Полужизни

– Нужно туда ехать! – Саймон залпом допил пиво. – Мы же полиция, администрации школы придется с нами разговаривать. Они ведь не знают, что нас временно отстранили от службы.

– По пути сюда я позвонила Йен Гарнер. Спросила, как платили эти люди. Подумала, вдруг у нее записи сохранились. Но слишком давно это было, а вспомнить она не смогла. Остался лишь список проданных картин с галочками против названия каждой. Отметки эти означают, что оплата произведена. Йен утверждает, что по крайней мере один покупатель расплатился наличными. Такое случается редко, поэтому и отложилось в памяти.

– Раз адреса не существуют, то и люди, вероятно, тоже.

– Йен хорошо помнит, что с большинством покупателей лично не встречалась. Дескать, на закрытом показе продались только три картины.

– Их купили Сесили Вайерс, Кэрри Гатти и Сол Хансард?

– Вполне возможно. Остальные общались с ней по телефону, деньги и картины пересылались либо по почте, либо с курьером.

– Так принято? – удивился Саймон.

– По словам Йен, нет. Она сочла это заслугой молвы, которая вмиг сделала Эйдена настолько популярным, что его работы покупали не глядя. Двое из тех девяти, Уиндес и Элстоу, потребовали права преимущественной покупки следующих работ Эйдена, Йен даже пометку соответствующую сделала.

– Доверчивая особа! Покупателей в глаза не видела, а уже...

– Бизнес есть бизнес. Она продала картины, ей заплатили. Так что, допрос покупателям устраивать?

– Виллерс! – Саймон решительно поднялся. – Следующий пункт нашей программы. Поехали!

– А не стоит сперва отнести мой улов Милуорд?

– Хочешь – неси, но без меня! Если мы с ней еще раз встретимся, может дойти до драки.

Чарли не думала, что Милуорд сильно заинтересует каталог выставки восьмилетней давности.

– Нет, я отправляюсь не к Милуорд, а домой. Одному из нас нужно потолковать с Кэрри Гатти, и, видимо, этим займусь я. Везет мне, правда?

23

5 марта 2008 года, среда

Из сна меня вырывает громкий мужской голос, вещающий о ситуации на дорогах. Радио! Я в незнакомой машине с серыми кожаными сиденьями, у зеркала заднего обзора качается освежитель воздуха в виде елочки. Совсем как в такси! Мало-помалу кусочки пазла складываются в картинку: это впрямь такси, которое Мэри вызвала, чтобы отправить меня на станцию.

– Почему мы на шоссе? – спрашиваю я водителя. В брешь между сиденьем и подголовником видна розовая шея и седой ежик, обрывающийся на затылке идеально прямой линией. Все три полосы шоссе стоят, мы – в средней. Впереди многие водители выходят из машин и разминаются. Некоторые открыли окна и разговаривают. Давно мы тут ждем? Долго я спала? На улице смеркается...

– Вам разве не в Спиллинг?

– Я собиралась ехать на поезде. Думала, вы на станцию меня везете. – Я не знаю, какая станция ближе всего к Виллерсу, поэтому название дать не могу. Жаль, у Мэри не спросила.

– Мне велели доставить вас прямо в Спиллинг, мисс.

– Нет! – Я отчаянно борюсь с желанием снова провалиться в сон. – У меня денег не хватит.

– Они и не понадобятся. – Водитель поворачивает зеркало так, чтобы мы друг друга видели. Глаза у него серые, веки набрякшие, седые брови торчат в разные стороны. – Стоимость проезда занесут на счет, а вы просто распишитесь, когда до Спиллинга доберемся. Если вообще доберемся! – добродушно усмехается он.

– На чей еще счет?

– На счет Виллерса.

– Это какое-то недоразумение...

– Вовсе нет, мисс. Мне велено доставить вас в Спиллинг. Кажется, мы здесь застряли. На третьей развязке отсюда авария, поэтому движение только по одному ряду. Пить хотите? Там в сумке-холодильнике вода. Вообще-то я уже говорил, но вы спали как убитая.

Справа от меня в нише для ног квадратная синяя сумка. Я снимаю ремень безопасности и, наклонившись, расстегиваю молнию. В темной прохладе сумки восемь бутылок минеральной воды.

– Угощайтесь! – любезно предлагает водитель. – Они для вас.

Как неловко! Почему вода только для меня? Зачем мне одной восемь бутылок?

– Спасибо, пить не хочется, – отвечаю я. Под пристальным взглядом водителя очень неуютно. – Честное слово, лучше отвезите меня на станцию!

В кожаном кармане на спинке водительского сиденья лежит журнал в красной глянцевой обложке – «Инсайдер».

– Первый раз в Виллерсе, да? На родительницу вы не похожи – слишком молоды. Значит, на собеседование приезжали?

– Нет, в гости.

– Все равно вижу, что впервые. Кататься на «роллс-ройсе» вы явно не привыкли. Родители здешних учениц, учителя и даже сами девочки воспринимают все как должное. Откровенно говоря, приятно встретить человека, который не считает роскошь нормой. Сами вы тоже не в Виллерсе учились?

– Нет.

– Я сразу понял! Школа Виллерс – наш основной заказчик. Они пользуются только нашими услугами. Знаете почему? Мы самые лучшие! Раз уж проснулись, я не стану выключать радио, ладно? Извините, что оно вас разбудило, но хотелось узнать, что там с пробками.

– Пусть работает, – киваю я.

Разговоры сейчас меня мало интересуют. Надо подумать, что скажу Солу. Я почти год отказывалась с ним разговаривать и теперь не могу просто так заявиться в галерею и устроить допрос. Сол мне обрадуется и на вопросы охотно ответит, но от этого еще тяжелее.

Я считала, что видела все картины Сола. Что же он работу Эйдена не показал? До ЧП с Мэри мы периодически вместе ужинали, либо у Сола, разумеется, с его семьей, либо у меня, вдвоем. Помню, я сильно смущалась, но для ужина в компании моя сторожка слишком мала. Главной целью совместных ужинов было продемонстрировать и обсудить очередную картину. Мы шутили о наших «коллекциях», а Сол говорил: «Рут, мы формируем вкусы будущего. Едва люди поймут, какая ерунда все эти протравленные скелеты младенцев, инкрустированные бриллиантами черепа и незаправленные кровати, мы с тобой укажем им верный путь. Настоящее искусство снова восторжествует».

Вдруг Солу известно, где Эйден и почему та картина названа «Убийство Мэри Трелиз»?

– Мисс, вы не против «Радио-2»? Или хотите послушать музыку, песенки какие-нибудь? Диски у меня есть.

Песенки... Сразу вспоминается «Долог путь до Типперери» Джека Джаджа. Подобные песни я слушала в школе, заучивала наизусть и тихо ненавидела.

– Лучше радио, – отвечаю я.

– На спинке моего сиденья карман, а в нем школьный журнал, – говорит водитель. – Свежий выпуск. Заскучаете – посмотрите, как живет счастливая часть общества.

Как живет счастливая часть... Одна часть души умирает, другая обречена на полужизнь...

Я достаю «Инсайдер» и начинаю листать. В основном здесь фотографии учениц в желтых блузах и бордовых блейзерах. Стоят, где группами, где в ряд, и улыбаются. Каждая фотография посвящена какому-то достижению – рекордной сумме, собранной для благотворительного фонда, победе на состязании по ораторскому искусству. На следующих снимках девочки в желтых спортивных костюмах и купальниках держат в руках кубки. А вот и Клэр Дрейзи, вчера она встретила нас с Мэри. Клэр тоже в спортивном костюме. Под снимком написано, что она не только директор по административно-хозяйственной части, но и тренер школьных команд по нетболу и синхронному плаванию.

Дальше фотография современного здания, шестигранника с белыми стенами и высокими окнами. Уже собираюсь перевернуть страницу, но взгляд цепляется за имя Сесили Вайерс. Здание назвали ее именем. В комментариях приводятся слова Сесили, выпускницы Виллерса, о том, что они с супругом любят искусство, поэтому и пожертвовали огромные деньги, благодаря которым воплотилась мечта школы о собственном театре и драматической студии. Пять строчек текста я проглатываю быстро, а потом долго смотрю на них, словно они могут сообщить что-то новое о Марте.

Странно, что Сесили назвала здание не именем Марты, а своим.

Уже собираюсь положить «Инсайдер» обратно в карман сиденья, но натыкаюсь на что-то любопытное внизу последней страницы. Не может быть! Почудилось? Нет, там действительно написано «Гондри», только контекст мне совершенно непонятен. Руки, спину, шею покалывает, словно меня тычут иглами и булавками.