Страница 36 из 49
командиром, товарищами.
Зуб хорошо понимал причины прерванного взлета, остро чувствовал свою вину. Оттого на разборе
полетов ему было еще горше.
А вечером досталось и от товарищей. Порадовало, что Александр не подтрунивал, старался даже
подбодрить.
* * *
К посадочной полосе, постепенно уменьшая скорость, приближается самолет. Летчик выпустил
шасси, закрылки и плавно начал снижаться. На фоне розового заката самолет кажется волшебной птицей.
Началась отработка полетов в сумерки. Это потруднее, чем днем. Усложняется расчет на посадку
— рассеянный свет изменяет облик окружающих предметов. Даже не каждому отличному летчику
посадка в сумерки удается сразу.
Сегодня летает третья эскадрилья. Белов лежит на траве в нескольких сотнях метров от начала
посадочной полосы. Он не пошел в город, хотя его так настойчиво звал Зуб. «Хватит. Нужно сначала
стать хорошим летчиком, а потом развлекаться».
Белов на себя сердит. Он попал в число тех неудачников, на которых сумерки подействовали
отрицательно. Никак не получается расчет на посадку. Стоит на одну-две секунды раньше или позже
убрать обороты двигателя, и самолет не попадает в полосу точного приземления. Весь полет оценивается
только на «удовлетворительно».
И вот, вместо баскетбола и кино, Александр по совету командира звена наблюдает за посадкой
самолетов. В этот вечер я проверял готовность прожекторов к ночным полетам и увидал Белова.
— Вы что здесь делаете и где ваш друг?
Белов быстро вскочил и сказал то, что мне уже было известно от Шепелева и Баркова.
— Хорошо, давайте проследим расчет на посадку вместе.
Вообще-то, это должен был сделать кто-то из эскадрильи Баркова. Но раз так сложились
обстоятельства, я решил сам заняться с молодым летчиком и заодно поближе его узнать.
Полеты в сумерках продолжались. Один истребитель снижался после четвертого разворота. В
точке выравнивания летчик плавно перевел самолет в режим выдерживания и убрал обороты. Машина
пронеслась над землей и мягко коснулась основными колесами полосы.
— Хорошо?
— Отлично! — сказал Белов, улыбнувшись.
В это время на расчетную прямую вышел очередной истребитель. Он летел значительно выше
предыдущего. Летчик видел ошибку и снижался с большой скоростью. За ним, но гораздо ниже,
«подтягивал» еще один самолет.
Я обратился к Белову:
— Представьте себе, что определенной скорости и оборотам двигателя соответствует «идеальная»
глиссада планирования. Какие бы ошибки летчик ни допустил на третьем или четвертом развороте, он
может всегда определить — выше или ниже этой глиссады он планирует. Если выше, то скорость растет,
ниже — скорость падает. Конечно, это при постоянных оборотах двигателя. И задача летчика
заключается в том, чтобы не планировать с ошибкой в точку выравнивания, а выйти на расчетную, или
«идеальную», глиссаду как можно раньше... Если поймете — расчет на посадку не будет казаться
сложным.
Белов слушал и внимательно следил за посадочной полосой.
Действительно, первый самолет снизился до расчетной глиссады, летчик увеличил обороты и с
высоты 150 — 200 метров планировал без отклонений. А тот, который «подтягивал», вышел на эту
глиссаду снизу, немного прибрал обороты, опустил нос и перешел в нормальное планирование. У обоих
самолетов глиссада была точно направлена в точку выравнивания.
— Разрешите присутствовать?
Я обернулся и увидел еще двух молодых летчиков: Нестерцева и Судкова. Очевидно, решили
разыскать товарища. А может быть, Нестерцев хотел помочь Белову?
Борис Нестерцев оказался лучшим летчиком, прибывшим из училища: всегда подтянут,
дисциплинирован. Он попал в эскадрилью Туркина, но прежние приятельские отношения с Беловым у
них продолжались.
Конечно, для Белова было бы лучше дружить с Нестерцевым, чем с Зубом, но советовать этого не
следовало. Дружба с Зубом обязывала его самого не нарушать дисциплину и, кроме того, положительно
влияла на товарища. Сегодня Зуб ушел в город один, а в следующий раз, пожалуй, подумает. Ведь о
нашей сегодняшней встрече он узнает.
— Идите, идите поближе, — зову я лейтенантов. Летчики подошли. У Судкова тоже не ладилось с
расчетом, и он спросил:
— А как определить, что глиссада планирования нормальная?
— Разрешите, я объясню, — обратился ко мне Белов.
Я разрешил.
— Нужно установить заданные обороты турбины и скорость планирования. Если самолет
планирует в точку выравнивания и скорость при этом сохраняется постоянной — это и есть расчетная
глиссада.
Мне было приятно, что молодой летчик быстро усвоил сказанное. Ну, а ошибки в технике
пилотирования — неизбежное явление. У молодых летчиков их больше, у опытных почти не бывает.
Ошибки можно вскрыть и исправить. Со временем летчики научатся без труда взлетать и садиться,
освоят полеты в сложных метеоусловиях и ночью.
А вот как относиться к таким нарушениям, какие допустил Зуб, а вслед за ним Денисенко?.. У Зуба
уже второе нарушение правил полетов. Недавно он слишком низко вывел самолет из пикирования при
стрельбе по наземным целям. А Денисенко убрал шасси на очень малой высоте.
Конечно, летчиков строго наказали, отстранили от полетов. Но это еще не все. Характер
нарушений очень настораживал. Ну ладно, если они случайны. А если — следствие
недисциплинированности?
Мне неоднократно приходилось наблюдать, как неоправданный риск, а тем более плохая
исполнительность ставили летчика на грань катастрофы. Если вовремя не принять нужных мер,
нарушители прослывут «смелыми», у них даже могут появиться последователи. Тогда вести борьбу с
нарушениями станет особенно трудно.
«Нет, нет, нарушения должны ликвидироваться в самом зародыше, только тогда отведешь беду», —
думая об этом, я снова вспоминаю Зуба и Денисенко.
— Как чувствует себя Денисенко? — спрашиваю я летчиков.
— Переживает, ни с кем не разговаривает.
— Так что же, он считает себя правым?
— Нет, он понимает, в чем ошибка, но это так для него неожиданно! Ведь никогда раньше у него
не было нарушений.
— А почему он убрал шасси так низко?
— Спешил догнать ведущего.
Это успокаивало. Очевидно, ошибка Денисенко случайная. Хотел сделать лучше: не отстать от
ведущего, быстрее набрать скорость. Чувство, знакомое каждому пилоту. Но говорить об этом молодым
офицерам сейчас было бы неправильно. Следовало обострить их непримиримость к ошибке товарища, и
я говорю:
— Если все будут так пристраиваться к ведущему, то за один вылет мы побьем половину
самолетов. Грубое, исключительно тяжелое нарушение.
И тут я встретил удивленный взгляд Судкова. Нет, не дошли до него мои слова. Нужно показать
опасность допущенной ошибки. Пытаюсь объяснить.
— Может ли летчик быть сразу уверен, что самолет летит, а не отделился от полосы раньше
времени из-за мелкой неровности? Может ли он быть уверен в том, что сам процесс уборки шасси —
постановка рычага вверх — не приведет к изменению угла атаки самолета? А ведь если это случится, то
машина на огромной скорости коснется полосы, но уже без шасси...
Летчики молчат: с одной стороны, они жалеют своего товарища: ведь полет пары оценивается по
времени сбора, а Денисенко хотел его сократить; с другой — они поняли всю безответственность
совершенного поступка.
Летчики в душе осудили Денисенко. А что они думают о самовольстве Зуба? Это очень важно, и я
продолжаю разговор.
— Хорошо, Денисенко, очевидно, понял цену своего нарушения. Но Зуб-то ушел в город! Значит,
на него отстранение от полетов не подействовало?
— Нет, нет! Он тоже переживает. И ушел ненадолго, — горячо заступился за друга Белов.