Юрка

– Тот с Чугунного моста ныряет в Екатерингофку. Отчаянный он. Там семь сажен глубины, а он до дна доходит, – смелый такой. Я-то выше как с крестов не пробовал, – боязно; а это всего вон как с того сука будет, – показал он на дерево.

Саша с почтением во взоре смерил указанную вышину.

– Ого! – вырвалось у него.

– Ну, это что, это-то все делают. А Кирга вот с моста ныряет, – это повыше будет, вон с то дерево.

Юрка разговорился и с оживлением рассказывал о различных пловцах, которых приходилось ему видеть. Рассказал про одного отчаянного матроса, который прыгал в воду с мачты; вспомнил, как ему самому случилось однажды свалиться с борта океанского парохода в воду «всем прикладом». В общем, пока подошли к купальне, Юрка успел порассказать о многом таком, о чем Саша даже не имел представления и потому с восхищением слушал своего нового приятеля.

В купальне Юрка показал несколько ловких приемов плавания и ныряния, чем окончательно очаровал Сашу. Мальчик был в восторге от ловкости и проворства своего товарища и с искренним уважением поглядывал на него. У обоих исчезла прежняя неловкость, и по дороге домой мальчики уже болтали как давно знакомые.

За завтраком Юрка чувствовал себя не совсем хорошо. Непривычная обстановка и чужие люди смущали его. Юрка сидел точно на горячих угольях, искренно желая, чтобы как можно скорее кончилась непривычная еда. Ел он мало, боясь лишним движением обратить на себя внимание, и, устремив взгляд на один узор скатерти, непрерывно рассматривал его, точно разбирая какую-то диковинную загадочную картину, в которой замечательно искусно скрыт отыскиваемый предмет.

Когда случалось отвечать на какой-нибудь вопрос, то поневоле приходилось поднимать глаза от скатерти, и тогда словно горячая волна проходила по его телу, зажигая румянцем лицо, и мальчик сбивался, путался в словах и давился непроглоченным куском.

«Ну и ну, – думалось ему, – на Гутуевке есть куда лучше было».

Ихтиаров и студент прекрасно понимали душевное состояние мальчика и не надоедали ему разговором, стараясь не обращать на него внимания, чтобы дать привыкнуть к новому положению; но Эмма Романовна, словно задавшись целью извести его вконец, поминутно спрашивала то о том, то о другом.

Глаза ее смотрели сурово и строго сквозь стекла пенсне, и Юрка чувствовал себя особенно нехорошо, встречаясь с ними взглядом. От глаз этих веяло особенным холодом, и они точно стремились заглянуть в самую душу мальчика, вывернуть ее напоказ, как пустой мешок, и сказать затем: «Вот ты каков! Видишь?»

«Злая, должно быть», – подумал Юрка и тут же решил держаться как можно дальше от немки.

После завтрака дети вместе со студентом перешли в Сашину комнату. Это время обыкновенно посвящалось учению.

Юрка знал очень мало. Скудные познания, подцепленные им в начальном училище, составляли очень немногое. Но Виктор Петрович не обнаружил и тени неудовольствия. Кончив экзамен, он дружески хлопнул по плечу своего нового ученика.

– Хорошо. Думаю, что у нас дело пойдет на лад. Не так ли?

Юрка только покраснел в ответ, но мысленно решил оправдать предположение студента и с таким жаром взялся за учение, что к концу урока поразил учителя своей понятливостью и усердием.

– Эге, – сказал улыбаясь студент, когда занятия были закончены, – да Жоржик-то, пожалуй, нас обоих обгонит, Сашук!

К вечеру Юрке принесли новое платье. Это был полный костюм моряка, и он как нельзя лучше подошел к мальчику: бывший бродяга смотрелся в нем бойким, симпатичным юнгой, не имевшим никакого отношения к сломанной барже на пустынном берегу Бабьей речки.

Юрка не без удовольствия обозревал в зеркало свою перерожденную внешность и не узнавал себя. Не так давно еще, перегнувшись через борт старой баржи, он видел в воде отражение растрепанного мальчишки, похожее на огородное пугало, а теперь на него глядела из большого зеркала стройная фигурка со смуглым лицом и слегка сумрачными темными глазами.

– Ну, ловко! – поворачиваясь на каблуке нового сапога, присвистнул Юрка. – Вот бы Федьку сюда!

Он чувствовал себя в эту минуту совершенно счастливым и жалел только о том, что возле него нет старого друга.

Признательность к новой семье охватывала душу.

Юрка не знал, чем выразить эту признательность, и, когда к нему вбежал Саша, он вдруг сжал его плечи в своих руках и повернулся кругом вместе с удивленным мальчиком.

– Что с вами? – спросил Саша.

Юрка слегка покраснел.

– Ничего… так это.

Но Саша, видимо, догадался, в чем дело, потому что глаза его сверкнули лукавым блеском.

– Вчера вы… – с плутовской усмешкой начал он.

– То вчера, а сегодня другое, – нахмурясь, перебил Юрка и, не глядя на Сашу, добавил:

– А не можешь ты без выканья?

Юрка в первый раз сказал Саше «ты»: до сих пор в разговоре с ним он совершенно избегал местоимений.

– Как это без «выканья»? – не понял Саша.

– Да так, просто… Говори: «ты», «Юрка»… А то тошно от всяких этих «вы».

Саша понял и засмеялся.

– Могу. Я раньше думал, что так лучше…

– Лучше? – улыбнулся снисходительно Юрка. – Тошно от этого. Сам говорил, что товарищами будем, а товарищу разве говорят «вы»?

– Правда, – согласился Саша и протянул руку; суставы пальцев ее хрустнули под энергичным рукопожатием Юрки.

Так состоялось сближение мальчиков.

Прошло несколько дней, и Юрка так освоился с новым положением, что перестал чувствовать неловкость в присутствии представителей своей новой семьи. Правда, глаза из-под стекол пенсне смотрели по-прежнему сурово: немка никак не могла расстаться со своими воззрениями на «уличных» детей; она хотя и находила, что Юрка симпатичный мальчик, и даже высказалась в этом смысле в беседе с Александром Львовичем, но все-таки оставалась при своем мнении, и, если при ней говорили о Юрке, почти всегда молчала, загадочно покачивая головой, словно желая сказать: «Поживем – увидим!»

Зато Ихтиаров, Саша и студент окружили Юрку самой нежной заботливостью, под влиянием которой, точно лед под лучом солнца, таяла в душе мальчика грубая кора. Он сохранил еще свою хмурость, но все же во взгляде мелькали уже теплые огоньки привязанности и любви.

Он полюбил и Ихтиарова, и студента, и к Саше привязался, насколько могла привязаться его душа, не видевшая до сих пор ничего отрадного. Саша своей мягкостью и нежностью действовал на него как луч радости на скорбную жизнь несчастного. Между ними установились самые теплые отношения, но несколько странного свойства, так как Юрка слегка покровительственно относился к своему новому другу. Юрка всего годом был старше Саши, однако это не мешало ему чувствовать по отношению к мальчику какое-то превосходство, точно Саша был ценной хрупкой вещью, которую следовало оберегать и хранить.

Несмотря на наружную грубоватость, душа у Юрки была чуткая и впечатлительная. Каждое проявление ласки впитывалось им словно вода сухой губкой. Это видели все, за исключением Эммы Романовны, которая не хотела видеть этого. Все прилагали старания, чтобы не оскорбить мальчика каким-нибудь путем, и благодаря этому Юрка преображался. Тетка ни за что не узнала бы своего упрямого, своевольного племянника: Юрка стал мягким, послушным, и в поведении его не было ничего предосудительного. Только следы угрюмости подчас проявлялись на его лице как последние мрачные облачка прошлого и напоминали былого, свободного, бездомного Юрку.

Немка и та была озадачена в конце концов.

– Удивляюсь, – заметила она как-то наедине Ихтиарову. – Мальчик кажется таким скромным, точно вырос в приличной семье. Только не думаю, чтобы это было настоящее…

Александр Львович рассмеялся над подозрениями немки.

– У меня предубеждение какое-то, – ответила она на это. – Конечно, было бы хорошо, если бы я ошибалась, но что будешь делать, когда предчувствие говорит, что мальчик этот выкинет какую-нибудь знаменитую штуку.

– Глупости! – с досадой возразил Ихтиаров. – Я уверен, что ничего подобного не случится. Разве вы не видите ребенка?