Страница 8 из 15
— А я? Могу ведь и я на кого-нибудь разозлиться?
— Не думаю, что юным девушкам брань к лицу.
— Фу-ты ну-ты, какие мы аристократы! — Лорен жеста ми изображает даму из общества. — Прямо Джейн Остин.
Мы от души смеемся, и хорошее настроение не покидает нас, пока машина не останавливается возле больницы.
— Вот мелочь, сбегай, заплати за стоянку, — говорю я.
Она смотрит на деньги, но не берет.
— А как он там? У него все на месте, как было?
— У Робби, что ли? Конечно!
— А как от него пахнет? Очень странно? — Она вылезает из машины. — А у него будут провалы в памяти?
— Ммм… — Я делаю вид, что думаю. — Похоже, тут ты профукала свой шанс. А ведь была отличная возможность занять его спальню.
Иду к автомату и одну за другой опускаю в щель монеты.
— Ты хочешь сказать, что я могла остаться дома, переставить вещи и он бы ничего не заметил?
— Кстати, неплохая идея.
Я протягиваю ей ключи и билет, и она вприпрыжку бежит к машине.
— И он получил бы этот пенал на отшибе…
— Твоя комната, Лорен, мало похожа на пенал!
— …а я бы заняла его мансарду.
— Зимой в ней холодновато.
— Меня бы Бенсон согревал. Думаешь, уже поздно? Считаешь, он мог бы со мной поменяться?
— А ты сама его спроси. — Я протягиваю ей руку. — Пошли. Двери вон там.
Она берет меня за руку, старается шагать в ногу. Не дойдя до здания нескольких футов, вдруг крепко сжимает мои пальцы. Лорен и Робби много времени провели в больницах, поджидая своих родителей. И даже после развода Фил брал детей на работу, если выпадало дежурство в выходной или был срочный вызов. Всякое случается: пациент покалечит себя в приступе буйного помешательства или начнет галлюцинировать — все это бывает нередко, и тогда прощай выходные. Робби обычно сидел в кабинете Фила и листал комиксы или играл в настольные игры, но Лорен впитывала в себя больничную суету, как губка, и много успела повидать страданий и боли. Как я ни упрашивала Фила не брать ее с собой, он неизменно отвечал, что для нее это прекрасный жизненный опыт. Что люди избегают психически больных лишь потому, что не знают и не понимают, что с ними происходит на самом деле. Что травма возникает от недостатка информации. Каюсь, я не всегда твердо стояла на своем, и вот Лорен насмотрелась — все эти страсти-мордасти не привели ни к чему хорошему. Теперь она боится больниц.
— Ни за что не стану врачом или даже медсестрой. Этот запах, голые люди, крики… — Ее передергивает.
— Не волнуйся, доченька. Здесь не так, как у твоего папы. Все будет нормально. Вот увидишь.
Входим в приемный покой, и я облегченно вздыхаю: по сравнению с прошлой ночью здесь все по-другому. Никакой толпы, никакой очереди, тишь да гладь. В уголке двое детишек, вид у них, конечно, усталый, но выглядят вполне прилично, играют в игрушки, а мама сидит на стуле, прижав к груди сверток из одеяльца, откуда доносится негромкое хныканье. Сообщаю регистраторше, что пришла забрать Робби, она молча указывает на двойные двери. Проходя по коридору, вижу за открытой дверью кабинета Дуга Уокера: он сидит за столом.
— Вы все еще здесь?
— Да вот разбираюсь с историями болезни. — Доктор Уокер встает. Униформа измята и забрызгана кровью. — Правительство никак не удосужится облегчить нам бумажную работу. — Он снимает очки и трет переносицу. — А ты, наверное, Лорен? — (Лорен молча кивает.) — Твой братишка много про тебя рассказывал. Хочешь поскорей увидеться с ним? — Он выходит из-за стола.
— А это можно, мам? — вопросительно смотрит на меня Лорен.
— Ну конечно. Возьми-ка. — Я протягиваю ей хозяйственную сумку. — Тут одежда. Отнеси ему. А через минутку я тоже приду. Мне надо переговорить с доктором Уокером.
Хирург вызывает сестру. Я легонько подталкиваю Лорен к выходу, и она послушно идет за сестрой в соседнюю палату, где Робби провел ночь.
— Милая девчушка, — говорит доктор Уокер.
— Временами, — отзываюсь я, входя за ним в кабинет. — А у вас дети есть?
— Двое сыновей.
— Работа по воскресеньям не укрепляет семью.
— Младшему уже двадцать. Они не живут дома. Учатся в Эдинбургском университете.
— Поэтому вы и уехали из Лондона? — (Он вскидывает брови.) — Простите, — поднимаю я руки. — Меня это не касается. Просто Фил разговаривал с одним своим коллегой…
— Прощупывал, что я за фрукт?
— Прощупывал, — признаюсь я. — Это было бестактно и неуместно.
— Ничего страшного. Родители всегда беспокоятся, каждый по-своему. — Он прикрывает дверь, оставляя щель, и снова проходит за стол. — Садитесь, пожалуйста.
— Мне хотелось с вами посоветоваться. — Я устраиваюсь напротив. — Робби упорно утверждает, что не принимал вчера оксибутират. И мне кажется, о случившемся стоит сообщить в полицию. Как вы думаете?
Доктор Уокер ставит локти на стол, складывает ладони под подбородком.
— Ваш муж…
— Мой бывший муж, — поправляю я.
— Прошу прощения, — слегка улыбается он. — Ваш бывший муж, кажется, считает, что Робби мог соврать.
— Да… Но я так не считаю. А попытка отравить человека наркотиками преступна.
— Совершенно с вами согласен.
— Я заметила у входа в больницу табличку отделения полиции.
— У них здесь пункт, одна комнатушка. Не всегда открыт, но сегодня вам повезло: утром здесь должна быть их сотрудница, она фиксирует обстоятельства другого дела.
— Я с ней поговорю. Если понадобятся подробности касательно лечения Робби, можно отправить ее к вам? — Я встаю.
— Нужно согласие самого Робби.
— Хорошо, сначала поговорю с ним. Спасибо, доктор Уокер. — Я протягиваю ему руку.
— Удачи вам. Надеюсь, вы во всем разберетесь, — говорит он, кажется от чистого сердца. — И еще раз поздравляю с номинацией на награду.
Я оставляю его наедине с бумажной работой и иду, следуя указателям, в токсикологическое отделение. Время посещений еще не наступило, и коридор пуст, в нем царит воскресная тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием моих кроссовок на линолеуме. Как только вхожу в палату, Лорен подбегает ко мне и хватает за руки.
— Робби за занавеской, одевается!
— Прекрасно.
Спрашиваю дежурную сестру, как прошла ночь, потом из-за занавески появляется уже одетый Робби. Он двигается как-то осторожно, словно ему больно ходить. Поблагодарив сестер, мы направляемся к дверям, и я спрашиваю Робби, не против ли он, если я сообщу о случившемся в полицию.
— Понимаешь, если ты не принимал этот несчастный наркотик, значит кто-то тебе его подмешал.
— Хорошо, — пожимает он плечами. — Делай как знаешь.
— Ты ведь правда не принимал его сам?
— Да, мама, не принимал. — Робби останавливается и смотрит мне прямо в глаза. — Честно, мама, не принимал.
Глаза — синие ледышки, в точности как у Лорен, да и у меня тоже. Я не сомневаюсь, что по ним можно читать, как по книге. Я и раньше видела, когда он врал, всякий раз он невольно опускал взгляд, не выдерживая моего, и слегка поджимал при этом губы. Сейчас ничего такого я не вижу. Обнимаю сына: слава богу, я могу ему верить.
Доктор Уокер оказался прав: нам повезло застать в приемном покое женщину в полицейской форме. Мы с Робби рассказываем ей обо всем, что произошло накануне вечером, и она обещает принять нас еще раз ближе к концу дня. Потом мы с детьми выходим на солнце и шагаем к машине. Робби все смеется над попытками Лорен убедить его поменяться комнатами. У Робби комната в мансарде, а у нее поменьше, на втором этаже.
— …Только прикинь, Робби, ты будешь тогда поближе к кухне, и ванная совсем рядом…
Едем домой, я пытаюсь усмирить тревожный внутренний голос, успокаиваю себя, мол, надо благодарить Бога, что все так кончилось, что мы так легко отделались. На какое-то время мне это удается, но не успеваем доехать, как в груди снова шевелится беспокойный червячок, напоминая, что рано радоваться, что если Робби не принимал наркотик, то еще не известно, кто и с какой целью ему его подмешал. Мне очень хочется, чтобы, вернувшись домой, мы забыли о злополучном происшествии, но я понимаю, что это еще далеко не конец.