Полужизни

С диким воплем Эйден бросился ко мне и схватил за руки. Я испуганно вскрикнула.

– Что ты несешь?! Откуда ты знаешь, как она выглядит?

– Я с ней встречалась! Эйден, пожалуйста, послушай! Ты не убивал Мэри Трелиз. Она жива. Она ведь художница, верно? Помнишь, я рассказывала о стычке в галерее Сола? Той жуткой особой и была Мэри! А картину, которую она тогда принесла, а мне захотелось купить, я видела сегодня на стенде галереи «Тик-так». Картина называется «Аббертон». На ней человек без лица...

Эйден выпустил меня и неуверенно, словно ведомый какой-то силой, отступил.

– Нет... – пробормотал он. В уголках его рта засохла белая пена. Лоб усеяли капельки пота. – Замолчи... Замолчи... Ты лжешь! Что ты задумала?

– Ты все напутал! – торжествующе воскликнула я. – Ты не убивал Мэри Трелиз – ни много лет назад, ни в другое время! Она жива. «Аббертон» датирован 2007 годом. Шесть месяцев назад, когда мы с ней схлестнулись, картина была без рамы, но сейчас рама есть. Эйден, она жива!

Уточнять, соответствует ли «убитая» Мэри моему описанию, не потребовалось: лицо Эйдена покрывала смертельная бледность.

– Я убил Мэри Трелиз, – проговорил он. – Но наверное, ты знала это с самого начала. Наверное, поэтому пришла ко мне в мастерскую просить работу, а карты раскрываешь только сейчас. – В глазах Эйдена полыхал гнев. – Кто ты на самом деле, Рут Зинта Басси? Что задумала? – Он медленно приблизился, а я, потрясенная его черной иронией, словно окаменела. – Решила разжечь во мне страсть, а потом уничтожить? Или с ума свести? Это все твое наказание или только первая его часть? Как поступишь теперь? Пойдешь в полицию?

– Не понимаю, о чем ты! – заплакала я. – Никакого плана у меня нет! Я тебя люблю и наказывать не собираюсь. Хочу лишь убедить, что ничего плохого ты не сделал. Поехали в Александра-палас, покажу ту картину, «Аббертон». На улице ждет такси.

– «Аббертон»... – бесцветным голосом повторил Эйден, глядя сквозь меня в пустоту. – Хочешь сказать, что на выставке «Врата в искусство» есть картина под названием «Аббертон», написанная Мэри Трелиз?

– Именно! Датированная 2007 годом. Поехали, Эйден! Представитель галереи заявила, что картина продана. По-моему, она врет, хотя всякое может быть, и если явится покупатель...

Эйден взял свой бумажник, дорожную сумку и вытолкнул меня в коридор. Картина Глории Стетбей, подаренная мне вместо помолвочного кольца, осталась у стены. Эйден захлопнул дверь номера, без единого слова ответив на вопрос, который я боялась задать. Он расторг нашу помолвку и с тех пор о ней не заговаривал.

Когда я спустилась к такси, Эйден сидел в салоне с таким видом, словно прождал меня несколько часов. Ссутулился, лицо мрачное...

– Садись! – велел он. В чем дело? Вернуться на выставку предложила я, а он ведет себя так, словно принуждает меня. – Александра-палас! – велел он водителю. – Постарайтесь быстрее!

– Эйден, поговори со мной! – взмолилась я. – Что произошло между тобой и Мэри Трелиз? Почему ты считаешь, что убил ее? Почему говоришь, что я намеренно свожу тебя с ума? Зачем мне это? – Я твердо верила: расскажу про «Аббертон», и кошмар закончится. Ничего подобного! Подавленная и разочарованная, я закрыла лицо руками и разрыдалась.

– Слезы не помогут! – процедил Эйден.

– Пожалуйста, объясни, в чем дело!

– Зря я тебе доверился! О Мэри Трелиз вообще заговаривать не следовало.

– Но почему ты мне не доверяешь?! Я тебя люблю, и прошлые твои поступки никакого значения не имеют. Мне еще вчера надо было об этом сказать, но я растерялась. И я ни минуты не сомневалась в том, что ты никого не убивал!

– Говори тише!

– В ступор я впала не потому, что мои чувства к тебе изменились, а потому что я не поверила твоему рассказу! К тому же я сразу поняла: имя Мэри Трелиз мне знакомо, но я никак не могла вспомнить откуда. Наверное, видела его на счете или квитанции, когда у Сола работала... – От длинной тирады у меня сбилось дыхание.

Эйден нащупал мою ладонь и легонько сжал, но ко мне не повернулся. Он смотрел в окно и думал, размышлял о невидимых и недоступных мне вещах – о своем прошлом.

– Вы с Мэри... подрались? – чуть ли не шепотом спросила я и нарисовала в воображении сцену: Эйден отталкивает Мэри; она падает и ударяется обо что-то головой; в панике Эйден бросается прочь, уверенный, что совершил убийство...

– Тш-ш! – выдохнул Эйден.

Неужели он считает меня ребенком, которого можно успокоить, ничего не объяснив? Но выспрашивать подробности бесполезно, в этом не оставалось никаких сомнений.

Приехали! Я расплатилась с таксистом.

– Номер стенда помнишь? – спросил Эйден.

– Он напротив Джейн Филдер, а у нее номер... номер... – Мысли перепутались, в голове полная каша – разве тут вспомнишь?

– Сто семьдесят один, – подсказал он.

Вслед за Эйденом я пробиралась сквозь толпу посетителей, неспешно рассматривавших картины. Совсем как мы накануне! Прошел всего день, а мне казалось – целая вечность.

– Вот он! – воскликнула я, издалека увидев большую вывеску галереи «Тик-так», и взглянула на часы: почти три. Я ушла отсюда в половине второго... Горло судорожно сжалось, в ушах застучала кровь.

Крашеная блондинка исчезла. На ее месте сидела женщина постарше с прической музы прерафаэлитов – длинной косой, на затылке свернутой в узел. Белый льняной костюм и обтягивающий красный топ с глубоким вырезом выгодно подчеркивали красивый загар. Дополняли наряд коричневые сандалии с разноцветными бусинами.

– А ты совсем иначе описывала... – процедил Эйден и отвернулся, будто ему стало противно.

«Аббертон» постигла та же судьба, что и крашеную блондинку, – он исчез, а на его месте теперь висела картина точно такого же размера: обнаженная молодая уродина рядом с цыпленком. Растрепанные волосы, крепко сбитое, совершенно не женственное тело – ей только в регби играть! Но я же знала, что так получится, едва сели в такси, почувствовала не надежду, а панический страх. Я почти не сомневалась, что «Аббертон» исчезнет, но отчаянно себя переубеждала. Сколько раз читала: негатив мысленный порождает негатив реальный, и теперь винила только себя.

– Наверное, покупатель забрал, – пробормотала я. – Картина была здесь, клянусь... Прошу прощения, – обратилась я к женщине в льняном костюме, нарочито громко, чтобы услышал Эйден, стоявший у стенда напротив. – Я была здесь пару часов назад, разговаривала с вашей коллегой. Молодая женщина со светлыми волосами...

– Это Кьяра, – улыбнулась женщина. – К сожалению, она уже ушла. А я Йен Гарнер, хозяйка галереи «Тик-так». Могу чем-нибудь помочь?

– У вас была картина под названием «Аббертон», работа художницы Мэри Трелиз. Вот там висела, – я показала на портрет уродки с цыпленком.

– Нет, – покачала головой Йен Гарнер. – Вы ошибаетесь, такой картины у нас не было.

Я онемела. Вообще-то дурные предчувствия для меня норма, но подобного я не ждала. Почему эта стильная, изысканная, утонченная женщина лжет, да еще так откровенно? Она ведь понимает, что говорит неправду!

– Я была здесь в половине второго. Ваша девушка, Кьяра, сказала, что «Аббертон» продали еще вчера. Вероятно, картину забрал новый владелец.

– Не люблю указывать людям на ошибки, но, боюсь, вы что-то путаете. – Йен Гарнер вытащила листок из папки. – Вот перечень картин, которые выставляет наша галерея, – название и имя художника.

Конечно же, «Аббертон» в списке не значился, равно как и имя Мэри Трелиз.

– Но... «Аббертон» здесь был! – Я повернулась к Эйдену и по его напряженной позе догадалась, что он жадно ловит каждое слово, даром что другой стенд рассматривает.

– Простите, – покачала головой Йен Гарнер, – когда я сменила Кьяру, она заявила, что пока не продала ни одной картины. Иными словами, на стенде все, что вчера утром привезли из галереи. Ничего не изменилось. А вы...

Я не дослушала, потому что Эйден быстро зашагал прочь, и я, боясь снова его потерять, побежала следом.