Вихрь

Жители Гавани Туч отследили наше прибытие: пространственно-временной сгусток вокруг сияющей капли энергии, легко опознаваемое «черенковское излучение». Нам приготовили встречу.

Поначалу они приняли нас за врагов. Они знали, что пожаловала не обыкновенная машина гипотетиков, — в сущности гипотетиков они разобрались за долгие столетия, прошедшие с тех пор, как Вокс покинул Землю. После отключения нами временного барьера они отрезали Вокс-Кор от местных источников энергии и вторглись в наши процессоры с помощью своих программ подавления тонкой настройки. Это и погрузило «Корифея» в сон. А поскольку мое сознание было сращено с «Корифеем», я лишился чувств.

Дальше происходило вот что. Корабль с людьми преодолел нашу защиту и опустился в Вокс-Коре, не встретив сопротивления. Люди нашли Турка и Эллисон, и те, преодолев языковые трудности, объяснили, кто они такие и откуда взялись. Они подчеркнули, что я неопасен, и потребовали вывести меня из принудительной комы. Военные Гавани Туч отказались сделать это, пока не будет доказано, что я действительно безопасен.

Такая встреча не предвещала ничего хорошего, однако, придя в себя, я убедился, что дружелюбие все же восторжествовало. Очнулся я в своем смертном теле, на удобной койке в больнице Вокс-Кора. Мои мыслительные способности полностью восстановились. В палату вошла женщина, представившаяся посланницей «объединенных государств Гавани Туч» и извинившаяся за проявленное по отношению ко мне негостеприимство.

Она была рослой и темнокожей, с большими широко расставленными глазами. Я спросил про Турка и Эллисон.

— Они ожидают снаружи и хотят вас видеть, — ответила она.

— Они преодолели длинный путь в поисках дома. Вы способны им что-то предложить?

Она улыбнулась:

— Я уверена, что мы сможем достойно их принять. Если вам интересен наш мир, мы предоставим вашей внешней памяти данные о всех наших государствах. Вы сами сделаете вывод о том, что мы за народ.

Я переварил всю эту информацию в мгновение ока и остался удовлетворен, но не стал ей об этом говорить.

— Вы сами тоже проделали огромный путь, Айзек Двали, — продолжила она. — У нас найдется место и для вас.

— Благодарю вас, но это не нужно.

Она нахмурилась.

— Вы уникум.

— Такой уникум, что не смогу расстаться со своим городом, — повторил я то, что она и так уже знала. «Корифей» контролировал слишком большую часть моего сознания, чтобы меня отпустить: если выковырять меня из Вокс-Кора, я превращусь в сочащийся кровью кусок мяса.

— Мы займемся этой проблемой, — пообещала она.

Она объяснила, что человечество стало разбираться в сущности гипотетиков. Государства Гавани Туч уже начали основывать виртуальные колонии в компьютерном пространстве здешних сетей гипотетиков. Колонистами обычно становились престарелые и немощные, торопившиеся расстаться со своими физическими телами. То же самое, по ее словам, мог сделать и я.

— Мне и без того хорошо.

— В одиночестве?

— Да, в одиночестве.

— Вы понимаете, к чему себя приговариваете? К бессрочному одиночному заключению — если только ваше «я» когда-нибудь не истощится и не станет хаотичным…

— Я позабочусь, чтобы этого не произошло.

Я видел, что она мне не верит.

— Чем же вы займетесь? Будете до скончания времен странствовать по галактике?

Как бутылка в море.

— Когда-то давным-давно у моего отца была библиотека, — сказал я. — Среди других томов там была книга Рабле. Узнав, что умирает, Франсуа Рабле сказал: «Je m’en vais chercher un grand peut-etre». Это значит: «Я ухожу искать большое „может быть“».

— А нашел только смерть.

— Peut-etre, — ответил я с улыбкой.

Она тоже улыбнулась, хотя я чувствовал, что ей меня жалко.

Я простился с Эллисон и Турком. Эллисон умоляла меня принять предложение Гавани Туч и остаться, хоть физически, хоть виртуально. Я отказался, и она разрыдалась, но я был непреклонен. Я не желал никакого перевоплощения. Я и этого-то не желал и не просил.

После ухода Эллисон Турк побыл со мной еще немного.

— Я иногда гадаю, не избраны ли мы для всего, что с нами случилось. Все так странно, правда? Совсем не похоже на жизнь других людей.

Похожего мало, согласился я. Но избранниками я нас не считал.

— Все могло произойти в бесчисленных вариантах. В нас нет ничего особенного.

— Думаешь, в конце что-то найдешь? Что-нибудь, что придаст всему этому смысл?

— Не знаю. Peut-etre.

Все мы падаем. И все куда-то приземляемся.

— Тебя ждет долгий путь… Мне он не покажется долгим. Я путешествую налегке.

— Все твое при тебе, — согласился Турк Файндли.

Я поместил город в пузырь замедленного времени и для ускорения воспользовался солнечным светом. Вокс-Кор оставил позади орбиту самой дальней планеты системы и ворвался в межзвездный вакуум. Мне для этого потребовалось одно мгновение. Секунды на городских часах были равны столетиям.

У меня не было цели. Притяжение тяжелых звезд сообщало моей галактической траектории непредсказуемые векторы, делая ее похожей на вихляющую походку пьяницы. Все мое вмешательство ограничивалось уклонением от препятствий.

В физическом теле Айзека Двали я часто блуждал по ярусам и переходам Вокс-Кора. Город по-прежнему соблюдал запрограммированный ритм, поддерживал состав атмосферы, содержал в порядке свои пустые парки и сады. Гуляя, я иногда сторонился, пропуская движущихся роботов — железных обезьян, собиравшихся на свои дневные службы. Они походили на людей, но у них отсутствовали представление о морали и способность к созиданию, поэтому я подавлял невольное побуждение заговорить с ними.

Делить сутки на день и ночь было бессмысленным анахронизмом, однако мое смертное тело не желало от него отказываться. Днем я нежился на искусственном солнышке, по вечерам штудировал древние книги из вокских архивов или перечитывал воспоминания, которые мне оставили Турк и Эллисон.

Ночами, когда тело спало, я расширял свое «я», включая в него весь Вокс-Кор. Я создавал модели стареющей галактики и своего места в ней, разматывал ручейки информации из сложных клубков экосистемы гипотетиков. Звезды, мгновение назад еще бывшие молодыми, исчерпывали свое ядерное топливо, деградировали и превращались в тлеющие угольки: бурые карлики, нейтронные звезды и сингулярности в своих бездонных могилах. По сравнению с течением времени во внешней вселенной, мое сознание было обширно и медлительно. Наверное, таким было бы мироощущение самих гипотетиков, если бы они сознавали себя.

Сигналы, мчащиеся со скоростью света, мелькали между звезд так же быстро, как сообщались нейроны в мозгу Айзека Двали. Я стал воспринимать галактику как единое целое, а не как россыпь звездных оазисов, разделенных световыми годами пустоты. Сети гипотетиков пронизали ее, как грибные гифы гнилое дерево. Своим ночным зрением я видел их как разноцветные нити света, озаряющие сложную и обычно невидимую галактическую структуру. Кольца цветущих миров представали замкнутыми цепями углеродных атомов в органической молекуле. Древние мертвые кольца мерцали, как бледные призраки; машины гипотетиков или гибли там из-за нехватки ресурсов, или устремлялись оттуда к ближайшим очагам звезд.

Живая галактика пульсировала, истощаясь и обновляясь. Тут и там открывались, разрабатывались, совместно использовались новые технологии и источники энергии.

По мере старения и расширения вселенной другие галактики, уже отлетевшие на огромные расстояния, удалялись еще дальше, пока не терялись из виду. Но даже в этих далеких структурах теплилась своя жизнь: судя по доходящим оттуда случайным сигналам, там развивались собственные сети, вроде сети гипотетиков. Эти сигналы пели во тьме неразличимыми и затихающими голосами.

Рано или поздно я был обречен на прощание со своим телом и на окончательный переход в процессоры «Корифея» и в облако нанотехнологий гипотетиков, окружившее Вокс-Кор. Но я хотел сохранить способность и телесно перемешаться по городу. Поэтому я позволил телу Айзека Двали пребывать в коме, умирая от истощения, а вместо него создал более живучую замену — наделенного чувствами робота, в которого смог переместить свою личность. Когда этот проект был осуществлен, я взял остатки своей органики своими неорганическими руками и перенес труп на пункт переработки, где скормил полезные протеины замкнутым биохимическим контурам Вокс-Кора. Я не испытывал угрызений совести — с какой стати? Я был тем, кем стал. Хрупкий организм, в котором послание обо мне в первый раз отправилось к звездам, — древнюю соматическую галактику, обтянутую кожей, — я радостно принес в жертву городским лесам.