Земля соленых скал

Я так волновался, будто сам должен был пройти испытание крови. Конечно, я стоял неподвижно, с равнодушным лицом, но сердце едва не выскакивало у меня из груди, – как в тот раз, когда я увидел на пути моей стрелы большого орла и когда впервые ступил на порог палатки Горькой Ягоды.

Во мне смешались и страх и радость, неясная надежда и тревога за брата. Я не знал, где Танто. Я крепко сжимал челюсти, чтобы не видно было дрожания губ, и с трудом сдерживал слишком учащенное дыхание. Сова, который тоже впервые переступил порог шасса-типи, всматривался широко раскрытыми глазами в тотемный столб и в шамана, стоявшего под ним. И я отчетливо видел, как тревожно вздрагивал иногда мой ДРУГ.

Горькая Ягода был наряжен не так ярко и пышно, как обычно. На нем была только повязка из орлиных перьев, на спине шкура бизона, а голову он покрыл скальпом бизона с рогами. Но его суровое старческое лицо пересекали сегодня особенно резкие и грозные морщины, и никогда еще так пронзительно не сверкали его глаза. Такое лицо было, наверное, у Канаги, повелителя тьмы, злого духа.

Неожиданно смолк голос большого барабана, и на пороге типи появились отец и брат.

Обнаженный Танто стоял будто в прозрачном тумане. Это наш отец перед началом посвящения окуривал его дымом, напевая песню отца, ведущего сына на посвящение:

Как только отец умолк, сейчас же отозвались бубны воинов, орлиные рожки и трещотки. Танто медленным шагом направился к ожидавшему его шаману. Я не видел лица брата, хотя он шел прямо на меня, освещенный ярким светом костра. Я не видел его, хотя смотрел на него широко открытыми глазами.

Шаман, как хищная птица, носился в бешеном танце вокруг Танто под звон бубнов, завывание рожков, верещание трещоток. В руках он держал длинный и тонкий нож с блестящей рукояткой.

Наконец брат остановился перед тотемным столбом.

Тогда Горькая Ягода быстрым движением оттянул у брата кожу на груди и ударил ножом, пробив кожу. По лезвию начали стекать капли крови. Я почти до боли вытаращил глаза, чтобы увидеть, не дрогнет ли лицо брата, не зажмурит ли он глаз перед ударом, но я видел только его расплывчатую фигуру. Бубны, рожки и трещотки не смолкали. Это означало, что Танто достойно проходит испытание.

Наконец, когда шаман на миг отскочил от него, как хищная птица от жертвы, мой взор прояснился. Я уже ясно видел, как Горькая Ягода продевает тонкие кожаные ремешки сквозь пробитую на груди кожу и привязывает их к тотемному столбу. Я видел, отчетливо видел, что даже веки брата не дрогнули, что он стоит так спокойно, так уверенно, как горный орел в своем гнезде. Горькая Ягода наклонился к его ногам и, пробив костяными крючками кожу у щиколоток, прицепил к ним священные медвежьи черепа.

Тогда снова умолк шум, и на пороге появились две фигуры. Это вождь Танов вел на посвящение своего сына Паипушиу – Маленького Филина. Через минуту Паипушиу уже стоял рядом с Танто и так же, как и он, не выказывал и следа страха или боли под ударами ножа и костяных крючков.

Эти двое должны были начать празднество, как самые младшие из всех шеванезов.

Я плохо помню их танец; в тревоге и волнениях того вечера я утерял воспоминание о лице отца, грозной фигуре Горькой Ягоды, о Танто и Паипушиу. Будто сквозь густой туман, я вижу лишь, как они то приближаются к тотемному столбу, то отходят от него, я чувствую запах хвои, которой усыпана земля, пальцы друга, сжимающие мое плечо, вижу неподвижные тени на стенах палатки. Отчетливо помнится лишь одно – слова и мелодия песни, которую пели юноши:

Но вот воспоминания проясняются. Я вижу, как Танто быстрыми, мелкими шагами подбегает к столбу. Вижу, как оба юноши на какое-то время неподвижно замирают, чтобы затем внезапным прыжком назад разорвать узы, связывающие их с тотемным столбом. Тонкие ремешки разрывают кожу у них на груди. Кровь течет широким ручьем. С грохотом отрываются от ног медвежьи черепа, а шум трещоток становится таким сильным, что я не слышу собственных мыслей. Наконец Горькая Ягода поднимает руку, и в типи повисает тишина. Танто и Паипушиу выбегают из палатки, я слышу их трехкратный клич – крик орла-победителя. Они уже мужчины. Перед ними теперь только дорога воинов и охотников, дорога мужчин и стариков и, наконец… Дорога Солнца.

Глава Х

Наступила осень – индейское лето, пора большой охоты. Леса сменили окраску, пожелтели, покраснели. Сильное дыхание кей-вей-кеена срывало листья с веток. Маленькие пауки начали путешествовать по лесу на своих серебряных нитях. Все чаще среди древесных стволов разносилось эхо призывного клича волчьих стай. На лесных тропинках шелестела под ногами сухая листва. Воины говорили: «Сестра кей-вей-кеена зима – унатис ткет для матери-земли покрывало с цветными узорами. Мать не замерзнет под снегом».

Это был месяц северо-западного ветра. Каждый вечер с восходом луны начинались пляски и пение в честь Великого Духа, чтобы он помог воинам на охоте и защитил от зубов хищных братьев. Продолжались они недолго, потому что еще перед рассветом селение пустело. Мужчины покидали его, исчезая во тьме леса. Наша палатка стояла около реки, и меня иногда будили шуршание каноэ, перетаскиваемых по береговому песку, и плеск весел.

В лесу пахло опавшей листвой. Этот запах нес тревогу большой охоты; собаки бегали с грозным рычанием, раздувая ноздри. Тауга каждую ночь исчезал, привлекаемый далеким зовом волчицы. В чистом небе тянулись на юг птичьи стаи.

Только женщины оставались в эти дни в лагере, работая больше, чем когда-либо. Они готовили рамы для сушки шкур, ножи для их очистки, делали клетки для копчения мяса, приносили от ближних соляных источников куски соли и перемалывали их.

– Запомните: как только разбудит вас перед рассветом крик диких гусей, сразу выступайте на охоту.

Так говорил всегда Овасес. Сейчас я повторяю это, а потом будет повторять мой сын и мой внук. Крик диких гусей обещает хорошую охоту.

Именно он и разбудил меня и Сову в тот день, когда. Но расскажу все по порядку.

Крики диких гусей разорвали тишину и разбудили нас. Воины уже ушли из лагеря, а женщины еще не начали работу. Далекий дрожащий птичий крик вырвал из сна Сову и меня одновременно. Мы быстро вскочили.

– Слышишь? – прошептал Сова. – Гуси кричат.

– Слышу.

– Идем?

– Идем.

Дул холодный северо-западный ветер, и мы пили его, как воду из горного ручья. Мы шли с подветренной стороны, чтобы нас не мог учуять ни один из чутких, а в этом месяце особенно чутких лесных обитателей. Мы ступали осторожно, осматриваясь вокруг. И не только потому, что боялись вспугнуть дичь, но чтобы и самим не стать дичью. Ведь после битвы с Королевской Конной прошел всего месяц Мы знали, что Вап-нап-ао не забыл о нас, что он вернется на старый след.