Вихрь

Во всем этом не было ни души, ни созидания, только бездумные синкопы репликации и селекции, неописуемо прекрасные, но безжизненные и пустые. Экосистема гипотетиков так и будет бурлить, пока не исчерпает все тяжелые элементы, все источники энергии, до которых дотянется. Когда погаснет последняя звезда, машины гипотетиков взорвут гравитационные колодцы предвечных сингулярностей, вся вселенная станет темной и пустой — тогда и сами гипотетики, думаю, прекратят свое существование. Но они, в отличие от людей, умрут, не жалуясь. Их будет некому оплакивать, некому будет наследовать оставшиеся после них развалины.

Мне становилось все труднее вспоминать о нуждах моего органического тела. Я жил теперь в квантовых процессорах в сердцевине Вокс-Кора и все больше переселялся в облако гипотетических схем, окружавших нас и следовавших за нами в нашем падении среди звезд.

Я позволял себе гадать, что будет, когда Турк и Эллисон меня покинут. Куда я направлюсь? Во что превращусь?

Эллисон сохранила или, быть может, унаследовала склонность своей тезки к писательству. Оказалось, что она записывает все, что пережила, от приключения в пустыне Экватории до гибели Вокского архипелага: старательно выводит слова на белых листах бумаги. Я спросил, зачем ей это, она пожала плечами.

— Не знаю. Наверное, для себя самой. А вообще-то это как послание в бутылке.

Не таков ли и сам Вокс-Кор? Бутылка, плывущая вдали от берегов, ее зеленое стекло поблескивает то на солнце, то под звездами, храня послания от созданий из плоти и крови.

Я посоветовал ей не бросать это занятие и запомнил все страницы, которые она мне показала, то есть записал их на всех доступных мне носителях памяти: не только в своем смертном мозгу, но также в процессорах «Корифея» и в окружавших нас облаках гипотетиков. Настанет день, когда эти слова станут всем, что останется от нее.

Турку я тоже предложил написать о себе, но он счел это бессмысленным. Тогда я согласился на простые беседы. Мы говорили с ним часами всякий раз, когда я отправлял свое смертное тело проведать в их дом в лесу. Я знал о нем все, что было известно «Корифею», включая рассказанное Турком Оскару об убитом им человеке, поэтому он мог говорить, не стесняясь.

— Я превратил изучение Оррина Матера в свою работу. Он с самого рождения был немного свихнутым и прожил почти всю жизнь со старшей сестрой в Северной Каролине. Часто дрался, выпивал, в конце концов сбежал из дому и подался на запад. Когда оставался без денег, грабил магазины, один бедняга из-за него угодил в больницу. Он был далеко не святой. Когда я сделал то, что сделал, то еще ничего о нем не знал. Он был просто бедолага, которому от рождения не шла карта. При других обстоятельствах он мог бы стать совсем другим.

Но разве о ком-то из нас можно сказать иначе?

Я пообещал Турку, что если он изложит на бумаге то, что помнит об Оррине Матере и о Вокс-Коре, то я обеспечу сохранность всего, что они с Эллисон напишут, пока будут живы Вокс и экосистема гипотетиков.

— Думаешь, от этого что-то изменится?

— Только для нас самих.

Турк обещал подумать.

Эти люди, Эллисон и Турк, были моими друзьями, единственными, которые у меня когда-либо были, и мне очень не хотелось с ними расставаться. Потому я и решил сохранить от них хотя бы что-то.

Экосистема гипотетиков — это лес, густой и совершенно безумный, но это не значит, что необитаемый. Можно сказать, он населен привидениями.

Такие догадки посещали меня и раньше. При всей уникальности моего случая я не первый человек, получивший доступ к памяти гипотетиков. Подсоединиться к ней время от времени пытались марсиане, но потом бионормативное движение поставило крест на всех экспериментах такого рода. Первым человеком на Земле, установившим с ними связь, был Джейсон Лоутон: переживая собственную смерть, он занял соответствующее место в компьютерном пространстве гипотетиков, — возможно, он обитает там и сегодня; однако его способность действовать созидательно очень ограничена. (Сдается мне, это почти что определение призрака…)

Многие инопланетные, не только людские цивилизации искали тропинки в этот лес до нас.

Физически их цивилизации пережили упадок и давно исчезли, но все еще продолжают бродить по этому лесу. Мне их трудно обнаружить, поскольку они зашифрованы, чтобы защитные программы Сети гипотетиков их не идентифицировали и не стерли. Это кластеры оперативной информации, виртуальные миры, существующие внутри базы данных галактических экосистем.

Я чувствую их присутствие, но это и все, что я могу о них сказать. Содержание этих кластеров фрактально распределено и слишком сложно. Зато им присуще подлинное созидание, более того, не только сознательная, но целенаправленная деятельность, влияющая на внешние системы.

Значит, я не один! Правда, эти виртуальные миры чужих цивилизаций так хорошо защищены, что мне никак не удается выйти с ними на связь, и так бесконечно далеки от нас и бесчеловечны, что я, наверное, все равно не понял бы, что они хотят сказать, — если хотят…

Минул почти год после нашего с Турком разговора, и он без лишних слов вручил мне стопку бумаги с записками о пережитом в Вокс-Коре.

«Меня зовут Турк Файндли, — начиналась его исповедь. — Я расскажу о том, как я жил, когда все, что я знал и любил, давным-давно сгинуло…» Я с чувством поблагодарил его и никогда потом не заговаривал с ним об этом.

Мы приближались к одной из звезд, вокруг которой вращалась планета из Кольца Миров. Я снизил скорость Вокс-Кора, передав кинетическую энергию этой новой системе (и тем самым подняв на доли градуса температуру ее солнца), и приступил к сокращению временного дифференциала между Воксом и внешней вселенной. Пересекая орбиту самой дальней от солнца планеты, я показал Турку и Эллисон изображение: звезда, уже видимая в форме диска, над кромкой газового гиганта, обращающегося вне обитаемой зоны. В глубине этой системы, еще слишком далеко от нас, чтобы отражать достаточно света и стать видимой, находилась планета, называемая ее обитателями «Гаванью Туч» (на дюжине языков, среди которых английского не было).

Это был водный мир с цепочками островов в местах, где терлись друг о друга тектонические плиты мантии. На них и на искусственных архипелагах некогда проживало в относительном мире человеческое сообщество. Государства Гавани Туч были в основном кортикальными демократиями, с отдельными поселениями для радикальных бионормативных марсиан. Но с тех пор прошли тысячелетия. Мы должны были готовиться к тому, что на планете произошли большие перемены.

Эллисон тихо попросила меня рассказать о теперешнем состоянии планеты.

Я уже давно пытался поймать сигналы оттуда, но то ли сигналов не было вообще, то ли у меня не получалось опознать. Это могло означать, например, что тамошняя цивилизация перешла на безотходные способы коммуникации. Ледяные космические объекты на периферии системы кишели активно размножавшимися машинами гипотетиков. Момент, когда временной дифференциал между Вокс-Кором и окружающим космосом составил 1:1, мы встретили втроем. Я спроецировал иллюминатор на всю стену самой просторной комнаты в их доме — настоящее окно в мир за пределами Вокса. Сначала там было пусто, потом появились многочисленные звезды.

Лететь до самой планеты оставалось считанные минуты.

— Красота! — восхитилась Эллисон. Такого она еще не видывала, народ Вокса проявлял мало интереса к космическим путешествиям. Но Гавань Туч понравилась бы и самому избалованному ценителю: переливы кобальта и бирюзы, белая как лед луна над залитым солнцем горизонтом.

— Похоже на прежнюю Землю, — сказал Турк. Не дождавшись от меня ответа, он спросил: — Ты в порядке, Айзек?

Какое там! Меня словно парализовало, голову пронзили непонятные вспышки. Я попытался встать и повалился навзничь.

Прежде чем лишиться чувств, я услышал издали вой сирены: автономная система защиты предупреждала о вторжении, увидеть которое я уже не мог.