Крестоносцы

Мария даже немного прибавила в весе и чуть-чуть посвежела на лице. Молока им вполне хватало на двоих, а остального - тем более, если учесть, что козе теперь они заготавливали гораздо больше, чем в первый год их изгнания.

Мария никогда не говорила мальчику. почему они здесь, но, казалось, его этот вопрос вообще не интересовал.

Лишь однажды он как-то спросил:

-    Мама, а что, людей больше нет на Земле?

-    Почему же, сынок, есть, - отвечала она, - но мы просто от них далеко.

-     И что, нельзя дойти? - удивился мальчик. - Земля такая большая?

-     Не знаю, сынок. Наверное, большая. Сколько мы здесь живем, я еще никого не видела. Но раньше, до того, как мы здесь оказались, нас было много, и прошли мы очень много. Шли день и ночь, и вот сколько, - и Мария показала на пальцах несколько раз количество месяцев пути, - один палец - один месяц, - продолжала объяснять она.

-      Значит, вы шли девять месяцев? - уточнил мальчик, к этому времени обучившийся элементарному счету.

-      Да, сынок, выходит девять, -с грустью отвечала она.

-     А почему вы шли сюда? - спросил после небольшого молчания сын.

-     Не знаю, - честно отвечала мать, - так говорил наш поводырь. Он говорил, что есть такая земля, где нет беды и где есть много соленой воды. Это море, - продолжала она объяснять.

-     Мope, - повторил и о чем-то подумал мальчик.

-     А почему мы остались здесь?

-     Я заболела и отстала ото всех, - немного приукрасила Мария давно прошедшие времена.

-     А что, никто не мог помочь? - снова спросил сын.

-     Понимаешь.., - немного замялась мать, - у всех свои больные: и дети, и взрослые, а я ведь одна, у меня не было никого. Вот и отстала ото всех.

Мальчик долго смотрел на мать, явно не понимая такого ответа, но ничего не оказал, видимо удовлетворив свое детское любопытство.

По времени они больше к этому вопросу не возвращались. Прошло еще несколько лет.

И снова, как прежде, они жили одни в этой огромной полупустынной местности. Мальчик подрастал, и понемногу его детский ум преподносил матери сюрпризы. Когда ему исполнилось семь лет, он сказал:

-    Мама, я знаю, почему мы здесь.

-    Почему же, сынок? - все так же ласково, окружая заботой и вниманием, отвечала Мария.

-   Потому, что другие не взлюбили тебя за то, что ты одна. Меня ведь не было, правда?

-    Да, правда, сынок, - с горечью отвечала мать, прижимая сына к груди, - но ты не волнуйся. Подрастешь, мы вернемся к людям.

-     Ты их боишься, мама, правда? - и сын смотрел ей прямо в глаза, - они тебе сделали много плохого, и ты не хочешь их больше видеть? - продолжал спрашивать мальчик.

Мария смолчала, а слезы густо устлали ей глаза. Затем, немного успокоившись, она ответила:

-     Не надо, сынок, об этом спрашивать. Время это прошлое и уже все забылось. Может, они сейчас уже другие. Жизнь учит всех, не только нас с тобой.

-      Да, я знаю, мама, - отвечал совсем по-взрослому мальчик, - я не буду тебя больше об этом спрашивать. Прости меня, пожалуйста.

-      За что, сынок, - сквозь слезы улыбнулась мать, - ты ведь просто хочешь знать правду. Это так?

-      Да, мама, - утвердительно ответил мальчик и прижался к материнской груди, совсем как в детстве.

Потом Мария успокаивала уже сама себя, все же надеясь на то, что они действительно возвратятся к людям.

"Только к каким? - продолжала мыслить она вечерами. - Вряд ли ей удастся найти своих. Ведь прошло столько лет. Да и выжили ли они в этой общей беде? Скорее всего, они придут просто в какой-нибудь город или поселение и если их примут, то попробуют жить там.

- На всякий случай, далеко уходить от места не буду, - думала дальше женщина, - все-таки какой-никакой дом. Да и участок небольшой есть. Много ли нам с сыном надо.

- Но, что это? - встревожилась она про себя, - что же я думаю только о себе. Сын ведь вырастет, и ему нужно будет обретать свою жизнь. Создать свою семью и действительно жить с людьми. Нельзя же вот так заколотить себя наглухо. Все-таки  это тоже жизнь, но немного другая, более беспокойная, порой тревожная и не дающая того, что хотелось бы. Но, как не говори, а это тоже жизнь. И пусть, она чего-то там недодает - это не страшно. Важно, чтобы как-то изменялась вся наша  жизнь. А  вот  так, в одиночестве, она вряд ли изменится. Что может один человек сделать, если вокруг такая  грозная  сила природы. Потому, он должен взрастать вместе с другими.

Вот здесь то и появилась мысль у Марии о том, что действительно нужно перебираться к другим и хотя бы отдать сына для получения каких знаний, а она сама будет помогать ему в этом своим трудом  где-нибудь.

В этих горьких и злободневных рассуждениях прошло еще два с небольшим года.

Зима в этом году выдалась суровой и многие побеги погибли. Мальчику исполнилось десять лет, и Мария твердо решила покинуть это место.

Она хотела сказать об этом сыну, но тот, к удивлению, опять опередил:

- Я знаю, мама, что ты решила, - начал он, - но поверь, еще рано куда-то уходить. Это говорят они, - и он указал рукой вверх, - нас там никто не ждет, - мальчик показал в сторону дороги, идущей к югу, - я  сам скажу тебе, когда будет нужно.

Мария ничего не ответила и молча согласилась. В душе ей самой не хотелось этого именно сейчас.

Потому, услышав слова сына, она даже обрадовалась и, крепко его обняв, стояла долго и смотрела вслед утопающей среди деревьев дороге.

За последние пять лет сама местность немного преобразилась.

Деревья подрасли, появилось больше кустарников.

Да и сами большие камни, среди которых они жили, обросли мхом и покрылись какой-то вьющейся растительностью.

Так что, теперь, с дороги вообще вряд ли кто смог бы распознать какое жилище, разве что по идущему вверх дыму от их печи.

С подрастанием сына Марии пришлось еще немного расширить пещеру и почти добраться до голых камней.

В связи с этим ей пришлось хорошо потрудиться, а заодно обучить своего сына кое-каким навыкам труда.

Они вместе вымазали глиной все стены, не забывая подложить пальмового листа внутрь и переложили печь, в которой за это время накопилось довольно много какой-то черной пыли, частички которой залезали в нос, рот, и они вместе постоянно чихали, пока все это не выветрилось наружу.

За это время в их домашнем обиходе появилась дополнительная посуда - большие чашки и маленькие, глиняные горшки и другое, помогающее сохранять пищу в теплом состоянии, а также прохладную воду для питья, которую брали в том же ручье, что и раньше, уходя вниз по его течению.

С годами он расширялся и понемногу становился небольшой речкой. Мать с сыном в одно лето разбросали устилавшие дно большие камни и немного углубили его.

Получилась небольшая по размеру пойма, в которую изредка заходила рыба, и мальчику удавалось ее ловить.

Вместе с этим их жизнь немного преобразилась, когда они обнаружили еще один съедобный плод.

Как он вырос в этой местности - непонятно. Никто его не сажал и не выращивал, как горох.

Попробовав на вкус, мать с сыном пришли к выводу, что его можно употреблять, как и все другое. Правда, этот плод долго не задерживался. Он быстро созревал, а затем лопался или просто опадал на  землю, где и погибал.

Потому, они старались побыстрее сорвать и съесть. А зерна из тех, что уже опали, клали на солнце и сушили.

К этому времени в их местности появились птицы. Они небольшими стайками кружились над их обнаруженными плодами и даже создавали некоторую птичью перебранку за. тот или иной переспелый плод.

Но, к удивлению, пока не было ни единого животного существа, кроме их козы, которая по ночам иногда поднимала голову и почему-то подавала голос.

Вовсю сновали только ящерицы, но и их было немного. Так что в общем разноголосье можно было даже сосчитать сколько их всего и в каких местах находятся.

Природа потихоньку оживала, и это немного увеселяло их души. Все-таки не одни в этой немоте окружающего. И, возможно, вскоре вовсе наступит какое изменение.