Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 24 из 40

– Ну, она… – леди Уэстхолм нахмурилась. – Она… э-э… просто сидела, если я не ошибаюсь.

– Она сплетала и расплетала пальцы, – внезапно сказала мисс Пирс. – Помню, я еще подумала… бедняжка, это выдает ее чувства! Но вот на лице у нее ничего не отражалось – понимаете, только руки нервно двигались. Помнится, однажды, – принялась рассказывать она, – я так разорвала фунтовую банкноту – не отдавая себе отчета в том, что делаю. «Может, мне нужно сесть на ближайший поезд и ехать к ней? – думала я (у меня внезапно заболела двоюродная бабушка). – Или не ехать?» Я никак не могла решить, а когда посмотрела на свои руки, то увидела, что вместо телеграммы рвала фунтовую банкноту – фунтовую банкноту – на мелкие кусочки!.. – Мисс Пирс сделала театральную паузу.

Не слишком одобряя выход на первые роли своей спутницы, леди Уэстхолм холодно осведомилась:

– Что-нибудь еще, мистер Пуаро?

Он вздрогнул и словно очнулся от глубоких раздумий.

– Ничего… ничего… вы все так ясно изложили… так точно.

– У меня превосходная память, – с довольным видом заявила леди Уэстхолм.

– Одна просьба, леди Уэстхолм, последняя, – сказал Пуаро. – Пожалуйста, сидите на месте, не оборачивайтесь… А теперь, не будете ли вы так добры описать, во что мисс Пирс сегодня одета – конечно, если мисс Пирс не возражает.

– О, нет, нисколько! – прощебетала мисс Пирс.

– Послушайте, мистер Пуаро, в чем смысл

– Пожалуйста, будьте так добры и выполните мою просьбу, мадам.

Леди Уэстхолм пожала плечами и с неохотой стала перечислять:

– На мисс Пирс хлопчатобумажное платье в коричневую и белую полоску и суданский пояс из красной, синей и бежевой кожи. На ногах бежевые шелковые чулки и лакированные коричневые туфли с завязками. На левом чулке спущена петля. На шее у нее ожерелье из сердолика и ярко-синие бусы… на платье перламутровая брошь в форме бабочки. На среднем пальце правой руки перстень в виде скарабея. На голове широкополая шляпа с двойной тульей из розового и коричневого фетра.

Она сделала паузу, абсолютно уверенная в себе, потом сухо спросила:

– Что-нибудь еще?

Пуаро широко развел руками:

– Я в восхищении, мадам. Вы необыкновенно наблюдательны.

– Я редко упускаю детали.

Леди Уэстхолм встала, слегка наклонила голову и вышла из комнаты. Мисс Пирс последовала за ней, печально разглядывая свою левую ногу. Пуаро остановил ее:

– Одну секунду, мадемуазель, будьте так добры…

– Да? – мисс Пирс подняла голову, и по ее лицу пробежала тень тревоги.

Пуаро доверительно склонился к ней:

– Видите тот букет полевых цветов на столе?

– Да, – ответила мисс Пирс, удивленно глядя на него.

– А вы заметили, как я нюхал эти цветы?

– Ну… право… нет… не могу сказать.

– Но вы помните, что я чихал?

– О, да, это я помню!

– Впрочем… неважно. Понимаете, мне стало интересно, не вызывают ли эти цветы сенную лихорадку… Неважно!

– Сенную лихорадку? – воскликнула мисс Пирс. – Помню, одна моя кузина прямо мучилась от нее! Она всегда говорила, что если каждый день прыскать в нос раствором борной…

Пуаро не без труда отделался от рецепта кузины и от самой мисс Пирс. Закрыв дверь, он вернулся в комнату, удивленно вскинул брови и пробормотал:

– Но я не чихал, в том-то все и дело. Я не чихал.

Глава 6

Леннокс Бойнтон вошел в комнату быстрой, уверенной походкой. Будь тут доктор Жерар, он удивился бы перемене, произошедшей с этим человеком. Апатия исчезла. Он держался бодро, хотя явно нервничал. Его взгляд беспокойно перебегал от одного предмета к другому.

– Доброе утро, мистер Бойнтон. – Пуаро встал и церемонно поклонился. Леннокс ответил неловким поклоном. – Я очень вам благодарен, что вы согласились со мной поговорить.

Ответ Леннокса прозвучал неуверенно:

– Э-э… полковник Карбери сказал, что так надо… посоветовал… ссылался на формальности…

– Садитесь, пожалуйста, мистер Бойнтон.

Леннокс сел на стул, недавно освобожденный леди Уэстхолм.

Пуаро продолжил непринужденным тоном:

– Боюсь, это стало для вас сильным потрясением.

– Да, конечно. Хотя нет, наверное, нет… Мы всегда знали, что у мамы слабое сердце.

– Но разве разумно, учитывая данное обстоятельство, позволить ей такое утомительное путешествие?

Леннокс Бойнтон вскинул голову.

– Моя мать, мистер… э-э… Пуаро, – с печальным достоинством ответил он, – сама принимала решения. И если она что-то задумала, спорить с ней было бесполезно.





Произнеся эти слова, он сделал глубокий вдох, лицо его внезапно побледнело.

– Мне хорошо известно, – согласился Пуаро, – что пожилые дамы иногда бывают упрямы.

– Чего вы добиваетесь? – раздраженно спросил Леннокс. – Я хочу знать. Почему вдруг потребовались все эти формальности?

– Возможно, вы не в курсе, мистер Бойнтон, что в случае внезапной и необъяснимой смерти формальности необходимы.

– Как это «необъяснимой»? – Голос Леннокса прозвучал резко.

Пуаро пожал плечами:

– Всегда возникает следующий вопрос: смерть произошла от естественных причин… или это самоубийство?

– Самоубийство? – Леннокс удивленно посмотрел на него.

– Конечно, вам лучше знать, могло ли такое случиться, – непринужденно ответил Пуаро. – Естественно, полковник Карбери в некотором затруднении. Ему нужно решить, проводить ли расследование… аутопсию… и все остальное. Поскольку я оказался под рукой и у меня большой опыт в подобных делах, он предложил мне провести несколько бесед и дать ему соответствующие рекомендации. Естественно, ему не хотелось бы причинять вам неудобства – по возможности.

– Я телеграфирую консулу в Иерусалим, – раздраженно сказал Леннокс Бойнтон.

– Конечно, у вас есть на это полное право, – уклончиво произнес Пуаро.

Повисла пауза. Потом сыщик развел руками:

– Если вы отказываетесь отвечать на мои вопросы…

– Вовсе нет, – поспешно ответил Бойнтон. – Только… это представляется… излишним.

– Понимаю. Прекрасно вас понимаю. Но на самом деле все очень просто. Как говорится, таков порядок. Насколько мне известно, в тот день, когда умерла ваша мать, мистер Бойнтон, вы покинули лагерь в Петре и отправились на прогулку?

– Да. Мы все пошли – за исключением моей матери и младшей сестры.

– Ваша мать в тот момент сидела у входа в свою пещеру?

– Да, снаружи. Она всегда сидела там после обеда.

– Понятно. Вы ушли… когда именно?

– По-моему, в начале четвертого.

– А когда вернулись с прогулки?

– Точно сказать не могу… в четыре часа или, возможно, в пять.

– То есть через час или полтора?

– Да… примерно. Я так думаю.

– Вы кого-нибудь видели на обратном пути?

– Что?

– Встретили кого-нибудь? Например, двух дам, сидевших на камне?

– Не знаю. Да, кажется, встретил.

– Наверное, вы были слишком заняты своими мыслями и не обратили на них внимания?

– Наверное.

– Вы разговаривали с матерью, когда вернулись в лагерь?

– Да… Да, разговаривал.

– Она не жаловалась на самочувствие?

– Нет… нет, с нею вроде бы все было в порядке.

– Не могли бы вы вспомнить ваш разговор?

Леннокс задумался.

– Она заметила, что я быстро вернулся. Я сказал, что да, быстро. – Леннокс снова умолк, пытаясь сосредоточиться. – Я пожаловался на жару. Она… спросила, который час… сказала, что ее наручные часы остановились. Я взял ее часы, завел и снова застегнул у нее на руке.

– И который был час? – осторожно прервал его рассказ Пуаро.

– А? – вскинул голову Леннокс.

– Который был час, когда вы устанавливали время на наручных часах?

– Ах, да. Было… было без двадцати пяти минут пять.

– Значит, вы точно знаете, когда вернулись в лагерь! – мягко заметил Пуаро.

Леннокс покраснел:

– Да. Ну и дурак же я! Простите, мистер Пуаро. Боюсь, я плохо соображаю. Все эти волнения…