Страница 157 из 183
— Перед вами прекрасная иллюстрация марксистского положения о «вождях», отрывающихся от масс, о том, что их ждет, — опять рассмеялась она. — И вообще великолепно: благодаря революционному саботажу масс вождь реакции покинут на произвол судьбы, и реакционная власть пала. Советую вам все-таки заняться марксистским самообразованием! — Аглая выпрямилась и натянула перчатку. — В таком случае, поручик Парчевский, именем Ревкома вы обезоружены. Ваш револьвер!
Парчевский снова вынул револьвер и любезно протянул его Аглае.
— Пожалуйста. Он заряжен, предохранитель поднят, осторожно! А палаш?
Аглая взяла браунинг и снова села. Она волновалась.
— Почему вы не предупредили нас о том, что ваши казаки разбегаются?
Парчевский криво улыбнулся и закусил губу.
— Пардон! Но не имея чести состоять в рядах вашей партии коммунистов-большевиков, не располагая счастливой возможностью знать ваши тайные адреса, конспиративные квартиры, подпольные явки и как там у вас это еще называется, я…
— Ну, не сердитесь, Вацек! — Аглая встала и положила ему руку на плечо. — Мы сами виноваты. Вы же прекрасный и честный парень! — Она мягко прищурилась, но сняла руку Парчевского со своей талии и отодвинулась. — Что касается офицеров, то их обезоружим мы с вами одни. Прикажите вашему несчастному кучеру сейчас же подать нам лошадей. Ландо Таймо еще существует?
Мгновенье Парчевский любовался энергичной, красивой девушкой.
— Оно ждет, запряженное еще с вечера. Как паровоз под парами! — Парчевский повернулся к коридору и крикнул. — Юзеф! Подавай к крыльцу! — Окрик гулко прокатился пустыми коридорами и замер где-то за раскрытой дверью. — Юзеф так и остался с лошадьми и ландо. Говорит, жинка в Вороновицах опять родила, а он уже три года как из дому. Решил тут остаться в холостяках. Куда поедем? Охотно прокачусь. Вы разрешите накинуть вам на плечи эту портьеру? Идет дождь. Погоны срезать?
— Нет, нет! — поспешно остановила его руку, вооруженную ножиком, Аглая Викентьевна. — Что вы? Как раз наоборот! — Она опять кокетливо прищурила глаза. — «Серебряные звездочки, золотой погон!.. Это и прекрасно, что вы… фараон…» — Она пропела это и засмеялась. — Жаль только, что вы не полковник! Ну, да ничего… Офицеры в роте вас хорошо знают? — Она снова отвела руку Парчевского от своей талии. — Прекрасно! Мы едем к ним. Вот вам ваш браунинг, у меня свой.
— Оставьте себе! — усмехнулся Парчевский. — Пускай будут и у вас два. На всякий случай. А также на память обо мне. Номер три тринадцать два нуля.
— Нет, нет! — сказала Аглая. — Подарки потом! А сейчас он может вам пригодиться! — Она протянула браунинг обратно Парчевскому.
— Ах, детка! — отстранил ее руку Парчевский. Потом он вынул из обоих брючных карманов по браунингу и навел их на Аглаю. — Учиться вам надо, долго еще учиться! Ну, разве ж можно так разоружать? — Он спрятал браунинги в карманы брюк. И тут же вынул из карманов френча другую пару. — Я никогда не ношу меньше четырех, кроме того, который в кобуре.
— Нахал! — Аглая захохотала, заливаясь краской. — А я вам еще верила! Ну, погодите же теперь! Я вам отомщу, заноза. Пошли!
Ландо уже прошуршало по мостовой под окном. Они вышли в холодную, сырую ночь. Парчевский оставлял все двери открытыми, а мебель опрокидывал, как будто здесь прошел погром.
— Кланяюсь, пани Аглайо! — весело приветствовал Аглаю Викентьевну кучер Таймо. — Ночь добрая, веселый будет шпацир! Кони застоялись, ух!
— Здравствуй, Юзеф! Пустишь лошадей во весь дух. И не останавливайся, что бы ни случилось!
— Слухам, пани! Галоп! Вшистко едно жице бедно!.. Командо, гальт! — Кони вздрогнули и насторожили уши. — Тпрунь, тпрунь — форвертс!!!
Лошади взвились и рванули с места в карьер. Ландо запрыгало, как резиновый мяч: По сторонам вихрился туман, мелкий дождик стеклянной крошкой ударил в лицо.
Придерживаясь друг за друга, Парчевский и Аглая намечали план дальнейших действий. Офицерская рота состояла исключительно из мобилизованных офицеров. Из семидесяти пяти пятьдесят были местные и на три четверти — прапорщики военного времени: дети железнодорожников, студенты и служащие. Кадровые офицеры занимали только командные посты. Преобладающее большинство равнодушно или враждебно относилось к идее национальной украинской государственности во всех возможных ее формациях. Но довольно значительная группа молодежи придерживалась петлюровской ориентации. Эти только и ждали переворота. Заводилой у них был сотник Вакулинский.
Ландо стрелой мчалось через город. Лошади летели галопом. Промелькнул центр. Пронеслись справа нахохлившиеся, притихшие домики Киевской улицы. Никто не останавливал, город был мертв. Налево на насыпи покачивались туманные сквозь изморось фонари. На фоне серого неба выросли черные зубцы окружавших полк тополей. Первый окрик встретил их уже на территории полка.
— Кто? Пароль?
— Комендант города поручик Парчевский! — Парчевский перегнулся через борт и тихо произнес пароль. Патруль посторонился. Это были два прапорщика офицерской роты. Они очень обрадовались Парчевскому.
— Вот отлично, что вы приехали, господин поручик! Наши совсем измучились, до сих пор еще не спят. Какие новости?
Ландо подкатило к освещенной казарме за плацем. На крыльце столпилось человек десять офицеров. В руках у всех были винтовки.
— Господин Парчевский! Поручик! Вацлав! — Приезду гостя все чрезвычайно обрадовались. Окружив Парчевского, вежливо раскланиваясь с Аглаей, офицеры повели их в казарму.
— Господин комендант города. Господа офицеры!..
Офицеры вскакивали с кроватей, на которых лежали, не снимая шинелей, и устремлялись навстречу. Из-за деревянной фельдфебельской перегородки выплыл ротный командир, полковник Соловьев.
Парчевский щедро расточал улыбки. Рота была почти в полном составе. В дозорах находилось, очевидно, не больше десяти — двенадцати человек. Винтовки блестящим частоколом выстроились в козлах у входа.
— Вацлав Юрьевич! — приветствовал и Соловьев. — Ну, что там? Какие новости? Понимаете, такое безобразие! Все телефонные провода перерезаны, и, естественно, до утра никто не берется искать повреждение. Мы абсолютно, ну, понимаете, абсолютно ни бе ни ме! Как там дела вашего украинского государства?
Парчевский откозырял и сделал жест в сторону Аглаи. Офицеры посматривали на нее, не зная, как объяснить присутствие незнакомой дамы здесь, в такую пору.
— Как видите, — улыбнулся Парчевский. — Я совсем запросто. Моя жена! — звякнул он шпорами. — Аглая Викентьевна Македон. Пардон, Парчевская…
Аглая мило улыбалась, пожимая руку полковнику и окружающим офицерам.
— Очень приятно! — сразу успокоился полковник. — Ваша жена? Очень приятно! А что это за выстрелы, стрельба, шум?
— Пустяки! Репатрианты хотели разграбить хлебные лавки, — отмахнулся Парчевский, — ну, знаете, пришлось немного попугать… Разрешите, господа, сесть?
— Ах, извините! Аглая Викентьевна! Наша походная жизнь…
Все расселись на кроватях. Аглая села рядом с Парчевским и даже слегка прижалась к его плечу. С ее губ не сходила любезная и обольстительная улыбка красивой женщины, хорошо знающей цену себе, а также и мужчинам, окружающим ее.
Парчевский потер руки и улыбнулся.
— Так вот, господа, новости все-таки есть. И немаловажные. Я вижу, — он улыбнулся еще доверительнее, — вам не терпится их услышать? Не буду дразнить ваше любопытство. Понимаете, господа, — гетмана… — он сделал паузу, и Аглая пробежала взглядом по окружающим ее лицам, — гетмана, господа, уже нет. Киев, по-видимому, взят. Власть на Украине перешла, господа, к директории…
Секунду длилось молчание.
— А французы? — спросил полковник Соловьев.
— Французы?… — Парчевский не был подготовлен к этому вопросу. — Французы что ж… Понимаете! — сразу же нашелся он. — Французы тоже поддержат директорию. Да, да! Только что получена искровая депеша! — Он пощупал карманы так, словно телеграмма была где-то здесь, но он ее не находит. — Ах да! Я отправил ее немецкому командованию. Очевидно, и немцы теперь станут на сторону директории. Они же заявили, что признают ту власть, которая одержит верх. Так вот, господа, директория победила.