Страница 28 из 49
Первым выстрелом — по ведущему. Самый опасный залп — первый. Летчики не видят снаряда, идут
спокойно, прямо, без маневра.
Трудно было тогда приказать летчикам уйти от цели после первого и второго заходов. Каманин
разрешил. штурмовикам быть над целью до полного израсходования боеприпасов. И они сделали больше
пяти заходов.
А Гамаюна не стало. Не часто попадаются такие смельчаки. Мне вспоминается Вася Карякин,
Костя Брехов... И навсегда останутся в памяти команды Гамаюна: «Еще заходик, орелики», «Еще заходик
за партию большевиков», «Еще заходик, братцы, за Родину».
Он не дожил до получения звания дважды Героя Советского Союза, но был вполне достоин его.
Через несколько дней мы перелетели в Румынию.
Группа в воздухе. Плавно покачиваясь, плывут самолеты. Что может быть красивее восьмерки
истребителей в безоблачном голубом небе! Светло-зеленые «яки» стремительно преодолевали Карпаты,
Горы остаются правее.
Мы летим в Станислав — на юго-восток. Там должны дозаправиться горючим.
После дозаправки пересекаем Прут, Серет. Приземляемся возле Бакэу.
Наш корпус прибыл в Бакэу, когда Ясско-Кишиневская операция уже завершилась. Мы отстали от
фронта и торопились на запад. Через несколько дней полк перелетел в Брашов, а затем в Альба-Юлию.
За рубежом родной страны
На душе очень спокойно. Это оттого, что летим на запад, наступаем! Конечно же, это главное. Но
каждый перелет сам по себе величайшее удовольствие. Новые места, новые люди, незабываемой красоты
природа, которую можно наблюдать только с воздуха.
Впереди гора в 1291 метр — с набором высоты медлить нельзя. А слева Южные Карпаты, или, как
их называют жители гор, Трансильванские Альпы.
Мовчан повел группу на снижение — впереди Альба-Юлия, небольшой городок на реке Олт в
южной части Трансильвании.
Отсюда мы летаем на разведку и сопровождаем штурмовиков. Но чаще сидим на аэродроме.
Погода осенью в горах нелетная. Туман и низкая облачность плотно закрывают вершины гор и часто
спускаются в долину.
Стороженко рвется на разведку погоды, Росляков его не выпускает. Но вот чуть посветлело — и
Як-1 в воздухе. Высота 50—100 метров — и самолет пропадает.
Через десять минут Стороженко с большим трудом производит посадку.
— К чему это? — спрашиваю Сашу Клюева. — Зачем ненужный риск?
— Летать надо, пехота ушла далеко вперед.
Погода улучшается, и мы снова летим на запад. Горы, горы...
Еще 10—15 километров — и мы в Венгрии.
Плоская как стол Венгерская равнина перерезана многочисленными каналами. Прямые отрезки
шоссейных и железных дорог с множеством мостов и населенных пунктов. Население плотнее, чем в
Румынии. На любом пересечении дорог крупный поселок или город. И много, очень много хуторов.
Полк приземлился на полевой аэродром Надудвар, что в 40—50 километрах западнее Дебрецена.
Небольшой городок с прямыми, довольно широкими улицами. В основном одноэтажные длинные
каменные особнячки, заросшие густой зеленью. Мы с Мишей Стороженко разместились в доме какого-то
профессора. Его старший брат болен и с постели не встает. В доме четыре комнатки. Чистенько, уютно,
но сыро. Огромные деревья закрывают дом от солнца.
Профессор вежлив, предупредителен. Он показывает нам комнату, две кровати и широко
улыбается. Профессор немного говорит по-русски и объясняет, что рад бы лучше предложить, но война.
Мы вышли во двор. Угол дома разбит, крыша повреждена и протекает.
— Русские? — спросил я у профессора.
— Нет, нет. Немецкий летчик сбросил бомбу, — ответил профессор.
Может быть, это было и не так, но я пообещал профессору прислать рабочих, чтобы они починили
крышу.
Через пару дней все было восстановлено.
Мы шагали по улочкам Надудвара. Дожди сделали свое дело. Ровные, довольно глубокие сточные
кюветы вокруг проезжей части каждой улицы не смогли высушить полотно, и лужи блестели, напоминая
наши украинские черноземные проселочные дороги весной и осенью. Возле домов узкими полосками
выделялись пешеходные дорожки, выложенные плиткой.
Смеркалось. Мы подошли к большому дому. В нем разместилась летная столовая на два полка. С
нами вместе 92-й гвардейский штурмовой авиационный полк. Летчики все знакомые, друзья. Идем к
своим. Там Виталий Рыбалка, Мовчан, Клюев, Кулешов.
Сегодня из-за погоды и устройства на новом месте полку задача не ставилась. Это было 23
октября.
За месяц с небольшим полк пролетел 1500 километров и произвел шесть посадок на незнакомых
аэродромах без единой поломки. Это радовало.
...2-й Украинский фронт форсировал Тиссу в районе Сегеда и правым крылом резко повернул на
север. Начались бои в непосредственной близости от Будапешта. Резко повысилась интенсивность
полетов.
Появились «фокке-вульфы», Ме-109. В воздухе стало жарко. Запомнился бой 31 октября.
Мы с Гришиным дважды прорывались к Ясапати, но напрасно — разведка срывалась из-за
четверки «мессеров», которая кружила над Тиссой.
— Атакнем? — бросил я по радио Гришину.
— Атакнем! — отозвался ведомый.
— Набираем четыре тысячи!
— Понял вас!
«Яки» быстро пошли на восток с набором высоты.
— Разворот!
Показались гитлеровцы — пара на двух тысячах, а пара чуть выше. Время атаковать.
— Пошли! — И я перевел самолет на крутое снижение. Гришин держался справа чуть сзади.
«Мессеры» не ожидали атаки и заметались, когда увидели нас совсем рядом.
Скорость сближения большая, и по первому я не попал. Ме-109 резким переворотом ушел вниз, но
второй уйти не успел. Хорошо были видны и трасса от снарядов и отрывающиеся от самолета куски
фюзеляжа. Ме-109 задымил и рухнул возле канала недалеко от западного берега Тиссы.
Один Ме-109 горит на земле, второй кружит над ним. А пара пытается атаковать мой «як». Но
Гришин стреляет, и враги отваливают в сторону и уходят вниз.
После этого боя наступил некоторый перерыв в полетах.
Туманы, дожди, низкая облачность в начале ноября сильно мешали действиям авиации. Трудно
приходилось не только летчикам, но и техникам. По 20—30 человек вытаскивали застрявшие в грязи
«яки». Глубокие колеи от штурмовиков мешали рулить. Мы рулили по грязи, и моторы перегревались,
часто приходилось менять радиаторы, щитки шасси, винты. А над линией фронта шли бои, и бои
сильные, напоминающие схватки под Брянском, Орлом, Львовом, Сандомиром.
Почти каждое сопровождение «илов» кончалось воздушным боем. Фашисты находились в лучших
условиях. Они использовали бетонированные аэродромы Будапешта, а нам приходилось летать с
полевых, грунтовых.
— Командир, сегодня тринадцатое, не забывай!
Это голос Сергеева, с хрипотцой. Что он говорит? Да еще по радио!
— Командир, сегодня тринадцатое, осторожнее!
Восьмерка «илов» под нами. Группа пересекает Тиссу и направляется в район Ясбереня —
небольшого городка в 60 километрах восточнее Будапешта. Я с Гришиным лечу справа, а Сергеев с
Ерохиным слева.
Сергеев и Ерохин командиры звеньев, старшие лейтенанты.
— Командир, сегодня тринадцатое...
— Замолчи! Не мешай наблюдать! — кричу по радио летчику. Я знаю, на что намекает Сергеев: в
каждом вылете, несмотря на воздушный бой, я, как и прежде, фотографирую результаты удара
штурмовиков. Это трудно, но необходимо. И в то же время нужно бдительно следить за воздухом, чтобы
оградить от удара врага штурмовиков.
Сергеев и намекает: черт с ними, с результатами удара, — главное, чтобы штурмовики остались
целы.
Мы уже в 30 километрах за линией фронта. Облачность не мешает боевой работе, ее высота две
тысячи пятьсот метров. Штурмовики заметили цель. Полетели первые реактивные снаряды, бомбы;
«илы» вытянулись правым пеленгом. Я прикидываю высоту и устанавливаю временной интервал между