Юрка

Юрка с шумом ворвался в комнату, где занимались (но, кстати сказать, вовсе не успешно) студент с Сашей. Оба они по лицу мальчика узнали, что все уладилось. Виктор Петрович улыбнулся, а Саша встретил приятеля рукоплесканиями.

Кухарка чувствовала себя вполне удовлетворенной, когда узнала, что Юрку постигло наказание. Она самодовольно улыбалась, двигая по плите кастрюлями.

«Так, шаромыжник, так тебе, – рассуждала она. – Небось, теперь и наши-то погодят нянчиться. Еще не то будет, погоди…»

Она мечтала о том, что ей удастся охладить Александра Львовича к Юрке и обратить его внимание на сына, так кстати отпущенного к ней в гости. Она не стеснялась и Васютку посвятить в свои планы, и едва он успел приехать, как заботливая мамаша внушила ему неприязнь к Юрке.

– Чем ты хуже этого бродяги? – говорила она. – Сумеешь, поди, еще лучше подластиться к барину. А ведь он у нас, что тянучка, тает перед лаской.

Она была довольна столкновением Васютки с побродяжкой, как называла она Юрку, и, слушая рассказ сына, одобрительно поддакивала:

– Хорошо. Так ему. Молодец, Васютка! Ха-ха-ха!.. Так прямо и сказал? Милый ты мой сынок. Погоди… Мы ему…

Ей чудился Васютка на месте Юрки, и материнская душа наполнялась гордостью и радостью.

Вдруг в самый разгар ее счастливых фантазий в кухню вошла горничная.

– Барин зовет, Фёкла.

– Меня? – изумилась толстуха.

– Ну да. Нужна, чай!

Фёкла недоумевала с минуту, но потом, подумав, что барин хочет поговорить с ней наедине об утреннем происшествии, радостно вздрогнула.

– Иду, Паша, иду! Посмотри, голубушка, минутку за рябчиками…

И, торопливо отерев фартуком пот с лица, побежала к Ихтиарову.

Радость ее поостыла, когда, войдя в кабинет, она встретила суровый, негодующий взгляд Ихтиарова.

– Фёкла, – сразу же резко заявил он, – если вы хотите служить у меня, то держите себя так, как и подобает в вашем положении. Если я когда-нибудь услышу, что вы или ваш сын позволили сказать Жоржику что-либо неприятное, то я ни минуты не буду держать вас в своем доме. Я раз уже предупреждал вас и теперь говорю в последний раз.

Ошеломленная Фёкла сделала было попытку прикинуться обиженной, но ее остановил жест Ихтиарова.

– Объяснения ваши излишни. Можете идти, – сказал он тоном, после которого нечего было пытаться разговаривать, и Фёкла почувствовала это.

– Кстати, сын ваш надолго приехал?

– На две недели.

– Гм… – протянул Ихтиаров, видимо, недовольный, и отвернулся.

Зеленая от злости и досады, вернулась Фёкла в кухню, чувствуя себя так же прекрасно, как побитая собака. От волнения у ней сильно билось сердце и подгибались колени. Она тяжело опустилась на табурет.

– Что, Фёкла? – участливо спросила Паша.

– Не говори, родная! Что я за несчастная такая? – всхлипнула кухарка. – Из-за этого побродяжки муку терпеть приходится…

И, всхлипывая и причитая, она рассказала подруге о том, что пришлось ей выслушать, не преминув сильно сгустить краски. По ее словам оказывалось, что Ихтиаров выругал ее «на чем свет стоит», и все благодаря «проклятому побродяжке», наклеветавшему на нее и на Васютку, – «чтоб у него язык отсох, у поганого!»

Паша слушала, сочувственно кивая головой.

– Ишь, змееныш, – заметила она, когда кухарка кончила.

– Не бойся, милая… Я уж устрою ему… Вот попомни, Паша, что недолго ему тут околачиваться да на людей напраслины пущать. Устрою я…

– Сто́ит, Фёкла, – согласилась горничная. – Ежели что, так и я подсоблю… Знаешь меня…

А потом, вечером, за чашкой кофе долго беседовали Паша и Фёкла. Беседа велась таинственно, полушепотом, точно женщины решали какой-то важный вопрос или обдумывали план сложного заговора… Слова: «змееныш», «побродяжка», «опорочник» переплетали собой беседу и ясно говорили, о ком вертелся разговор.

– Значит, Паша, – когда кофейник опустел, заключила беседу Фёкла, заискивающе заглядывая в глаза подруги, – тебе сподручнее это, нежели мне… Сама знаешь…

– Будь спокойна, милая… Сказала, так свято слово…

Подруги расцеловались на прощание.

Глава IX

Опять на свободе

– Куда же он делся? – в сотый раз повторяла Эмма Романовна, перетряхивая каждую мелочь на туалетном столике в своей комнате. – Помню, что сюда положила час тому назад. Что это значит?

Немка была в страшном недоумении и, не доверяя глазам, ощупывала рукой доску столика, передвигала корзиночки и картоночки, расставленные в строгом порядке возле зеркала.

– Удивительно! Непостижимо! – бормотала она по-немецки и по-русски, как всегда делала в минуты волнения. – Не оставила ли в столовой?

Она покачала с сомнением головой, оправила энергичным жестом непослушное пенсне и прошла в столовую, где сидел еще за газетой Александр Львович. Немка поискала сперва на столе, затем исследовала буфет и, наконец, окна.

– Что вы ищете, Эмма Романовна? – обратил на нее внимание Ихтиаров.

– Кошелек, – недовольно отозвалась немка. – Часа не прошло, как я у себя в комнате давала Фёкле деньги, – добавила она. – Помню, что больше мне деньги не были нужны и кошелек остался на туалете… А теперь вот и не найти…

Вид у Эммы Романовны был такой сердитый и недоумевающий, что Ихтиаров не мог сдержаться от улыбки.

– Вот, Эмма Романовна, вы меня упрекали в рассеянности… А как же это вы оплошали, а?

– Я всегда помню все, – сухо отозвалась немка.

– Но факт налицо, – продолжал подтрунивать Ихтиаров; он был в самом веселом настроении, и случай с Эммой Романовной забавлял его.

Немка обдала его негодующим взглядом.

– Факт тот, что он исчез у меня с туалетного столика, – заметила она довольно резко.

– Украли! – подхватил, смеясь, Александр Львович. – Вор проник в окно, и хорошо, что вас не было в комнате, а то могло бы случиться и убийство.

– Вам хорошо смеяться, – останавливаясь перед Ихтиаровым, ответила немка. – А я знаю, что кто-то побывал у меня в комнате.

Она говорила с такой уверенностью, что Ихтиарова покоробило.

– Пощадите, Эмма Романовна, – уже более серьезно сказал он, – у нас никогда не случалось ничего подобного, и ваш кошелек лежал спокойно не только в вашей комнате, но и на кухне. Как вы решаетесь подозревать кого-нибудь? По-моему, вы просто забыли, куда дели его… А много ли денег было в кошельке?

– Около пятидесяти рублей… Все деньги, что я вчера взяла у вас… Я пока никого не подозреваю, но… здравый смысл говорит…

Она запнулась на слове, но по выражению ее лица Ихтиаров все понял.

– Эмма Романовна! – с возмущением воскликнул он. – Неужели вы намекаете на Жоржика?

Эмма Романовна ничего не ответила. Ихтиаров даже с места вскочил.

– Не хватало еще этого! – взволновался он. – Искать кошелек вы, конечно, можете, Эмма Романовна, но прошу вас не затрагивать гнусными подозрениями мальчика, который мне так же дорог, как и сын…

Александр Львович круто повернулся при этих словах и с раздражением хлопнул дверью, выходя из столовой.

Он прошел в кабинет и еще довольно долго не мог успокоиться. С полчаса прошло, прежде чем он овладел собой и занялся каким-то деловым письмом.

Вдруг в дверь постучали.

– Кто там? – слегка недовольным тоном спросил Ихтиаров.

– Это я, – показалась в дверях Эмма Романовна. Она была сильно возбуждена, и это поразило Александра Львовича.

– Что случилось? Что с вами? – встревожился он.

Эмма Романовна показала кошелек.

– Я нашла его, – точно сообщая об ужасном преступлении, крикнула она, почти задыхаясь.

– Ну и прекрасно. Чего вы волнуетесь? – недоумевал Ихтиаров.

– Но если бы вы знали, где я нашла его! Вы и представить себе не можете…

Ее волнение невольно передалось Ихтиарову. Повеяло чем-то тягостным.

– Но говорите скорее! Где вы нашли кошелек? Кто-нибудь похитил его, что ли?

– Да, похитил.

– Кто же?

– Жоржик!

Это заявление ошеломило Ихтиарова. Он широко раскрыл глаза и побледнел.