Корона Анны

– Деньги, счета, акции... Каждый день смотрю на похоронные надписи, открытки с сусальными ангелочками и Мадоннами, на черные траурные костюмы, галстуки, шляпки, носки – всё это покойницкое шоу мод... Урны для пепла, четки, что оплетут чьи-то опухшие пальцы, таблички, на которых будет выгравировано пожелание лежать с миром... Короче, я выхожу из этого морга.

Случалось, что и раньше Глена охватывала пронизывающая все его естество жалость к самому себе. Порой он останавливался в этой беготне, вечной спешке. И в круговерти комфорта, состоящего из квартиры в престижном районе, дорогой машины, поездок на острова, женщин; с неразлучными спутниками этого комфорта – постоянными счетами и бесконечными деловыми встречами, вдруг цепенел в ужасе, видя, как катится его жизнь. Нет, вовсе не так, как этот черный «Ягуар» – стрелой по гладкому прямому шоссе, а разбитой телегой по ухабистой дороге. Да, как старая телега с пьяным извозчиком, которая попала в глубокую рытвину и не может оттуда выбраться…

– Я все понимаю, но так из бизнеса не уходят. Поговорим об этом позже, – ответил Хулио. Тень пробежала по его улыбчивому лицу. Он знал Глена в хандре. Однако угадал, что сейчас с приятелем происходит нечто иное.

Машина сделала последний поворот, и в редеющих сумерках впереди показались мачты белых кораблей.

Вытащив из багажника два вместительных пластмассовых ящика и спиннинги, приятели направились к домику, у которого за билетами уже выстроилась очередь мужчин.

Веял океанский бриз, запах соли смешивался с сигаретным дымом стоящих в очереди рыбаков. С дублеными лицами, в резиновых комбинезонах и высоких сапогах, вполголоса они разговаривали о последней рыбалке, о разрешенных в этом сезоне размерах и количестве рыбы для отлова.

– Два билета, синьора, – Хулио протянул в окошко свою кредитную карточку.

И вот, отшвартовавшись, корабль пошел в открытый океан.

На палубе никого не было, кроме двух матросов: один – пожилой, в оранжевом дырявом кожаном фартуке, с пегой неухоженной бородой, обветренным сухим лицом и впалыми морщинистыми щеками, и другой – лет двадцати пяти, коротко стриженный, узкоплечий и с татуировкой на худой шее, тоже в кожаном переднике и сапогах. Оба матроса ходили по палубе, поправляя многочисленные спиннинги в лунках железных трубок. Затем старый распахнул дверцу подсобки на корме, вытащил оттуда ведра, из которых торчали рукояти ножей. Швырнул на стол упаковки мороженых устриц и принялся колоть их ножом.

Все рыбаки пока находились в трюме. Некоторые играли в электронные игры на своих IPhone, но большинство спали в креслах. Трое французов в ладно подогнанных комбинезонах о чем-то увлеченно разговаривали и громко смеялись.

Хулио рассказывал Глену о недавно купленной системе «Modern Art», где холст электронный, кисточка тоже электронная, и рисовать можно даже не прикасаясь к холсту.

Глен едва ли слушал приятеля. После долгой поездки по ночному шоссе можно было и подремать – плыть предстояло часа два.

...Он видел Воронеж, где пролетело его детство и юность: дощатые заборы, мостовые, крыши домов с торчащими антеннами, Чанга – их фокстерьера, рыжеватого, с темными пятнами. Вот Чанг, еще щенок, выбегает из дома и с лаем устремляется к глубокой луже, не высыхавшей даже летом. Неподалеку от лужи выбрасывали мусор из хлебного магазина, и там всегда копошились птицы. В один миг всю тучу голубей и ворон подбрасывало в небо, и было забавно наблюдать, как маленький Чанг такое устроил...

– Очнись, пора, – Хулио трясет Глена за плечо и, потянувшись крепко, до хруста в суставах, сам уходит на палубу.

Глен закрывает глаза в надежде досмотреть сцену, когда птицы спускаются с неба и, осмелев, начинают теснить отважного Чанга. Но тот не уступает ни пяди, лает, огрызается... Лай, однако, скоро заглушает мощный рев двигателя корабля и топот ног многочисленных рыбаков по ступенькам лестницы, ведущей на палубу.

Солнце еще только выползло на несколько вершков над волнующейся темной водой. Беспокойно и радостно пищат чайки над кораблем: корабль – значит, будет им пожива. Далеко вдали – берег в пустынных, крутых обрывах.

– Yes, I got it! (есть! зацепил!) – раздается первый счастливый крик.

Все прутья спиннингов вдоль палубы быстро приходят в движение.

– Got it! Got it! – кричат со всех концов корабля, и в большие пластмассовые ящики шлепаются первые пойманные рыбы.

Глен и Хулио стоят рядом, сжатые с обеих сторон рыбаками. На железной перекладинке отмерзают устрицы для наживки.

– Que sopresa! Fabulosо! (замечательно! фантастика!) – кричит Хулио на испанском. Покрепче обхватив ручку спиннинга под мышкой, крутит катушку. Леска натянута, леску водит над водой таинственными кругами.

В темно-зеленой волнующейся бездне блестят серебристые зеркала – рыбы, изо всех сил стремящиеся уйти назад, в глубину, где мрак, холод, камни, крабы. Но какая-то чертова сила, вцепившись в верхнюю губу, тянет их наверх, в ужас света и жара. Повсюду слышатся возгласы, ругань, чье-то пение, кто-то зовет моряка на помощь – затянуло леску под днище корабля.

– Сорвалась. F-fuck!.. – Хулио поправляет соломенную шляпу и мрачно смотрит туда, где миг назад из воды вылетела большая белая рыба с острым, как пика, носом. Резанула зубами ненавистную леску, тянувшую ее в смерть, и плюхнулась обратно в волны.

– Для такой нужен стальной поводок, – спокойно комментирует стоящий рядом худощавый негр. В который раз он подкуривает окурок, прилипший к его большой губе.

Все звонче пищат чайки. За корму полетели их первые «блюда» – рыбьи кишки и отрезанные головы.

Несколько китайцев, оставив свои спиннинги, уже устроили себе ленч прямо на корме: усевшись кружком на ведрах, поедают ломтики сырого рыбьего мяса, окуная их в маринад и запивая рисовой водкой.

– Какая женщина может доставить мужчине столько кайфа, а? – Хулио пытается вынуть крючок изо рта крупного окуня.

– На, возьми щипцы, – Глен передает Хулио щипцы. У него уже полный ящик камбал и окуней. Двух маленьких акул он отдал китайцам, которые берут всё подряд, даже ядовитых морских скворцов.

Холодные соленые брызги летят в лицо. Руки и одежда в слизи устриц, чешуе и рыбьей крови.

К обеду клев постепенно спадает.

– Вынимай снасти! – командует толстолицый капитан, сидящий наверху в кабине. Ему уже хочется назад, на берег, но еще часик-полтора придется отработать – покрутиться, попробовать несколько других мест.

И вот корабль идет обратно, к берегу. Трюм снова полон. Китайцы, насытившись сырой рыбой в маринаде и захмелев от рисовой водки, французы от вина и песен, негры от пива и качки, – все спят.

А корабль швыряет в гигантских волнах, что спичечный коробок...

ххх

Машина возвращается в Нью-Йорк. Глен за рулем. Хулио, разомлев, полулежит в кресле:

– Может, мне и не нужно было продавать свою яхту? Но эти дорогущие страховки, техинспекции, ремонты, поиск дока на зиму... Нет, слишком много пролем, – размышляет он вслух. Позевывает. – Ну, старик, расскажи, наконец, про свою новую герлфренд.

Глен смотрит в зеркало заднего вида:

– Это не новая, это – старая.

Глава 7

– Да, мамочка, я все запомнила, не волнуйся. Где Глеб Викторович? Он только что вышел. Купить себе краски и мне что-то похрустеть в дорогу.

В светлой футболке с короткими рукавами, открывающими бронзовый загар рук, Неля сидела перед монитором лэптопа. На экране – Кира. Связь была никудышной, изображение Киры часто крошилось на мелкие разноцветные квадратики.

– Да, мамуля, представляешь, вчера мне позвонила та богатая еврейка с Нью-Джерси, у которой я когда-то работала, помнишь, и сказала, что хочет, чтоб я к ней вернулась. Даже извинилась за свое скотское обращение со мной тогда. Она согласна платить мне аж двенадцать долларов в час, представляешь? Я посчитала: за полгода я заработаю десять тысяч баксов!