Страница 76 из 100
14 Назавтра днем солдаты наши В разведку вызвались идти. Вот оглянулись вдруг на марше Назад, на дымные пути: И ярким светом засиявший Орешек стал гораздо краше, Ну прямо глаз не отвести! Стоят ряды зеленых вешек На минном поле за холмом. На зорях кажется Орешек Плывущим к морю кораблем. Корнями вросшие в траншеи, Там сосны — мачты корабля, По черным веткам, как по реям, Плывут флажки, как брамселя, И стяг над крепостью, как парус, Просторы Ладоги деля, Ведет февральской бури ярость Туда, где будут жить, не старясь, К тебе, Счастливая Земля! 1943
234. ПРАЗДНИК
Я помню: занавесь взвилась, Толпа угомонилась, И ты на сцену в первый раз, Как майский день, явилась… Некрасов 1 Стихами странными мы бредили тогда… О, как еще свежо тех дней воспоминанье… И книгу я назвал «Фартовые года», — Теперь уже смешно мне странное названье… Но как меня тогда влекло очарованье Задорных поисков и споров… Лебеда Уже шумит кой-где на памятных могилах, Бессонница пройдет, и сколько видишь снов, И нету рядом губ и ласковых и милых, Твердивших на заре слова моих стихов. В тужурке кожаной, терзая длинный чуб, Вслед за другими увлечен сравненьем, Я утверждал, что дым фабричных труб Милее мне усмешки милых губ, И это называл стихотвореньем… Писать стихи в дни молодые легче, Нет в зрелости труднее ничего, — В дни юности, в какой-то тихий вечер, Мы груз стиха кладем себе на плечи, Не зная сами тяжести его… Кто не мечтал о радостном свершенье, Чтоб, ярким светом землю озарив, Стих сам пришел к родному поколенью В заветный час как боевой призыв? Чтобы в строю поэзия шагала, Горда высокой доблестью своей… Сто жизней жить, а всё нам будет мало, Чтоб воссоздать величье наших дней. Но сколько нужно вкуса и ума, Чтоб был в стихе удачен первый поиск… Мой путь нелегок был, но жизнь сама В былые дни писала эту повесть… И было много в молодости той, В хорошей прямоте, в незрелости суждений Отваги и любви, в боях пережитой. Я кровью стих писал в далекий день весенний. Я жил в Москве. В далекий этот год Стих Маяковского я услыхал впервые, И первая любовь опять меня зовет… О, как не вспомнить зори молодые… …Январский день. Мороз необычайный, Но зайчики на зеркалах слепят, Два самовара на Таганке, в чайной, Как индюки, до вечера шипят. Пшеничный сгибень с дужкою из теста Кладут на стол, и в клетках соловьи Гостей раскатом радуют уместным. А рыхлый след дорожной колеи Следы саней больших перебивали. Горчинкой дымной воздух напоен. Как в кисее за съездом на бульваре Промерзший, гулкий одинокий клен. Бывало, мы по улицам идем,— Как здесь знакомо всё и незнакомо: Вот весь в огнях высотный первый дом, Построенный во славу Моссельпрома. Приметы новых, знаменитых дней Здесь смешаны с московской стариною: Извозчики торопят лошадей, Автомобили мчатся стороною, И тракторы на улицах гремят, Неторопливо шествуя к вокзалам, А ходоки у входа в Наркомат На них глядят с волненьем небывалым. Всё строится… По улицам идешь — Москва в узорах раннего сиянья, И видишь новый города чертеж, Дня завтрашнего видишь очертанья… И в эти дни на пустырях глухих, Когда-то слывших попросту болотом, Стропила новых зданий городских Вдруг сразу узнаешь за поворотом. Москва зимой… Сто переулков белых… Снега, снега… А Сивцев Вражек спит… Взгляну, и вдруг на ветках омертвелых Бумажный лист трепещущий висит… И ворон спит, нахохлившись, и снова Огонь в окне монастыря Страстного. А дальше — переулок небольшой… Стоит там дом с узорною резьбой, С наличниками в красках разноцветных И с двориком в строеньях неприметных. Там в стеклах солнце яркое горит, Тая одно знакомое виденье, Пока еще строка стиха гудит, Как юношеское сердцебиенье. С тех пор двадцатилетие прошло, А в памяти всё ясно и светло, И дорог мне тот день, когда впервой Пришел я в дом с узорною резьбой. Там жил художник. Имени его Теперь не вспомнят многие, пожалуй. Мастеровщины русской торжество Жило в напеве кисти небывалой. Из маляров неведомых возвысясь, Он сделал жизнь по слову своему И — самоучка, строгий живописец — Писал лесов зеленую кайму, Родные дали, волжское верховье, А рядом оживало на холсте Одно лицо с высокой, тонкой бровью В неяркой, чистой русской красоте. Рассвет над Волгой тает в дымке зыбкой. Она стоит босая на камнях И вдаль глядит с задумчивой улыбкой На чуть припухших девичьих губах. Как будто, вспомнив всё пережитое, Она довольна этим ясным днем…. На ней из ситца платьице простое, В цветном узоре светло-голубом. То дочь свою с косою русой, длинной Он написал когда-то по весне… Молоденькой московской балериной Она тогда являться стала мне. Она тогда, в дни утренней зари, Истоминою мне казалась новой, А ей стихи понравились мои Подвижничеством юности суровой. И вот сейчас, как остаюсь один, Всё вижу вечер нашей первой встречи И за плечами старших балерин Ее чуть-чуть припудренные плечи. Разъезд в театре. Ночь. Из-за дверей Струится свет пленительный и слабый. Выходишь в шубке старенькой своей Из-за кулис в московские ухабы… Извозчик ждет. Еще в снегах Варварка. В Китай-городе тихо. За стеной Косой фонарь всю ночь горит неярко В зеленых хлопьях вьюги снеговой. Метель снега свивает вдоль Таганки. Вдвоем мы едем. Тихо. Ночь сама Медвежьей полостью вдруг запахнула санки… Как хороша та снежная зима…