Страница 158 из 183
Движение прошло по тесным рядам офицеров. Некоторые, правда, даже не скрывали удовлетворения. Сотник Вакулинский расправил усы и подмигнул своим соседям. Постная физиономия полковника Соловьева оставалась безучастной. Ему было все равно — что гетман, что Петлюра: он стоял за «единую и неделимую».
Потом заговорили все сразу. Как же в городе? Какая власть? Еще гетманская или уже директории? Что делать офицерской роте? Они теперь петлюровцы? Или вообще никто? Может быть, петлюровцы придут разоружать? А может, надо выступить в поддержку гетману?
Парчевский улыбнулся учтиво и сдержанно.
— Вряд ли это имеет смысл, господин прапорщик! Французский десант уже высадился в Одессе! — снова экспромтом соврал он. — Батальон зуавов и рота каких-то зулусов или сенегальцев, черт их там разберет — все они негры, все они черные. Словом, какой-то колониальный отряд. Во время войны, на западном фронте, помните? Истые звери!
Теперь уже все повскакивали с мест. Вот это новости! Сотник Вакулинский уже собрал в кружок своих. Он волновался: смотрите, и французы поддерживают директорию! Слава! Вот теперь наконец Украина станет самостийной! Сотник Вакулинский уже чувствовал себя властителем страны.
— Минуту внимания, господа! — попросил Парчевский. — Новости еще не все. — Офицеры сразу же смолкли и снова обступили его. — Я, с вашего разрешения, пришел к вам как бы парламентером. — Парчевский шутливо развел руками. — Я только что говорил по прямому проводу с уполномоченным директории, этим самым, как его, ну, забыл… Словом, дело в том, — он бросил улыбку направо и налево, — что вся армия директории исключительно добровольная. Мобилизованных у них нет. Как, помните, было у Каледина, у Корнилова или сейчас на Дону. И мне поручено передать вам, что с этой минуты каждый из господ офицеров абсолютно свободен. Кто хочет, может немедленно идти домой. Поручик Микоша, вас ждет невеста! Вася! А тебе, кажется, за углом, тут же на Киевской? Прапорщик Луцкий, и вам? — Парчевский по-приятельски подмигнул нескольким офицерам. — Итак, господа, вы все свободны. — Шум, выкрики не давали ему говорить. — Тише, господа! Одну минутку! Оружие будьте добры оставить здесь. Брать оружие с собой я ни в коем случае разрешить не могу!
— Позвольте! — вскипел наконец полковник Соловьев. — Однако командир роты, кажется, все-таки я? Военное командование поручило мне…
Парчевский бросил быстрый взгляд на Аглаю, потом звякнул шпорами и вытянулся перед полковником.
— Господин полковник имеет в виду гетманское командование? Разрешите рапортовать, господин полковник! В результате действий добровольной армии украинской директории в направлении Киева и в направлении Одессы военное командование армии гетмана Скоропадского вынуждено было капитулировать, сдаться на милость победителя, о чем по прямому проводу сообщено мне, как коменданту города и гарнизона. Поручик Парчевский, кавалер четырех крестов ордена святого Георгия!.. — Опустив руку, Парчевский любезно улыбнулся. — Никак не думал, господин полковник, что вы такой щирый украинец. Ах да! — вдруг вспомнил он. — Господин сотник Вакулинский!
— Я! — подскочил сотник.
Парчевский снова козырнул. Невольно и сотник поднес руку к фуражке.
— В нашем разговоре уполномоченный директории, — обратился Парчевский только к нему, но так, чтобы могли слышать все, — сказал, что те из добродиев старшин, которые пожелают добровольно вступить в войска директории, могут остаться здесь. Командование ими мне приказано препоручить вам, господин сотник Вакулинский.
— Слушаю, пане атаман! — гаркнул Вакулинский.
— Будьте добры, выявите желающих и выставьте из добровольцев караул у винтовок и ротного имущества! Вы меня поняли, пан сотник Вакулинский?
— Понял, пане начальник гарнизона!
Аглая потихоньку пожала Парчевскому руку. От ее лица на него пахнуло жаром.
В казарме поднялась кутерьма. Несколько офицеров, живших недалеко, на Киевской улице, уже собирали свои пожитки. Несколько других расспрашивали Парчевского, не страшно ли будет сейчас пройти в другой конец города, на Новый План? Кто-то кричал, что всего лучше остаться здесь до утра. Кто-то сетовал, что он не местный и не может сразу же отправиться домой. Некоторые требовали, чтобы не распускали роту. Большинство столпилось вокруг Парчевского, расспрашивая о подробностях принесенных новостей. Парчевский врал, как умел. Он сообщил, что французов идет два корпуса, что англичан — эскадра из восемнадцати крейсеров и четырех дредноутов и что из вагонного парка уже выехали за десантом эшелоны порожняка, так что ждать англо-французов надо не позднее утра. Полковник Соловьев, в кругу нескольких кадровых старших офицеров, пыхтел, как паровоз, доказывая, что никто не имеет права расходиться, пока он не получит надлежащего приказа за номером, числом, подписями и государственной печатью, — пускай немецкой, французской, английской, зулусской или «вашей директории» — ему безразлично, один черт.
Сотник Вакулинский подошел к Парчевскому и доложил, что идти добровольно в петлюровскую армию выразили желание семнадцать офицеров и что караулы у винтовок и «огневого довольствия», а также дозоры у казарм он выставил из этих семнадцати.
И в эту самую минуту вдруг один за другим раздались четыре пушечных выстрела. Все умолкли и сорвались с мест. Пушки ударили снова — опять четыре кряду. Стреляли не дальше чем в четырех-пяти километрах, со стороны вокзала.
— Рота! — растерянно скомандовал Соловьев. Несколько прапорщиков уже бежали к козлам за винтовками. Петлюровские старшины у козел взяли на руку.
Аглая схватила Парчевского за локоть и стиснула так, что он чуть не вскрикнул. Орудийные выстрелы гремели один за другим — чаще и чаще, они уже сливались в один общий грохот канонады. И гулко рокотала броня — это били броневики.
— Рота! Слушай мою команду! — заорал полковник Соловьев.
Тогда Парчевский вспрыгнул на кровать и поднял руку.
— Господа офицеры! — крикнул он что было мочи, перекрывая общий шум. — От имени командования объединенными силами войск украинской директории — Симона Петлюры, французской армии — президента Ричарда Пуанкаре и морского десанта — короля Англии, Георга Четырнадцатого, я, комендант гарнизона, приказываю: смирно!
Все затихли и нехотя стали смирно. Директория, Пуанкаре, король Георг! Рев канонады не умолкал. Парчевский стоял бледный, решительный. Аглая мило улыбалась вытянувшемуся против нее строю офицеров. Она прятала подбородок в нежное пушистое боа. Парчевский стоял на кровати, сапогами прямо на чьей-то белой подушке, и подрагивал ногой, обтянутой элегантным лаковым голенищем. Шпоры тихо и нежно позванивали.
— Вот что, господа офицеры, — сказал он, — броневики войск директории уже час назад вошли в город. Это они пристреливаются к местности. — Парчевский нагло усмехнулся. — Понимаете? Надо же дать знать окрестным селам, что власть гетмана пала, потом — вообще, понимаете, темно, ночь?… Я должен вернуться на свой пост. Прошу соблюдать спокойствие. Я обещаю вам каждый час высылать конного связного с пакетом — аллюр три креста. Но советую вам, господа, спокойно лечь спать.
Уже уходя, Парчевский вполголоса сказал Вакулинскому:
— Пане сотник, оружия без моего распоряжения никому не давать. Вы же понимаете, сгоряча кто-нибудь может… ну, вы меня понимаете! Если будет попытка со стороны русских офицеров свергнуть власть директории — без жалости огонь.
— Слушаю, пане начальник гарнизона!
— Честь имею!
Юзеф ударил по коням, и ландо рвануло с места. Аглая от толчка упала навзничь. Но она и не собиралась вставать. Смех душил ее.
— Пуанкаре… не Ричард… а Раймонд! — захлебывалась она. — И почему король Георг — четырнадцатый?
Парчевский склонился над ней.
— Черт их там разберет! Серьезно, Раймонд? — Он беззвучно засмеялся, его трясла мелкая, нервная дрожь. — А короли, еще в гимназии учили, Людовики, Генрихи непременно «надцатые»…
— Однако какой же вы ловкий враль! И как это вы здорово придумали назвать тех дураков петлюровцами!