Госпиталь. Per Aspera

Как бы реагируя на мои рассуждения, экран мобильного гаснет, динамик издает короткий предсмертный писк. Пытаюсь его реанимировать, толком не представляя, зачем. Умирающий…

Засыпающий, блин…

…Samsung разражается посланием: «Батарея разряжена. Зарядите». Это звучит, как последнее прости.

Опускаю его в карман, кончина электронного товарища вызывает воспоминание о тамагочи, обитатель которого был угроблен мной в детстве. Я ухаживал за ним пару недель, не мог налюбоваться, после того, как мне его подарили, а потом потерял в квартире и долго, но безуспешно искал. А затем, наверное, просто забыл о нем, бедолаге. Чуть позже я услышал его жалобный писк из-под тяжеленного книжного шкафа. Это было утром, я опаздывал на школьный экзамен. Я слышал, как он кричит, взывая о помощи, но, ничего не мог с этим поделать. Когда я вернулся домой — бедняга уже испустил дух. Вечером, с маминой помощью, мы извлекли его из ловушки, и я пролил над ним ведро слез. Это было ужасно… Даже мама уронила несколько слезинок над этой игрушкой.

Мама…

Я пытаюсь вспомнить ее лицо, и, кажется, угадываю кое-какие черты. У нее изумрудные глаза и светлые волосы с рыжинкой, и еще — она очень добрая.

Ко мне. Все мамы такие. Ну, или почти все.

VII. Погибший мотоциклист

Сижу на койке, прислушиваясь к тишине. Час действительно тихий. Слов нет.

Даже слишком…

Не успеваю додумать эту мысль, как из-за двери доносятся голоса медсестер. Они громко перекрикиваются между собой, видимо из разных концов коридора. Коридор длинный и им приходится почти что надрываться.

Это даже не стерео. Это гребаный dolby surround какой-то.

— Люба?! — между тем, летит из-за двери, — ты в двадцать четвертой была?!

— А шо там?!

— Да нада одеяла забрать, а она закрытая! Слышь, кинь мне ключи!

— Щас, Мань, погоди!

В общем, они действительно перекликаются, как двое обитателей соседних островов архипелага. Если только это не галлюцинация. Через мгновение слышится металлический перезвон, с которым тяжелая связка скользит по мраморным плитам коридора. Дверь приоткрыта, приподнявшись на локте, вижу стальной дребезжащий комок, мелькнувший в проеме.

Хм… движение…

Если это галлюцинация, то весьма убедительная, а вид пролетающих ключей органично дополняет звуковое сопровождение.

Порывисто поднявшись, выглядываю в коридор. Там никого нет, медсестры пропали так же неожиданно, как появились. Успеваю заметить, как связка бьется о стену в конце коридора, рикошетит о нее и, исчерпав кинетическую энергию, замирает на мраморном полу. Поднять ее некому. Если не считать меня.

Ну, что ж, я тут последний киногерой, так? Джек Слейтер местного разлива…

Не торопясь, подхожу к ключам, оглядываюсь по сторонам как мелкий воришка, намеревающийся поднять оброненный кем-то на улице бумажник, и лишь затем протягиваю за ними руку. Читаю надпись на картонной бирке: «24 палата». Ключей в связке много, но, на мой неискушенный взгляд — они все одинаковые, если и отличаются друг от друга, то не больше, чем патроны в обойме. Рассматриваю таблички на ближайших дверях, палаты номер двадцать четыре не видно.

— Ничего-ничего, сейчас найдем… — обнадеживаю пустой коридор с видом незадачливого экскурсовода, заблудившегося вместе с группой туристов в катакомбах. Впрочем, у меня теплится надежда на успех, как-никак, номер палаты отвечает количеству прожитых мной полных лет, а Госпиталь приучил меня особенно пристально присматриваться к совпадениям.

Невольно улыбаюсь этой мысли.

Иду по коридору, поглядывая по сторонам. На этот раз мне везет, спустя всего пару минут вижу число «24». При виде его положительный настрой мигом улетучивается, уступая уже привычному мне напряженному предвкушению чего-то плохого. Потому что на двери, у которой я остановился, нет таблички привычного образца, обе цифры, «двойка» с «четверкой» будто выжжены на полотне, и выглядят откровенно жутко.

Ладно, старик. Надо бы уже привыкнуть, что весь Госпиталь — не курорт.

Потоптавшись в нерешительности, дергаю ручку. Заперто.

Как сестра Маня и говорила.

Вставляю в замочную скважину первый попавшийся ключ. Он сразу находит свое место, легкое усилие, и механизм также легко проворачивается, извлекая стальной язычок из паза. Дверь отперта.

Толкаю ее, переступаю порог. В помещении почти нет света, если не считать изредка помигивающей флуоресцентной лампы. Она не так светит, как действует на нервы, приспособление для изощренной пытки.

Сначала мне кажется, будто все стены здесь глухие, как часто бывает со служебными помещениями. Присмотревшись, понимаю, что ошибся. Окна есть, просто за ними — ночь. Вот и все.

Да уж… точно, — всего-то…

Как такое может быть, стараюсь не думать, ночь, и ладно.

Глаза постепенно привыкают к темноте, ежесекундно разрываемой болезненным морганием неисправной лампы. Теперь я могу оценить размеры помещения. Оно не больше кельи в монастыре. У дальней стены — койка, на ней лежит человек, с головой укрытый простыней.

Чуть дальше за ним, целая груда всевозможных приборов, пожалуй, медицинского предназначения. Кажется, они не работают. Вижу какие-то датчики, стрелки которых лежат на нуле, круглые советские лампочки, вмонтированные в панели, не горят. Прибор, напоминающий самописец, застыл неподвижно, его иголка показывает абсолютный штиль. Похоже, аппаратура мертва, как и человек, распростертый на койке. Я вижу — один его силуэт, очерченный грубой хлопчатобумажной материей. Над телом возвышается тренога с капельницей, унылая, словно боевая машина марсиан на последних страницах фантастического романа Уэллса. Того самого, что очутился со мной в больнице. Бутылка наполовину заполнена каким-то раствором, его поверхность застыла как лед. Никаких пузырьков, размеренно всплывающих со дна по мере поступления лекарства в кровеносную систему. Его грудь не двигается, он не дышит.

Наверное, я в больничном морге. Или как он там может называться?

Чудненько.

Раньше ничего подобного я тут, в Госпитале не видел. Афганец, конечно, утверждал, будто скончался от цирроза печени. При этом, правда, выглядел вполне живым, глушил спирт из своей бездонной алюминиевой фляги и еще распевал солдатские песни. А тут… тут — совсем другое…

Мне становится страшно. Ничего не происходит, и, тем не менее, я чувствую, как внутри, будто гелиевый шарик, начинает подниматься паника. Этот страх не имеет рациональных корней, он порожден чем-то совершенно иным.

Не делай этого! — вопит перепуганный насмерть внутренний голос, но я все равно шагаю к койке, двигаясь будто кусок металла, притягиваемый магнитом. Или зомби, подчиняющийся чьей-то чужой воле, доброй или нет, неизвестно. Берусь за краешек простыни, тяну на себя.

Первыми вижу золотистые, цвета зрелой пшеницы волосы, они рассыпаются по подушке. В волосах кое-где кровь, она давно запеклась. Большая часть лица мертвеца закрыта кислородной маской. Странно, что ее никто не снял, и она приклеилась ко рту, навевая смешанную ассоциацию то ли со шлемом современного боевого пилота, то ли с чудовищным эмбрионом из кинофильма «Чужой». Мне вдруг кажется, что она его и задушила, эта чертовая маска.

Стаскиваю простыню до пояса, странно, но мертвец в одежде. На нем плотная кожаная мотоциклетная куртка, она продрана на локтях, между прорехами — снова кровь. Запекшаяся…

Мотоциклист?!

Эта неожиданная мысль поражает меня, заставляет кровь стынуть в жилах. Волосы на голове становятся дыбом, по затылку, теперь будто чужому, струится холодок. Я, наконец, понимаю, куда попал. И кого вижу перед собой. Это не просто мертвецкая. Это палата реанимационного отделения крошечной районной больницы в городе Щорс, превратившаяся в мертвецкую после того, как какой-то безымянный и безликий энергетик (славный папаша и спортсмен, совершающий пробежки по утрам, а может, блядун и пропойца, без разницы), сидя за пультом центра управления энергосетью, очень далеко отсюда и в пространстве, и во времени, произвел гребаное плановое отключение электроэнергии. Поднял большой рубильник, вот и все. Обесточил целый район, а, среди прочего, и больницу, где в первую ночь после того, как я вышел из комы, скончался мотоциклист. В Штатах казнят, опуская рубильник, чтобы пропустить через тело приговоренного ток. Неизвестный энергетик рубильник поднял, и, готов поспорить, ничего при этом не ощутил. Мир не сдвинулся с места, он нечувствителен к подобным вещам. В частных домишках погас свет, а свечи загорелись, в больничке города Щорс вырубилась аппаратура искусственного дыхания, или какая там еще, и у них, естественно, не оказалось под рукой дублирующего дизель-генератора, чтобы ее запустить. Или не было ведра соляры, чтобы заработал сам чертов генератор. Или персонал спал, что тоже вполне вероятно.