вполне обеспеченную жизнь. Николай был уверен, что отец вместе с Ерожиным сумеют вынуть из страховой компании все точно по договору.

Он уже внес страховщикам двадцать пять тысяч долларов и сделал распоряжение в банке, что ровно через месяц на счет их фирмы переведут еще пятнадцать. Через месяц, по словам доктора, Грыжин еще будет жить, но сможет ли сам распорядиться деньгами, врач не поручился. Кроме страховки молодой предприниматель написал завещание, где оставлял жене свой пай в фирме Аксенова. Это тоже не маленькие деньга. Квартиру он и так купил на Машу, поэтому с жильем у жены осложнении не возникнет.

Николай все продумал, все что мог, оплатил на несколько лет вперед, и теперь, когда бытовые хлопоты закончились, растерялся. Он брел по Большой Никитской и ощущал тоску и неловкость от своей праздности. Слоняться без дела по улицам молодому предпринимателю казалось дикостью. Неожиданно Грыжин остановился перед маленькой церковью. Постоял немного и нерешительно вошел. В полумраке храма молилось несколько старушек. Бизнесмен неумело перекрестился и застыл возле иконы. Строгий Бог смотрел на него с темной доски, и казалось, что Бог сердится.

Грыжин не был атеистом, но о проблемах этого и того света раньше не размышлял. По понятиям молодого бизнесмена, это относилось к миру старушек и юродивых. А сейчас в церкви он вдруг засомневался.

«Как же так? — думал он. — Неужели я уйду, меня закопают —: и все? Зачем же я тогда жил? Для чего жил? Чтобы делать деньги? Я что, жадный?» Николай пытался припомнить, что им руководило в поворотные моменты его бизнеса, и не мог. Нет, не деньги. Во всяком случае, не только деньги. И вдруг понял: азарт. Именно он вел его по жизни. Азарт и больше ничего. Неужели это все, чем он жил? Старушка подошла к образам и поставила свечку. Николай еще раз взглянул на лик. Бог продолжал строго взирать с темной иконы, не давая ответов. Грыжин перекрестился и вышел.

Вышел и зажмурился от блеска осеннего солнца. По улице мчались машины, спешили пешеходы. Тут царили понятные мирские заботы, и про темный лик со строгим взглядом никто не думал. Николай подождал, пока глаза привыкнут к свету, шагнул на проезжую часть и поднял руку. В машине Николай почувствовал сильное сердцебиение и, потрогав лоб, нашел его влажным. «Начинается», — подумал они достал платок. Но слабость быстро прошла.

Через двадцать минут Грыжин уже входил в свой кабинет. Секретарша Аксенова Юля, давно ставшая для Николая его секретаршей, доложила о звонках партнеров и выдала распечатку электронной почты. Грыжин проглядел бумаги, раскрыл свой календарь и стал методично вписывать в него предстоящие встречи, переговоры, сроки поставок и выплат, поясняя каждое действие подробным комментарием. И так на много дней вперед. Через три часа он работу закончил, и Петрович повез молодого шефа домой. Выходя из машины, бизнесмен попросил водителя съездить в Уголок Дурова и купить самые дорогие билеты.

— Потом возвращайся, отвезешь нас и до конца представления свободен. Можешь смотаться к жене, пообедать, или куда хочешь.

Отпустив Петровича, Николай поднялся к себе.

— Папа пришел! — радостно закричал Никита.

Маша, в праздничном платье и фартуке, сняла с мужа пиджак и повела к столу. За кофе Грыжин заметил, что жена с интересом разглядывает его, когда думает, что он, погрузившись в чашку, этого не видит. Раньше он и вправду ничего не замечал. Не замечал, во что одета Маша, не понимал, занятый своими мыслями, что кладет в рот. Но теперь все было по-друтому. Нервы у Грыжина обострились, и ни одна мелочь не ускользала от его внимания. «Сколько раз мне еще удастся пообедать в кругу семьи? Десять? Двадцать? Или пять?»

Петрович точно исполнил поручение. Чета Грыжиных сидела в первом ряду и не только видела, но и носом ощущала присутствие четвероногих артистов.

— Папа, чуешь, медведями пахнет?! — восторженно сообщил Никита.

— Еще как чую, — ответил отец и переглянулся с женой. Маша понимающе улыбнулась.

На сцене два взрослых медведя с медвежонком изображали человеческое семейство. «Отец», наряженный в жилетку, старательно вылизывал огромную деревянную миску. Медвежья «мамаша» в косынке и фартуке возилась с медвежонком, который норовил залезть в отцовскую миску. Когда медведица деловито нашлепала малыша, зал восторженно зааплодировал.