Страница 35 из 58
SUUM CUIGUE
Это что, латынь? — мелькает в голове, однако я не успеваю испытать замешательства. Спрут, изловчившись, прыгает мне на спину, стискивает шею. Хриплю, захлебываюсь, теряю последние силы. Что-то трещит, неужели мышцы? Когда не сомневаюсь, что все пропало, тьма на мгновение рассыпается. Снова вижу дверь, на этот раз прежнюю, двустворчатую, с мутным окошком под самой притолокой. Правее табличка:
КАРАНТИН. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН
Кто это тут посторонний? — проносится у меня. Несусь к двери, сжавшись, как пушечное ядро. С разбега толкаю ее ногой, обутой, к моему огромному удивлению и не меньшей радости, в тяжелый армейский ботинок с толстой, рифленой подошвой.
Как раз то, что надо!
Дверь с треском подается, распахнувшись сразу обеими створками. Инерция выносит меня в узенький коридор без окон, их отсутствие компенсируют двери, последних — великое множество. Пожалуй, даже больше, чем в логове фашистов, воссозданном воображением мультипликаторов из компании ID Software. Ныряю наугад в первую попавшуюся, оказываюсь в новом коридоре. На пороге оборачиваюсь и вижу, как за мной по пятам ползет черный кисель, его подрагивающие щупальца тянутся ко мне. Играючи сметя двустворчатую дверь, чудовище теперь толкает перед собой ее жалкие остатки. Толстые щупальца, протиснувшись в вырванный с мясом проем деревянной дверной коробки, тянутся ко мне, выпятив отвратительные серые присоски, каждая размером с рюмку. Студенистое туловище, или что там у монстра, волочится следом, круша строительные конструкции. Коридоры ему явно не по размеру, оно — будто крокодил в кротовой норе. Впрочем, похоже, не страдает от этого. Потолок и стены, гипс, деревянные плинтуса и даже перекрытия у него на пути деформируются, как пластик от высокой температуры, теряют цвет и форму, растрескиваются и затем исчезают в темной бездне.
Только не останавливайся! И не смотри на нее!
На кого, на нее?! — всхлипывает внутренний голос.
На дверь! На ту самую дверь, через которую только что выскочил!
Теперь, распертая протиснувшимися за мной щупальцами, страшно деформированная, но еще узнаваемая каким-то образом, она напоминает корону на макушке монстра, ассоциирующуюся с абсолютным злом.
Отворачиваюсь и несусь со всех ног. Сначала неуклюже, но, к конечностям постепенно возвращаются и чувствительность, и прыть. Бегу все быстрее.
Снова сворачиваю, теперь направо, будто хочу запутать следы. Сделав очередной поворот, сразу за углом сталкиваюсь с мужчиной, он застыл прямо посреди коридора. Отшатываюсь, отдуваясь, пытаюсь восстановить сбитое дыхание и сообразить: кто он такой?
Мужчина выглядит так скверно, словно последние лет десять провел узником в подземелье. Его клетчатая рубашка давно превратилась в лохмотья, джинсы продраны на коленях, на ногах — старые рваные шлепанцы. Незнакомец смотрит в землю, волосы спутанные, длинные, с проседью. Челка упала на лоб. Потом он поднимает лицо, в откровенно больных слезящихся глазах застыла мольба, как у сбитой на дороге собаки. И я, совершенно неожиданно, вспоминаю. Озарение приходит мгновенно. Да, я помню эти глаза. Никто в жизни больше не смотрел на меня с таким выражением. Обвисшие усы, как и волосы, обильно тронула седина, но именно они дополнительный штрих, по которому я безошибочно опознаю этого человека.
— Малыш, — сбивший меня много лет назад водитель протягивает стеклянную литровую банку, ее донышко завернуто в старую газету. Внутри, кажется, бульон, в нем плавают части расчлененной курицы. Из банки торчит столовая ложка, как мачта затонувшей шхуны. — Сынок, поешь супа?..
Молча смотрю, как он, держа банку на ладони, зачерпывает ложкой гущу.
— Поешь. Хороший суп, жена сварила. Полезно… Ты пойми, парень, я ведь не хотел, чтобы так вышло. Ты же не будешь говорить дядям из милиции, что это я виноват?
Язык — будто к небу прилип, не могу выдавить из себя ни звука.
— Не хотел, — горестно потрясая стеклянной банкой, снова и снова повторяет Водитель. _ Хоть, поверь, я с себя своей вины не снимаю, понимаю, что дал маху. Осознаю, что неправ, можно сказать…
Как он меня узнал? — вот главная мысль, что вертится в голове, пока он кается в тысяче первый раз. Впрочем, стоит ли мне удивляться, ведь мы оба — в Госпитале, даже если сейчас кругом какая-то новая вариация кошмара, а, раз так…
— Не хотел, клянусь…
— Скажите, — перебиваю я, вспомнив о своей идее расспросить водителя сбившей меня машины. — В тот день вы случайно не заметили на дороге ничего противоестественного? Скажем, видимость неожиданно ухудшилась, туман наполз…
Вздрогнув, он не сводит с меня глаз. Я, тем временем, продолжаю:
— Или, быть может, пешеходы какие появились, тоже немного странные?
Он оторопело глядит на меня, разинув рот. Наконец овладевает собой, но при этом еле шевелит губами:
— Так ты тоже видел?!
— Видел, — мне остается кивнуть. — Только не понимаю, что. А вы?
— Я — нет… — Водитель судорожно сглатывает. — Сынишка мой видел… Вроде как людей на проезжей части. Только он тогда малявкой был совсем. Потом, спустя много лет рассказал мне о них. Я ему не поверил тогда… — мужчина затравленно оглядывается. Движение мимолетное, но его хватает, чтобы промеж лопаток выступил фреон. Кручу головой вслед за Водителем, к счастью, пока в коридоре все благополучно. Если, конечно, это приятное словечко хоть в какой-то мере применимо к Госпиталю, ставшему с недавних пор Черной звездой, поймавшей меня в свое гравитационное поле.
— Кого вы боитесь? — спрашиваю в лоб. — Тех людей, что ваш сынишка видел на дороге?
— Нет, — сообщает он вполголоса.
— А кого?!
— Боюсь… — шепчет Водитель.
— Нет, вы уж, пожалуйста, скажите, — напираю я, подумав, что имею право знать, если это касается меня. А я почти уверен, что касается.
Наконец, Водитель собирается с мужеством:
— Он меня заставил… — выпаливает мужчина. — Я не хотел, но…
— Заставил что?
— Ну, сбить тебя…
Это что-то новое. Секунду перевариваю смысл брошенной им фразы, затем на ум приходит сцена в салоне автомобиля, подсмотренная мной глазами его сынишки. Когда мужчина за рулем конвульсивно дернулся, и машина потеряла управление.
— Кто вас заставил? — охрипшим голосом спрашиваю я.
— Я не могу сказать, — шепелявит Водитель.
— Однако, вам все же придется.
— Ты Дознавателя помнишь? — неожиданно спрашивает он.
— Какого Дознавателя?
— Того, что к тебе в больницу приходил…
— И что с того?
— Это он хотел твоей смерти…
— Он? — в горле першит, мне приходится откашляться. — Но зачем ему было желать мне смерти? Что я ему сделал?
— Ты — ничего. Он тебя из-за твоей бабки ненавидел.
— Из-за бабушки?! — поражаюсь я. — А она-то ему чем насолила?!
— Не знаю…
— Но ведь должна была быть какая-то причина?
— Темная история, — Водитель судорожно сглатывает слюну. — И давняя очень… с войны еще тянется…
— Вы хотите сказать, они были знакомы с войны?!
— Знакомы?! Ну ты даешь, малец! Они ж были сводные брат и сестра! Они вместе выросли, в одном доме у приемных родителей. Оба осиротели в войну, что, понятно, немудрено, принимая в учет, сколько народу тогда полегло…
— Брат и сестра?!!
Вот это новость…
Я так потрясен, что, на мгновение, забываю о чудовище, преследующем меня по пятам, хоть, расслабляться, понятно, нельзя, оно где-то рядом, преследует меня по пятам.
— Брат и сестра?! — повторяю я, придерживая его за руку. Но, похоже, большего мне не узнать. Проблеск сознания исчезает с его лица, передо мной снова оживший манекен, повторяющий с упорством автомата:
— Поешь супа, а? Хороший суп, жена сварила. Тебе после аварии надо…
Неожиданно что-то падает на пол. По звуку, словно игральная кость. Опускаю глаза, вижу на темном деревянном полу коренной зуб. Он вывалился из его рта, откуда еще?