Страница 66 из 100
ГЛАВА ВТОРАЯ
В ЛАГЕРЕ КУЛЬНЕВА
Невысокий разъезд у сожженного дома. Подложивши под голову чье-то седло, На снегу разостлав, как постелю, солому, Здесь солдат под сосной засыпал тяжело… А за мельницей скат, и запруда промерзла, Почитай, в эту зиму до самого дна. Осторожно, рядами, составлены в козла Карабины гусарские… Песня слышна: «Свищет пуля — не моргни! Если в деле — руби смело! Коль в атаку повели, Ты коня не задержи! Смело душу весели! Есть нужда — так уж умри!» Что же, это Финляндия! Кульневский лагерь! Ветви сосен… На дюнах и снег как песок. Кто не знает теперь о веселой отваге? У костров тихий смех и глухой говорок. Скачет всадник навстречу на злом иноходце. На дороге — шлагбаум! Пониже пригнись! Кто он? Кульнев иль нет? Вспоминать ли о сходстве? «Честь имею!» — «Ну что же, здорово, Денис!» — «К вам спешил из Москвы, торопился…» — «Мы рады!» — «Быть хочу в авангарде…» — «Я всегда впереди». — «Скоро ль будут бои?» — «Время нашей отрады Недалеко уже… А пока подожди…» Загляделся Денис. Кульнев тот же, что раньше, Только больше еще на висках седины. И на темени — будто чулок великанши, А не кивер гусарский… Причуды смешны Для того, кто понять не сумел бы твой норов, Но в чудачестве есть не смешные черты, Как насмешкою резкой когда-то Суворов, Так своими причудами славишься ты. «Нынче сложены песни о строе гусарском, И кружит на кровавых полях воронье. Я сюда, в авангард, послан был государством — Так послужим России и чести ее. А пока — отдохнем…» Входят в низкие сенцы. В доме чисто. Застолье. Свеча зажжена. Золотой петушок на личном полотенце… «Видишь — матушкин дар… Как тоскует она… Тяжело ей… Живу, как всегда, донкишотом, Ничего у меня — ни кола ни двора, Я наследников не потревожу расчетом, Если пуля сразит… Лишь одни кивера, Да любимая шашка, да три доломана, Да еще за недавний поход ордена…» На кровати ребенок заплакал нежданно И ручонками пухлыми машет со сна. И на цыпочках Кульнев подходит к ребенку, Распушив бакенбарды, тряхнул головой. Мальчик — хвать за усы, улыбается. Звонко, Аж до слез, с ним хохочет полковник седой. «Погляди-ка, Денис, на хозяйского сына, Мой любимец навек…» И смеется опять, И с улыбкой встречает хозяина-финна, Разговор его медленный силясь понять. Финн уносит ребенка… «Да, стало быть, жарко,— Тихо Кульнев промолвил.— Болит голова… У меня для тебя есть старинная чарка, Расскажи, как сейчас поживает Москва». …Ночь подходит к концу. Оба спят на соломе. Вот доносится выстрел из чащи лесной. Слышен крик осторожный. И ржанье. А в доме Пахнет седлами, солью — и просто войной…ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ДЕНЬ БОЯ
Снова лед под ногой. Ветра нет на заливе. Цепью тянется полк вдоль крутых берегов. Днем слепило глаза в бесконечном разливе Широко разметавшихся ярких снегов. А сейчас уже ночь. Над привалом суровым Тишина. Чуть доносится топот коней. И над вражеским лагерем, в дыме багровом, Перекличка и блеск бивуачных огней. Но потом голоса замолкают. Мельканье Отдаленных теней. Низко стелется дым. А гусары, кряхтя, прорубают клинками Переход для коней над обрывом крутым. Перешли. И раскинули стан. И заснули. Не спеша дотлевает костер на снегу. А солдат одинокий стоит в карауле, Глаз не сводит с огней на чужом берегу. Кульнев скачет по льдам. И за ним ординарец — Молчаливый пермяк Ерофеев Семен… Сколько прожили рядом, в походах не старясь, Сколько вместе отбили мортир и знамен! То, что было давно, не помянут с укором, Много раз он в боях командира спасал, В молодые года слыл он ловким фланкером — И с турецкой войны на щеке полоса. Пусть под Прагою штык ему грудь исковеркал, Но зато командира он спас… По снегам Молча скачут теперь, повод в повод. Поверка. И выводит тропа к бивуачным огням. Усмехнулся Семен. Значит, снова в разведку, Прямо в лагерь чужой, не замедливши шаг… Только треск, если конь вдруг наступит на ветку, Только смерть, если сразу спохватится враг… «Что такое, Семен? Почему издалека Столько мнилось огней, а теперь, погляди, Кое-где пламя сразу как будто поблекло, Хоть прищуришь глаза — не видать впереди. Может, это уловка?» Молчит Ерофеев. И на самом-то деле никак не понять… Перелеском глухим, снег пушистый развеяв, Кони к вражьему лагерю скачут опять. Но никто не окликнул… Хоть голос… Хоть окрик… Хоть бы выстрел шальной… Ничего… Тишина… Молча слезли с коней — перепуганных, мокрых… И по снегу пошли… На распутье — сосна, А за нею — завал… Снег примятый… Шалашик Из сосновых ветвей… Мертвый конь у костра… «Эта хитрость, гляди, хоть кого ошарашит,— Тихо Кульнев сказал. — Чтоб не ждать до утра, Отошли они в ночь, а костры для обмана Развели,— дескать, вот оторвемся от них,— Удивится-де Кульнев, на зорьке нежданно Никого не сыскав у завалов пустых… Но не будем мы ждать… И немедля — в погоню…» Неспокойно, а ветер с полуночи смолк. ………………………………… Вскоре в лагерь вернулись. Команда: «По коням!» …Через час на рысях уже тронулся полк. И в погоне всю ночь… На рассвете по взморью Вышли к Ботнике. Древних времен крепостца. Старый замок в горах, весь раскрашен лазорью. И обрыв надо льдом — три гранитных кольца. И драгуны врага рассыпаются быстро. Нарезные мортиры в снегу. Трубачи Проиграли атаку. Внимание! Выстрел… Шашку в руки… Руби, налетай и топчи… …Кульнев был впереди. Так, не выпустив трубки Изо рта и в любимом цветном колпаке, Молча врезался он в то беспамятство рубки С верной шашкою в поднятой кверху руке, И его окружают немедля. С размаху Отбивается он. Рядом пика свистит. Слышен голос родной. Промелькнула папаха, И галопом Семен на подмогу летит. Снег в крови. Раздорожье. И с яростью дикой Двое скачут на них — но с коней кувырком: Одного Ерофеев сбил острою пикой, А другого — сам Кульнев широким клинком. День кончался. Дымилися дальние горы. Спешась, вел Ерофеев коня в поводу. По снегам на закат проскакали фланкеры. Вражьи кони без всадников ржали на льду. Кульнев встал над обрывом. Запомнил Давыдов Навсегда этот час — после встречи в бою, Как там Кульнев стоял и, волненья не выдав, Чистил ельником верную шашку свою. Хоть Давыдов недавнею схваткою бредил, Кульнев слова не молвил, курил и молчал, Не хотел вспоминать о минувшей победе,— Потому что он завтрашним боем дышал…