Полужизни

Сейчас лучше не врать, подумала Чарли, снова представилась Йен и добавила, что служит в полиции Калвер-Вэлли.

– Вы меня извините, я слишком привыкла допрашивать, а не расспрашивать. Здесь я неофициально и приказывать не имею права, поэтому лишь прошу ответить на мои вопросы.

– Мэри живет в Калвер-Вэлли, – внимательно глядя на Чарли, проговорила Йен. – У вас к ней личный или профессиональный интерес?

Чарли пригубила чай: чтобы не попасть впросак, хотелось немного выиграть время и подумать.

– Сегодня у меня выходной, – наконец сказала она, – поэтому интерес, наверное, личный, хотя впервые о Мэри я услышала, когда... – Чарли осеклась. – Увы, тут замешана полиция, точнее, полагаю, что замешана, и подробности я вынуждена опустить.

– Вы обмолвились, что в дом Мэри попали не ради ее картин... – Перехватив взгляд Чарли, Йен продолжать не стала. – Эта информация не для моих ушей, да?

– Боюсь, что так. Послушайте, здесь я не как коп, а как частное лицо, и вы не обязаны делиться со мной...

– Я с удовольствием поделюсь с вами тем немногим, что знаю о Мэри. – Йен заметно смягчилась. – Вы точно не ее подруга?

– На шпильках и прочих колкостях можете не экономить, – улыбнулась Чарли. – Ваша любовь или ненависть к ней лично меня не касаются. Мне нужны лишь факты, и желательно побольше.

Йен кивнула.

– Впервые я увидела Мэри в октябре прошлого года, когда она появилась здесь без предварительного звонка, письма, договоренности – в общем, как снег на голову свалилась. Вы встречались с ней и знаете, как она выглядит: дикая копна черных волос, музыкальный голос... «Безумная королева в изгнании», – подумала тогда я. Признаюсь, я смотрела на нее разинув рот.

«Я тоже», – сказала себе Чарли.

– Мэри привезла картину, чтобы заказать раму. Заявила, что живет в Спиллинге, но от услуг местной галереи отказалась...

– Из-за чего – не объяснила?

– Нет, а я и не спрашивала.

– Ясно. Пожалуйста, продолжайте!

– Мэри объявила, по-королевски милостиво и снисходительно, что я должна изготовить раму для ее картины, и даже назвала стоимость услуги – такую же, как в предыдущей галерее. Я бы засмеялась, только Мэри, вне всяких сомнений, говорила серьезно. С того дня мне надлежало обрамлять каждую ее работу. Тут мне пришлось ее перебить: мы не багетная мастерская, а галерея и рамы не делаем. Признаюсь, потребовалось немало мужества. Мы с Мэри и пяти минут не общались, а я уже боялась ее разочаровать.

Чарли улыбнулась: она привыкла иметь дело с людьми, речь которых напоминала езду по кочкам. До чего приятно встретить совершенно другого человека!

– Я не хотела показаться надменной и высокомерной, но объяснить, что лондонские галереи, в отличие от спиллингских, оформлением картин не занимаются, оказалось непросто. Наши клиенты привозят свои работы уже в рамах.

– И как отреагировала Мэри? – поинтересовалась Чарли.

– Болезненно, она на все реагировала болезненно. Я бы порекомендовала багетную мастерскую, но она не желала слушать. Помню, я спросила, почему она в Лондон картину привезла. Понятно, на поезде ехать недолго, но все же... Разве не удобнее найти багетчика в Спиллинге? С одним Мэри поссорилась, но ведь наверняка есть другие.

Помимо Сола Хансарда Чарли знала лишь одного спиллингского багетчика – Эйдена Сида.

– Что сказала Мэри?

– Что желает работать со мной, и ни слова больше. До сегодняшнего дня я так и не поняла, почему она выбрала меня и от кого обо мне услышала. Мы стали сотрудничать, и, когда узнали друг друга лучше, я снова задала этот вопрос, но внятного ответа не получила... – Йен перехватила удивленный взгляд Чарли и пояснила: – Да, в итоге я согласилась обрамлять картины Мэри. Точнее, этим занимался мой приятель. Мэри Трелиз из тех, кто привык добиваться своего.

– Но ведь вы сказали, что не изготавливаете багеты. Как же она вас убедила?

– Убедила не Мэри, а ее картина, «Аббертон». – Глаза Йен затуманились. – Картина великолепна, просто великолепна!

Чарли взглянула на гирлянду куколок.

– Совершенно другого плана и класса, – словно прочитала ее мысли Йен. – Картины Мэри, и первая, и все, которые я видела впоследствии, по-настоящему живые. Жуткие и прекрасные, полные страсти и...

– В общем, вы согласились из восхищения ее работой, – подвела итог Чарли. Значит, Рут Басси не солгала и об «Аббертоне»...

– Не совсем, – покачала головой Йен. – Сперва я надеялась стать агентом Мэри, но сразу услышала о ее правилах: свои картины она не продавала, не продает и не будет продавать. Мне запрещалось показывать ее работы третьим лицам и даже упоминать их в разговоре. Безумие, полное безумие! Умом Мэри не понять, но я быстро сообразила, что если хочу поддерживать связь с Мэри, то нужно выполнять ее условия. Я надеялась, что со временем уговорю ее выставляться у меня, но не сумела... Вот такой была Мэри в период нашего знакомства, а как она живет сейчас, не представляю. Думаю, вам больше моего известно. – Йен неуверенно взглянула на Чарли.

«Кое-чем поделиться можно, – подумала Чарли. – Вреда не принесет».

– Мэри все такая же. По отношению к своей работе – сущий параноик. Вы не в курсе, откуда у нее это?

– Могу лишь предположить, – сказала Йен. – Возможно, из-за страха перед неудачей, особенно коммерческой. Деньги ведь здорово влияют на репутацию художника! Если запретить продажу своих картин, никогда не узнаешь, есть ли на них спрос. Если не выставлять картины на суд зрителей, их не назовут бездарными. Мэри твердила, мол, у нее принципы: на произведении искусства не должно быть ценника, да только меня не проведешь! Она боялась провала, что вполне естественно. Мир искусства – тот же рынок, злой, безжалостный, людей с потрохами проглатывает!

– Мы ведь говорим о картинах, – невольно улыбнулась Чарли. – Об их коммерческом успехе или неуспехе, а не о конце света!

– Хотите – смейтесь, а мне известны совершенно жуткие истории. Однажды знаменитый коллекционер скупил все картины, которые молодой художник представил в качестве дипломного проекта. В таких случаях говорят: «Счастливчик, выигрышный билет вытащил!» – но тут получилось иначе. Поднялась целая волна протеста: беда, один коллекционер моду на искусство формирует. И коллекционера, и художника облили грязью и закидали камнями. А ведь тот парень был по-настоящему талантливым!

– Тогда почему на него ополчились?

– Просто не повезло. Есть такое понятие, как «эффект Саатчи», когда талантливый дебютант добивается шумного успеха, строит на нем карьеру и получает всемирную известность. Завистников, разумеется, хватает, и в том конкретном случае они решили: пусть из общей массы никто не выбивается.

Чарли допила чай и старательно изобразила сочувствие. Подкинь Чарльз Саатчи пару миллионов ей, она бы наплевала на всех сплетников. Заткнула бы уши бриллиантовыми наушниками и улеглась бы на карибском пляже, где не слышно завистливых голосов.

Когда Йен рассказывала следующую «жуткую» историю, ее глаза блестели от искреннего волнения.

– Много лет назад я работала с совершенно потрясающим художником, талантливым, амбициозным, обреченным на успех.

– Он был талантливее Мэри Трелиз? – не удержавшись, спросила Чарли.

Йен задумалась.

– Талантливее? Пожалуй, нет. Просто другой. Художников талантливее Мэри я еще не встречала. Она гениальна!

– А тот ваш художник не гениален?

– На мой вкус, гениален, только по-своему, он не такой яркий, как Мэри. Его первую выставку проводила я. Оглушительного успеха ни он, ни я не ждали. Успех если приходит, то постепенно. В общем, я постаралась разрекламировать выставку, но дебютантам в этом плане сложно. Закрытый показ вполне удался, хотя продали только три картины. В день открытия тоже ничего примечательного не случилось, но потом о моем дебютанте заговорили. Я вообще уверена: мастерство не спрячешь. Через три дня все выставленные картины раскупили, а люди с нетерпением ждали новых. – Йен залилась краской и прижала руки к шее. – Это был лучший момент моей карьеры, – объявила она. – Коллекционеров я чуть не палкой отгоняла, причем их было много, а не один пожелавший скупить все ради саморекламы. – Йен тяжело вздохнула: – Сейчас вспоминать об этом больно...