Страница 46 из 46
Пятая стрела наконец попала в левый глаз. Медведь заревел как гром. Вырвал когтями древко, но наконечника не вытащил. Расставив лапы, он двинулся, как каменная лавина, на Танто, шедшего ему навстречу.
А Танто, мой храбрый брат, не отступил даже на полшага. Став спиной к каменной глыбе, он со всей силой своих рук вонзил копье в горло медведя и опер древко о камень. Медведь захрипел. Его рык звучал теперь как карканье вороны.
Я бросился за томагавком.
Медведь напирал на Танто, но древко копья не сломалось. Танто воткнул его конец в каменную щель, а лапы медведя были слишком коротки, чтобы достать Танто. И прежде чем я успел подать брату томагавк, нож Танто блеснул между медвежьими лапами.
Наступила минута мертвой тишины.
Старый, одинокий, побежденный мокве задрожал. Лапы у него медленно, очень медленно опускались, он хрипло вздохнул.
Танто схватил томагавк, забежал за спину медведя и наконец нанес удар. Последний удар.
Мокве упал на землю.
Мы молча смотрели на него, тяжело дыша. Наконец Танто сказал:
– Прости, старший брат… прости, мокве.
– Прости, – повторил я.
Я собрал свои стрелы. Танто вырвал копье и нож из еще дрожащей туши. Мы стояли около медведя, пока он не застыл. Его большая грозная душа отшельника сейчас, вероятно, сходила вниз, к ручью Золотого Бобра, чтобы в час заката пойти Дорогой Солнца в Страну Великою Молчания.
– Прощай, большой брат, – прошептал я.
Мы посмотрели вниз, на склон. Где тот человек, ради спасения которого наш томагавк и нож свалили старого отшельника?
Он лежал внизу в нескольких шагах от нас, неподвижно, лицом к земле. Не поздно ли мы пришли на помощь?
Затылок у него был залит кровью, но человек дышал. Наклонившись над ним, мы услышали тихий стон. Значит, падая со скалы, он только потерял сознание. Танто повернул его на спину.
И тогда мы увидели лицо белого человека: это был Вап-нап-ао!
Танто отступил назад, ведь он коснулся змеи, Белой Змеи. Я, кажется, закричал.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем белый открыл глаза. Наконец он поднял веки, вздохнул раз, другой. Сначала посмотрел на меня, потом на брата.
Я видел: он сразу узнал, кто стоит над ним, потому что лихорадочно стал подниматься, опираясь руками о землю. Голова его безвольно раскачивалась. Он попытался вскочить на ноги, но смог только сесть.
Он понял, как он слаб. Лицо у него стало равнодушным. Он закрыл глаза. Но Вап-нап-ао не был трусливым скунсом – хорьком. Он снова был воином.
– Вы убьете меня? – спросил он.
Я не смотрел на Танто. В сердце у меня была пустота, я ни о чем не думал. Ждал.
Через минуту, которая, вероятно, была дольше человеческой жизни, я услышал голос брата:
– Ты снова выслеживаешь шеванезов, Вап-нап-ао.
Это не был вопрос. Танто произнес вслух свою мысль.
«Он убьет его, – думал я, – убьет его…»
Я посмотрел на лицо брата. Оно было неподвижным. Когда он заговорил, голос его был равнодушным и спокойным, как голоса вождей на совете старейших.
– Не для того я защищал тебя от медведя, – сказал он, – чтобы теперь убивать. Говорю только: когда сможешь встать, уходи отсюда. Завтра придут сюда воины за медведем. Пусть они тебя здесь не увидят. Повторяю: уходи.
Вап-нап-ао широко открыл глаза. Губы у него дрожали, как у старой женщины. Танто же кивнул мне и пошел к Скале Убитого Коня.
Ветер теперь дул нам в спину. Я шел ступня в ступню за молчавшим братом. И вдруг мы услышали крик белого:
– Сын вождя!.. Красный брат!..
Танто даже головы не повернул. Мы уже поднимались к расселине. Крик повторился еще раз, и еще… наконец смолк.
Над Скалой Убитого Коня прямо к солнцу летел орел. А мы вошли в тень, спустились в расселину.
Еще три года я пробыл среди моего племени, прежде чем судьба бросила меня на бесконечное расстояние от края, где я родился. На протяжении этих трех лет Вап-нап-ао не возвращался в окрестности Земли Соленых Скал. Но и поныне я помню голос, напрасно звавший «красного брата», молодого воина шеванезов.
Этим воспоминанием я заканчиваю свою повесть.
Поднимаю вверх руку – прощаюсь с вами и еще раз приветствую вас весенней песней, песней той самой прекрасной весны в моей жизни: