Полужизни

«Пусть Эйден окажется в Лондоне!» – думала я. Везти «Аббертон» в Спиллинг очень не хотелось, домой – тем более. Поразительно, но картина уже меня угнетала. Силу «Аббертона» я почувствовала моментально: сначала она притягивала, а после того, как Мэри Трелиз унизила и оскорбила меня, отталкивала. Абсурд, конечно, но картины я боялась.

– «Аббертон», – медленно повторила блондинка, записывая название на квитанцию. – Имя художника?

– Мэри Трелиз.

Надо же, служащий галереи не в курсе! Сол Хансард такие вопросы не задает. Как же она представляет интересы художников, если не знает, кто что написал? Безразличие даже скрыть не пытается! Выяснить бы, какой процент удерживает «Тик-так». По словам Эйдена, большинство галерей оставляет себе половину, даже те, где совершенно не пекутся об интересах художников.

– Мэри Трелиз? – встревоженно переспросила девушка.

Господи, что она сейчас скажет? Что я ошибаюсь и Мэри Трелиз погибла? Точнее, была убита много лет назад?

Девушка подошла к «Аббертону» и постучала по раме ручкой:

– Эта картина вам понравилась? – Судя по недоверию и раздражению в ее голосе, я создавала ей ненужные проблемы.

– Да. – Я достала кредитку, чтобы продемонстрировать серьезность намерений, и приготовилась к отповеди. Мол, «Аббертон» мне не достанется, потому что Мэри Трелиз велела продать картину любому, но только не мне. Хотя я ведь не представилась, моего имени девушка знать не может.

– Простите за недоразумение, но картина уже продана. – Блондинка растянула губы в натужной улыбке.

– Что? Это же... невозможно. На ярлыке нет красной метки! – возмутилась я и лишь тогда заметила, что цены на нем тоже нет, только название и имя художника. На остальных картинах, представленных галереей «Тик-так», имелись отпечатанные ярлыки с ценой, лишь на паре стояло «Не для продажи». Почему у «Аббертона» ярлык рукописный? Потому что его добавили к экспозиции в последнюю минуту?

– Объяснила же: это недоразумение. Картину купили еще вчера. – Сочувственная улыбка стоила девушке немалых трудов. – Я собиралась приклеить метку, да не успела. Я тут буквально с ног сбилась!

– А сами говорили, что к вашему стенду никто не подходил! Не верю, что картину уже купили. Почему вы не хотите продать ее мне?

Я должна забрать «Аббертон». Обязательно! Эйден увидит картину, и между нами все наладится, словно вчерашнее признание и сегодняшняя отчужденность привиделись в кошмарном сне.

Блондинка возвела глаза к небу, мол, вот идиотка попалась!

– По-вашему, я не хочу заработать? То, что продается, продам с удовольствием!

Замешательство и отчаяние придали смелости, и я повела себя так, как не решилась бы, если бы на карте стояло нечто менее важное.

– Покажите квитанцию или этот, как его, приходный ордер! Вы же сохранили желтый листок? – Я ткнула пальцем в приходник, который девушка начала заполнять на «Аббертон». И независимые художники, и галереи на выставке используют одинаковые трехслойные формуляры с белым, желтым и зеленым листками. Накануне Глория Стетбей заполнила формуляр на наших с Эйденом глазах и оставила желтый листок себе.

– Что за ерунда?! – Крашеная блондинка рассмеялась, но получилось очень неестественно.

Я решительно шагнула вперед, а девушка попятилась к «Аббертону», словно боясь, что я сорву картину со стены.

– Вы работаете с Мэри Трелиз, да? Раз ее картина выставлена на вашем стенде, значит, вы представляете ее интересы. – Как хорошо, что Сол разъяснил мне основные принципы деловых отношений в мире искусства. – Если эта картина продана, я бы хотела купить другую кисти Мэри. У вас есть ее работы на продажу?

– Точно не скажу. Вам лучше заглянуть в нашу галерею на Шарлотт-стрит...

– Сейчас там кто-нибудь есть? – не унималась я. Девушка врала, и я решила выбить из нее правду. – Может, позвоните и уточните? Скажите, есть покупатель на любую работу Мэри Трелиз, лишь бы картина была свежей, подписанной и датированной.

– В галерее сейчас нет никого, кто мог бы... Я вообще сомневаюсь... – забормотала блондинка и выразительно развела руки. – Если честно, я не уверена, что у нас есть другие работы этой художницы.

– Так вы представляете ее интересы или нет?

– Я не намерена обсуждать отношения галереи с художником...

– С художником, который не желает продавать свои работы! – перебила я. – Ведь так? Мэри Трелиз не продает свои работы никому.

Это была не догадка, а уверенность. Мэри частенько приносила Солу свои картины (надменно игнорируя меня), чтобы заказать к ним рамы, но в галерее их никогда не выставляла. Сол с удовольствием размещает картины своих клиентов, а мне однажды сказал, что это лучшая реклама и для него, и для художников, но, очевидно, не для Мэри Трелиз.

– Не знаю, о чем вы, – в очередной раз соврала девушка. – Знаю лишь, что продала одну картину Мэри – вот эту! – Она ткнула пальцем в «Аббертон». – И изменить я уже ничего не могу! С удовольствием продам вам любую другую картину. Выбирайте!

Я покачала головой.

– Если «Аббертон» продан, покупатель наверняка за ним вернется. Когда именно, он не уточнил? – Накануне Эйден объяснил: выставка-ярмарка отличается от экспозиции в галерее. Новоиспеченный владелец картины не обязан ждать конца мероприятия, чтобы ее забрать, сделать это можно в любой момент.

Не получив ответа, я продолжила атаку:

– Так покупатель сам заберет картину или он заплатил за доставку на дом? Не проверите, на желтом листке это наверняка отмечено?

– Нет, не проверю! Даже если бы я была в курсе... Послушайте, помочь мне вам больше нечем. Очень надеюсь, что охрану вызывать не придется!

Неужели эта девушка меня боится?

– Не волнуйтесь, я сейчас уйду. Только... не окажете мне услугу?

Блондинка с подозрением смотрела на меня, явно ожидая подвоха.

– Пожалуйста, не убирайте картину до моего возращения. Я уже передумала ее покупать, хочу лишь показать своему другу, а он... куда-то запропастился.

– Тот высокий парень в черном пиджаке?

– Да.

– Попробую, – смягчилась девушка. – Но если явится покупатель, тогда, простите, ничего сделать не смогу.

Не сказав более ни слова, я развернулась и двинулась прочь – и так потеряла много времени. Блондинка права: если «Аббертон» действительно продан, покупатель может явиться за ним в любую минуту. Я выбежала на улицу и замахала рукой: «Такси! Такси!» – но, оглядевшись, заметила, что поблизости нет ни одной машины, зато несколько человек стоят в ожидании. Один из них посмотрел на часы, тяжело вздохнул и зашагал по дороге.

Где же такси? Мне нужно скорее попасть в отель: там ждет Эйден. Он ведь наверняка вернулся туда, чтобы сдать номер, забрать наши вещи и картину Глории Стетбей. Показалось такси. Женщина в сером брючном костюме решительно шагнула к машине и, ни на секунду не прекращая разговор по сотовому, распахнула заднюю дверцу. Я бросилась наперерез, вытащила из кошелька двадцать фунтов и протянула ей, попросив уступить очередь мне. «Несчастный случай!» – выпалила я. Женщина с сомнением на меня взглянула, но взяла деньги и отступила на тротуар.

У «Драммонда» я попросила таксиста не уезжать: «Сейчас вернусь!» Не дождавшись лифта, я птицей взлетела по лестнице и вскоре уже стучала в дверь номера 436: «Эйден! Эйден!»

Дверь приоткрылась, зашелестели удаляющиеся шаги. Я распахнула дверь настежь: Эйден стоял посредине номера спиной ко мне. Да, теплым прием не назовешь, ладно хоть в номер впустил! Впрочем, я знала: стоит Эйдену меня выслушать, его настроение исправится.

– Мэри Трелиз! – выпалила я, и Эйден обернулся. – Как она выглядит?

– Не знаю, зависит от скорости разложения тела. Лучше патологоанатома спроси.

– Худощавая, волосы черные с обильной проседью, кожа плохая, по-старушечьи морщинистая, зато выговор великолепен. Под нижней губой светло-коричневое родимое пятно, формой напоминающее... двухсторонний гаечный ключ. А может, кость, по крайней мере, в мультфильмах их именно так рисуют.