Страница 142 из 183
Выходили из «Вишневого сада» так.
Впереди выступал Золотарь, на лице у него блуждала блаженная, счастливая улыбка: он шел босой, проклятые сапоги нес под мышкой. Он бормотал про себя что-то насчет дипломатии и тесных сапог. Стах и Пиркес шли вместе. Стах шепотом рассказывал Пиркесу, что он, мол, придумал одну штуку, ну такую штуку, что засвербит в носу и у меньшевика с эсером, и у буржуя с офицером, а главное — у немца! А совсем в хвосте прыгала то на одной, то на другой ноге Одуванчик. Ноги у нее совсем затекли, пока она там стояла на страже у ворот. И чем дальше — она все больше и больше отставала. Ведь у каждой афиши на заборе ей непременно надо было остановиться. Господи, и чего только не показывали в этих кинематографах счастливым людям, имеющим в кармане крону, чтобы заплатить за билет. И — «Жизни бал» с Верой Холодной и — «Разбитую любовь» с Мозжухиным и Лысенко, и — «Кавалер ордена святой подвязки» с Максом Линдером. Вот зимой, во времена совдепов, большевики всех чисто пускали бесплатно в кино…
— Стах, — спросил вдруг Пиркес, — а кем ты собираешься быть потом, ну, после революции?
— Как — кем? — удивился Стах. — Самим собой!
И тут же рассердился.
— Сперва революцию надо сделать, а тогда уже думать, кем кому быть! Не ищи доли, а ищи воли! Не слышал, как народ говорит?
Продовольственный состав на Германию
Темная ночь благоприятствовала им.
Все три оконца — и то, которое выходило на насыпь, и те, которые глядели вдоль колеи, — они завесили рядном. Со двора, впрочем, и так никто не мог бы подойти: цепной пес путевого обходчика сидел сразу за порогом, на каждый неясный шорох в лесу отзываясь угрожающим рычанием. Кроме того, на насыпи стояла на страже старшая обходчикова дочка, пятнадцатилетняя Варька, внимательно вглядываясь в огни полустанка на второй версте.
Ночь была тихая, безветренная, непроглядная, — и здесь, за закрытой дверью, за плотно завешенными окнами, в тесной комнатке путевой будки нависла тяжелая, нестерпимая духота. Старый седоусый обходчик, его молодая круглолицая жена сидели рядом на большом, в полкомнаты, семейном ложе, ежеминутно утирая пот с мокрых покрасневших лиц. Маленькая Олечка стояла у отцовых колен — широко разинув рот, округлив глаза и вот уже полчаса так и не могла оторвать зачарованного детского взгляда от этих необыкновенных чужих дядей с удивительными красными повязками и от кучи прекрасных блестящих игрушек перед ними на столе. Ей было страшно, она жалась то к матери, то к отцу, но и любопытство ее разбирало, и она уже несколько раз пробовала потихоньку пробраться поближе к столу. Тогда старый обходчик сердито кричал на нее, хватая за худенькое плечико:
— А куда? Опять лезешь? Не подходи близко, а то сейчас убьет!..
— И в кого она такая непоседа уродилась? — забирала тогда Ольку мать, тихо улыбаясь молчаливым гостям.
Гости молчали и дымили папиросами, щедро выпуская дым из-под плотных красных полумасок с узенькими щелками для глаз. Стол был завален неожиданными здесь вещами: небольшой кучкой лежали обыкновенные железнодорожные аварийные петарды, и большой грудой — зажигательные бомбы в жестяных футлярах и немецкие ручные гранаты — всего шестнадцать штук.
Старый обходчик помялся и наконец отважился.
— Может бы, того… — несмело кивнул он на стол, — может, оно не след бы курить… А? Как-никак пироксилин, да и бомбы, это же, как говорится, взрывчатое вещество… Неровен час…
— Волков бояться, в лес не ходить, — фыркнул низенький и приземистый, который на ходу прихрамывал на левую ногу. — Иль об камень головой, или камнем в голову!
— Как сказать, — покачал головой обходчик, — не для смерти, верно, вырядились вот так, а для жизни!
— Верно, дяденька, приметили. Это я просто заврался, сроду такой — сам гол и язык балабол. Как та гречневая каша, что хвалилась, будто прямо с маслом народилась.
Старый обходчик усмехнулся в седые усы.
— Старого инвалида машиниста Кульчицкого сынок будете?
— А?
— Вот имени только не припомню — не то Владислав, не то Бронислав… На крестинах ваших гулял у папашеньки. Помощником я тогда еще по молодости лет ездил…
— Станислав, — буркнул Стах, — а Бронислав это старший брат. Перехватили, видно, дяденька, на крестинах — такое из младенца вышло, хоть язык ему отрежь: где лужа, там и он с удой.
— Да неужто, — сочувственно покачал головой обходчик. — Казимиру Сигизмундовичу неприятность. Добрый был машинист. И человек ничего себе, правильный, пчел любил разводить и прищепы выращивал. Ковыряется еще?… По отцовому складу и вас признал — отец у вас тоже за словом в карман не полезет…
— Таков уж наш род: не спросясь прет вперед…
— А-а! — стащил с лица красную маску и сердито бросил ее на стол Золотарь, — жарко, промокла вся…
Собака на дворе отрывисто зарычала. Золотарь вскочил и сделал шаг к двери. От движения огонек каганца замигал, по стене запрыгали длинные изогнутые тени.
— Это ничего, — сказал обходчик, — это он на мышу. На чужого человека Серко не так рычит. — Обходчик, покряхтывая, встал. — Пойду и я, гляну на огни. — Он взял фонарь, зажег его лучинкой от каганца и вышел, стукнув дверью.
Стах прошел в угол и еще раз перещупал стоявшие там инструменты, — три лома, три кайла, три ключа. Потом снова сел и вынул папиросу.
— Не страшно вам? — спросила жена обходчика, улыбаясь.
— На печи страшно, когда в лесу волки воют…
— Это правда, — засмеялась женщина. — Олька, не подходи, кому говорю?
Стах перехватил девочку и поставил ее между колен. Он уже тоже снял маску. Он легонько щелкнул девочку — сделал «грушку». Девочка засмеялась. Стах ухватил ее за чубик.
— Как тебя звать?
— Ай! — вскрикнула девчушка.
— Разве Ай? А мама говорила — Олька?
Девочка звонко рассмеялась. Стах посадил ее на колено и стал раскачивать.
— Ой, шла баба дубнячком, зацепилась пояском, сюда скок, туда скок, отцепись, мой поясок… А ну, повторяй, только быстро: наша перепеличка мала и невеличка под подстожьем отпадпадемкалась…
Девочка залилась смехом.
— Пелепелицька… отпад… Не мозю! — захлопала она в ладоши.
Стах открыл рот, чтоб протараторить еще какую-то скороговорку, но рывком отворилась дверь, и обходчик поспешно вошел в комнату. За ним, теребя платочек на голове, влетела Варька — шустрая и ловкая девчонка.
— Зажег… — начал было обходчик, отдуваясь, но Варька перебила его:
— Уже… мигает… раз засветил… потом второй и третий… Уже!
Стах, Золотарь и Пиркес — он тоже был с ними — вскочили и бросились в угол за инструментом. Пиркес схватил все в охапку и, понатужившись, вскинул себе на плечо.
Захватив снаряжение, они быстро направились к двери.
— Погодите же, — остановил их старый обходчик, — хлопцы, что ж это вы?… Как договорились!.. — Он преградил им путь, протягивая моток веревки. Руки у него дрожали. Жена заметалась, стала мелко креститься.
Пиркес сердито заворчал и сбросил ломы на пол.
— Скорее!
Все трое они схватили веревки, поспешно стали разматывать петли. Обходчик растянулся на постели, жена, смущенно улыбаясь, нерешительно села рядом.
— Господи, грех какой!..
Золотарь накинул ей петлю на плечи и быстро затянул ее на груди.
— Руки, руки… — прошептала она, часто дыша ему в лицо, — руки же привяжите, а потом всю кругом, чтоб встать нельзя было…
Пиркес тем временем уже обмотал обходчика с ног до головы, как колбасу. Стах, в сомнении, держал веревку над маленькой Олечкой.
— Надо так надо! Вяжите! — заволновался обходчик. — А то скажут: малая ведь на Пост сбегать могла, что ж вы ее не послали? Вяжите, хоть как-нибудь, а свяжите…
— Гляди, — улыбнулся и Стах, — плакать, Олечка, не будешь? Утром куклу тебе принесу… и конфетки… две штуки… Тихо лежи, я легонько… — Он не туго обмотал девочку веревкой и попробовал, не режет ли где.
Дошла очередь и до Варьки.
— А, может, меня не надо, — взмолилась девушка. — Я с вами уйду! Ей-богу? А там в лесу и пересижу… А? Будто и дома не была? А? Будьте такие добренькие…