Страница 8 из 52
— Скажите, пожалуйста, вот нам насчет училища... — проговорила она в тощую, сутулую спину. Но «дяденька» даже не оглянулся, его проглотила хлопнувшая дверь. Славка рассердилась. А на Асю все эти коридоры, множество кабинетов и неответивший старик произвели гнетущее впечатление. Ей показалось, что они со Славкой никому здесь не нужны и выглядят смешно. Она даже тихонько засопела от злости и унижения, но потом гордо вскинула голову и стала презрительно щурить глаза.
За ними шел какой-то мужчина в черной морской форме, с висящим до колена золотым кортиком. Это, наверное, был приезжий капитан. Едва он поравнялся, как Славка сразу же обратилась к нему:
— Мы хотим в мореходное...
Не вынимая изо рта толстую папиросу, он буркнул:
— В отдел кадров! — и выпустил пароходный клуб дыма.
Но капитану сестры могли простить все, что угодно.
Славка вдруг решительно распахнула дверь какого-то кабинета.
— Где у вас тут отдел кадров? — услыхала Ася ее голос.
В отделе кадров пухлый мужчина с острой бородкой куда-то спешил, совал в портфель бумаги, что-то искал и долго не мог понять, что им нужно, а когда в третий раз Славка все объяснила, раздраженно воскликнул:
— Девушки, что вы тут лепечете, голову только морочите! — Он глянул на часы. — Обратитесь к товарищу Чугрееву в триста пятую комнату. Он ведает учебными заведениями.
...Здесь все было большим: просторный, как зал, кабинет, магазинные необъятные окна, два громоздких старинных дивана, кресла, тяжелые, как рояли, стол, размером чуть не с палубу. И только товарищ Чугреев, сидящий за столом, был маленьким, лысым.
Рассохшийся дубовый паркет звучно трещал, словно сестры шли по грецким орехам. Они остановились перед палубой-столом. Товарищ Чугреев и не посмотрел на них. Он что-то медленно и тщательно, точно рисуя, писал, потом принялся звонить по телефону, с кем-то долго и нудно препирался из-за каких-то списков преподавателей. Клацнув трубкой по рычажкам, он наконец буркнул, не предложив сесть:
— Я слушаю вас.
И хоть не хотелось говорить с ним, Славка твердо произнесла:
— Мы вот с сестрой в мореходное училище поступить хотим. На штурманов учиться.
— Романтика заела? — насмешливо спросил Чугреев.
— А принимают только ребят! А как же нам быть? — Славка помолчала, думая, что Чугреев что-нибудь скажет, но он безмолвно катал карандаш.
Муха села на лицо Чугреева, он не обратил на нее внимания. Муха спокойно ползала по бледным щекам, по носу и даже губам. Славке показалось, что она иногда пробегала и по глазам его.
Тут не вытерпела Ася и, шагнув к столу, заговорила дрожащим голосом:
— Вы поймите, что это у нас мечта! Мечта с детства! Мы даже из-за этого с отцом поссорились. Из дому бежали! Нам не жить без моря! У нас дед был потемкинец. Ну, как вам объяснить? Ну, вот есть у Блока стихотворение:
— Вы понимаете нас?! — взывала в отчаянии Ася.
Чугреев хотел что-то ответить, но тут зазвонил телефон. Славка в досаде чуть не топнула. Чугреев неторопливо договаривался о каком-то совещании. Теперь муха спокойно сновала по лысине. Славка точно зачарованная следила за ней.
Телефон все испортил. Ася уже не могла продолжать с таким же жаром. Она, сбиваясь, вяло что-то рассказывала о ссорах с отцом, об отказе из училищ.
— Вот мы и просим помочь нам. Пусть нас допустят к экзаменам, — закончила она и выдернула из кармана платочек, и тут же вспыхнула: на пол со стуком упали две конфеты. Сестры стояли пунцовые, растерянные, не зная, что делать. Наконец Славка подобрала конфеты. А Чугреев, следя за ней, улыбался во весь рот.
— Ох, беда с вами! — проговорил он уже теплее. — Ничем вам помочь не могу. Во-первых, нужно лично ехать в училище и там договориться с начальством. Во-вторых, нужно прежде два годика поработать. А в-третьих, шли бы вы, девушки, на железнодорожный транспорт, как отец вам говорил. А то витаете в облаках. Жизнь — это не стишки.
— Но у нас же мечта! Поймите, мечта! — воскликнула Ася.
Чугреев, как в президиуме, легонько побрякал карандашом по графину.
— Делом, делом нужно заниматься, дорогие. А вы — мечта. Ну, какие из вас штурманы? Подумайте сами. Фантазия все. Море — это суровый, тяжелый труд, а не танец «Яблочко» и не алые паруса на волшебной шхуне... Давайте говорить прямо: есть мужские профессии, есть женские. Выйдете замуж, вот и конец вашему морю.
В душе у сестер так и похолодело, что-то свернулось, как осенний лист, что-то вздрогнуло. Они почувствовали тоску и острую ненависть к этому человеку. Ася крепилась, чтобы не разрыдаться, а Славке хотелось повернуться и уйти, грохнув дверью.
— Вон посмотрите-ка на настоящую молодежь. Она без всяких там мечтаний целину осваивает, на стройках трудится, планы перевыполняет, а вы катаетесь по стране, на вокзалах валяетесь, — отчитывал их Чугреев.
— Значит, вы нам не поможете? — чужим голосом спросила Славка.
— Советую вам ехать к папе с мамой.
Неужели они ехали с Урала в Москву только для того, чтобы поговорить всего лишь несколько минут? Но о чем еще говорить?
Сестры как по команде повернулись и вышли.
Под ногами затрещал, точно лопаясь, паркет. Было им почему-то очень стыдно и очень обидно. Уже в коридоре Ася расплакалась.
— Перестань! — приказала Славка. — Еще перед всеми слезы лить! Даже зла не хватает на таких вот...
Они очнулись уже на улице. «Что же теперь делать?» — подумала Ася. Они шли молча, устав от волнения и неудачи. Больше Москва их не интересовала. Славка почувствовала в руке что-то липкое. Она разжала пальцы и увидела раскисшие конфеты. Швырнула их к садовой решетке.
Брели, брели и наконец, растерянные, усталые, несчастные, вышли на Красную площадь. Дул студеный ветер, катил редкие желтые листья, шуршал в голубых елях вдоль Кремлевской стены. Над храмом Василия Блаженного, который Славке показался похожим на связку огромных разноцветных реп, клубились тяжелые тучи. Сестры остановились у Мавзолея. Темно-красный мрамор его зеркально отражал их смутные силуэты. Перед Мавзолеем трава была такой густой и такой низкой и ровно подстриженной, что походила на ярко-зеленое сукно. На этом сукне росли небольшие ели-шатры. Мавзолей был закрыт.
Эта площадь, такая знакомая по картинам и фотографиям, вывела сестер из оцепенения. Они сели на гранитную скамью трибуны. Асю трясло, хоть она и не замерзла. Этот внутренний озноб она вынесла от Чугреева.
Снизу, из-за храма, выкатывались машины, на другой стороне площади двигался поток людей. Около Мавзолея по отшлифованным торцам ходило множество голубей. Потом они, чего-то испугавшись, поднялись, хлопая крыльями, огромной стаей прошумели через Кремлевскую стену.
— Вот как все получилось, — серьезно, каким-то отсыревшим голосом проговорила Ася. — Что теперь делать?
Славка молчала, теребя платок, а потом тихо сказала:
— А я-то, дура, думала, что все это утрясется быстро и легко...
— Подумали, и хватит, — сухо бросила Ася. — Теперь другое пришло. Знаешь, как в природе: сначала веселое лето, а потом дождливая осень... А мы вообразили вечное лето...
— Но ведь после зимы будет снова весна! — Славка обеспокоенно смотрела на непривычно сухое и сердитое лицо сестры.
— Будет! Но сначала нужно зиму пережить. Вот слушай, Славка, меня и решай... Можно вернуться домой, и все пойдет как по маслу...
— А позор? — воскликнула Славка. — Позор перед отцом, перед ребятами! Будут кричать: «Морячки, морячки!» Нет уж, дудки! А мечта? Ты что говоришь, Ася? — Что-то упрямое, строптивое шевельнулось в ее сердце. Сейчас она напоминала отца.
— Я говорю, чтобы ты обдумала, — холодно объяснила Ася. — Мечту свою предают только хилые. Колька хотел корабли строить. Не попал в институт, морщась пошел на педагога. Лишь бы учиться. Вера Тулупова всю жизнь мечтала об архитектурном. Не сдала. Плача пошла... в ветеринарный. А мы — слабые или нет?