Страница 28 из 121
Несмотря на эти бесконечные путешествия, Генри и его брат Уильям ухитрились получить хорошее, хотя и не систематическое образование. Отец позаботился о том, чтобы они смогли овладеть иностранными языками. Для них нанимались гувернантки-француженки, они учились во французских школах. Уильям достиг больших успехов также и в немецком языке. Генри языки давались легко, и он с юных лет благодаря полученному образованию прекрасно говорил по-французски, насколько это возможно для иностранца. Единственным недостатком его речи, по утверждению французских коллег, была привычка слегка запинаться, не переходившая, впрочем, в заикание. Альфонс Доде в самой изысканной форме выразил свое восхищение его лингвистическими способностями: «Если он владеет своим собственным языком так же хорошо, как нашим, ему просто нет цены».
Мальчиками юные Джеймсы жили в Париже времен Второй империи{135} и в Лондоне в его звездный час{136} — кратковременный, но вполне реальный, — когда Британия упивалась своим процветанием, могуществом и самодовольством. Мальчики многое черпали из окружавшей их атмосферы. Специфическое воспитание в условиях непрерывного кочевья, полученное Джеймсом, оказало существенное влияние на характер его творчества. В целом благие намерения их отца, при всей их экстравагантности, дали хорошие результаты. Однако это было достигнуто ценой некоторых потерь.
У них не было твердой почвы под ногами, или, точнее, такого места; где они могли бы инстинктивно чувствовать себя дома. Старый Нью-Йорк не был для них родным гнездом, каким он оставался для Эдит Уортон, поддерживавшей дружеские отношения с Джеймсом в его поздние годы. Из Джеймсов эксцентричными методами воспитали джентльменов, но они не могли сравниться с Эдит Уортон ни по положению в обществе, ни по богатству. Ирландской семье (англичанин не может не высказать, наконец, своего мнения) было бы нелегко проникнуть в это своеобразное замкнутое общество, даже если бы Генри Джеймс-старший пожелал это сделать. Но подобные стремления были ему совершенно чужды, так как его поглощали заботы о братском единении всего человечества. Он дружески общался с Эмерсоном и его кружком{137}, в Англии встречался с видными деятелями литературы. Вот какая среда была ему по душе. Он не испытывал ни малейшего интереса к тонким градациям в общественной структуре, изучение которых в течение какого-то времени доставляло огромное удовольствие его сыну.
Они могли отправиться и действительно отправлялись куда угодно, нигде не пуская корней. Это была прекрасная позиция для отстраненного наблюдателя или такого романиста, каким стал Генри Джеймс. Он извлек отсюда все, что мог. Но для создания прочного домашнего очага эта позиция была, вероятно, одной из худших. Только очень темпераментные люди не встретили бы в подобных условиях затруднений в попытках завязать близкие отношения, семейные или любые другие. У Генри, который, по-видимому, не отличался темпераментом и в котором было глубоко заложено сдерживающее начало, это ослабляло какие бы то ни было стремления к сближению и давало ему предлог для уклонения от него. Это могло способствовать исчезновению из его творчества интереса к основополагающему человеческому инстинкту, что составляет единственный крупный недостаток его произведений.
Он был удивительно скромным молодым человеком. Он был невысок ростом, как большинство членов его семьи, и крепкого телосложения. На юношеских фотографиях мы видим красивое, с тонкими чертами лицо в отличие от снимков, сделанных в зрелые годы, где он похож на Муссолини. Возможно, его внешность в юные годы не была настолько замечательной, чтобы на него засматривались женщины, но он выглядел достаточно представительно, с острым, пронизывающим взглядом светло-серых глаз. Глаза эти подмечали все, ибо он был самым зорким наблюдателем. Он был очень молчалив. В течение всей жизни он оставался самым зорким наблюдателем, но уже не столь молчаливым.
Когда началась Гражданская война, ему было восемнадцать лет. Ни он, ни Уильям не знали, на что решиться. Молодые люди из высших слоев общества на Севере, в отличие от своих — сверстников на Юге, не рвались на поле битвы. Два младших брата Уильяма и Генри, достигнув надлежащего возраста, вступили в армию и отличились в боях. Отец не поддерживал в своих сыновьях боевого духа. Одному из друзей он писал: «Я говорю им, что ни один молодой американец не должен вставать на путь смерти, пока не совершит чего-то хорошего в жизни» (то есть пока не женится и не обзаведется ребенком).
Можно не сомневаться, что сидеть дома Генри было стыдно. Проблема решилась благодаря стечению обстоятельств, вызвавшему столько нелепых комментариев, сколько не вызывало ни одно событие в его жизни. К Генри обратились с просьбой оказать помощь в тушении пожара в Нью-Порте. Пожар был не очень большой в отличие от того, в котором его отец по странному совпадению потерял ногу в четырнадцатилетием возрасте. Впоследствии Генри назвал этот пожар «жалким возгоранием» (когда он пишет в таком духе, то всегда чувствует себя неловко). В ту ночь никто не заметил, что при тушении «жалкого возгорания» Генри получил травму. Она не была настолько серьезной, чтобы помешать его поездке в Бостон три дня спустя. Через несколько месяцев он обратился за консультацией к знаменитому хирургу. В рассказе Джеймса об этом происшествии, который кажется очень уклончивым даже в сравнении с его собственными высокими требованиями, не указано никаких дат, но в настоящее время зги даты установлены. Джеймс пишет: «В то же самое сумеречное время (дело происходило в октябре 1861 года) я ощутил мучительную, хотя и странную боль». То, что произошло с ним, он старается окутать словесным туманом. «Симуляция хромоты в таких условиях (то есть во время войны) ни под каким видом не могла произвести благоприятного впечатления».
Генри часто не хватало откровенности с самим собой и даже просто проницательности в анализе собственной внутренней жизни. Других он понимал лучше, чем себя. Приведенные воспоминания написаны им в старости. Ни один хороший писатель не стал бы писать столь неумело, делая такие неуклюжие попытки затемнить истину, если бы ему было нечего скрывать. Американские критики с энтузиазмом набросились на версию, согласно которой Джеймс в результате случая на пожаре получил увечье, сказавшееся на его потенции. Эти выводы с самым серьезным видом публиковались еще до того, как была выяснена вся фактическая сторона дела, но даже в этом случае очевидно, что только высокообразованные люди, настолько одурманенные психоаналитическим методом, что потеряли всякий контакт с действительностью, могли додуматься до такого абсурда. Нужно было поистине изловчиться, чтобы покалечить себя, работая на насосе. Еще большим чудом была бы его способность мужественно вести себя после этого несколько месяцев, как будто ничего не произошло. Наконец, хирург не был бы поставлен в затруднительное положение, пытаясь определить болезнь Генри, так же как впоследствии не стал бы колебаться его брат Уильям (который готовился стать врачом), если бы все, что от них требовалось, состояло в диагностике увечья.
Теперь можно считать установленным, что Генри получил травму позвоночника; возможно, у него было смещение дисков, как называют это заболевание в наше время, или хронический прострел, как называли его в старину. Состояние крайне неприятное, порой мучительное, однако оно действовало успокаивающе, так как устраняло моральные проблемы, связанные с необходимостью надевать мундир (по всей вероятности, он стал непригоден к военной службе), а впоследствии, может быть, и подвергать испытанию свою мужественность.
Странным образом освобожденный благодаря своей странной травме Генри поступил в Гарвард{138}. Как это часто случалось в XIX столетии, нелегко было решить, что должен изучать молодой человек, обладающий литературными склонностями и талантом. Выход, как обычно в XIX столетии, находился одинаковый: право (укажем на Бальзака, Толстого, Гальдоса, а поколение спустя после Джеймса — на Пруста). Подобно всем остальным, Генри поспешил спастись бегством. На юридическом факультете в Гарварде он выдержал не более года, проявил себя средним студентом и в двадцать один год решительно вступил на путь профессионального писателя.