Страница 31 из 34
Площадка не успокаивалась. Собравшись в кружок, хозяева обсуждали происшедшее.
— Дворняжка не собака! — презрительно говорил хозяин Бонни. — Во дворе мой Бонни дрался с двухлетним боксером и прокусил ему шею. Бонни отлично дерется, он сразу хватает врага за шею…
— Ваш Бонни просто гангстер! — сказала хозяйка Дэзи.
— Ха-ха, гангстер… Вот вы не знаете… Однажды слышу на лестнице шум, выхожу, а там…
— Эрдельтерьеры — самые приспособленные к городской жизни собаки, — заявила хозяйка эрдельтерьера Тюшки, высокая молодая женщина с недобрым лицом.
— Точно! Она сказала, что кошка останется теперь инвалидом, стала говорить, что сиамская кошка стоит…
— У эрделей наиболее здоровая психика. Вот, например, ваш доберман, — она повернулась к хозяйке Дэзи, — стоял и чего-то скулил, а Тюшка погналась за этой дворнягой.
— А при чем, извините, здесь психика? — удивился хозяин дога Карата.
— Травля есть травля, и если собака к ней равнодушна, значит…
— Значит, шагом марш к психиатру! — сказала хозяйка Дэзи.
— А вы не смейтесь! Знаете, как городские ритмы влияют на собак? На Западе существуют специальные психиатрические клиники…
— Как интересно! — воскликнул хозяин Карата. Во время свары он держал своего дога на поводке. — Как же там лечат? Психоанализом? Может, методом аутогенной тренировки?
— Чего вы ко мне пристали? Я про это в газете читала! — разозлилась хозяйка Тюшки.
— Чего бы там ни болтали, а собака прежде всего должна уметь постоять за себя! — поставил точку хозяин Бонни.
Собак развели по площадке.
— А мне жалко мальчишку… — сказала хозяйка Дэзи. — Дэзи не побежала за дворнягой. Наверное, у нее больная психика.
— Если уж быть точным, Дэзи сначала побежала, но потом ее укусили, и она вернулась, — сказал я. — Так что в Дэзи заложено здоровое начало. Только оно задавлено трусостью…
— Профессиональная наблюдательность! — съехидничала девчонка.
— Просто рядом стоял, — ответил я и стал отряхивать штаны. Они были в пыли и в собачьей слюне. Еще заболею чумой какой-нибудь.
— Иван Дмитриевич, что мне делать? — спросил я, подойдя к инструктору.
— Иди к черту! — буркнул он, уставившись куда-то в сторону.
— Слушаюсь! — почтительно сказал я и по-военному развернулся.
— Меня зовут Лена… — сказала хозяйка Дэзи. Мы стояли в углу на зеленом клочке травы. Занятия продолжались.
— Очень приятно. Сергей, — представился я и поклонился. Так состоялось наше знакомство.
— Вы не похожи на инструктора, — сказала Лена и положила руку на бревно.
— Почему не похож? — спросил я, глядя на ее руку.
— Каждый день приносите папку и что-то рисуете.
— А что, нельзя?
— Рисуйте себе на здоровье. Только не так… трагично… Вся площадка смеется.
— Вот как? — удивился я.
— А ты думал — самый умный здесь? — неожиданно назвала она меня на «ты» и убрала руку с бревна.
— Ничего я не думал, — ответил я. — Все правильно. Я не инструктор… Я шпион! А рисую я химический завод! Знаешь, что он производит?
Она вздохнула.
— В институт, наверное, не поступил, вот и придуриваешься…
— Ну знаешь! — разозлился я.
— Куда хоть поступал?
— В Академию, на факультет живописи. — Мне вдруг расхотелось ей грубить.
— Провалился?
— Не прошел по конкурсу.
— Жаль, что мы не были раньше знакомы… — улыбнулась она.
— Почему жаль?
— У меня отец тоже художник. Ты должен его знать! — Она назвала фамилию.
Это была фамилия одного из членов приемной комиссии.
… Я пришел к нему после экзаменов. Пять человек набрали столько же баллов, как и я. На эти пять человек было три места. Меня не взяли, и тогда я просто пришел посмотреть на композиции тех троих, которых приняли.
Я случайно встретил его в коридоре и уговорил открыть мастерскую.
— В левом углу, крайние от окна, — сказал он. Я прошел в мастерскую. А он смотрел в окно и курил сигарету. Усталый немолодой человек с равнодушным лицом.
Первая композиция называлась «Расстрел героя». Белогвардейцы расстреливали кого-то в белой рубашке на фоне скал. Вторая композиция изображала сталелитейный процесс.
— Разве можно стоять так близко к формам? — удивился я.
— Чего? — удивился он.
— Нельзя, говорю, так близко стоять… — повторил я.
— Работал в горячем цехе? — усмехнулся он. — Старый металлург?
— Все равно нельзя так близко находиться, — настаивал я, потому что помнил, как нас водили на завод, и какой жар стоял, когда выпускали расплавленный металл, и как к формам можно было приблизиться только в специальном костюме.
— Поэтому ты и писал аквалангистов? — спросил он.
— Я ведь не старый металлург, — ответил я. — И на самом деле не работал в горячем цехе…
Он пожал плечами. Дым от сигареты плавал в воздухе. Форточки были закрыты.
Я кивнул и вышел в коридор.
— Подожди! — сказал он.
Я остановился.
— Тебя не приняли не потому, что ты писал аквалангистов, а потому, что ты их плохо написал… Ты словно забыл, чему тебя учили в школе. Моне… Аквалангисты в солнечный день на дне морском… — Он усмехнулся и выбросил окурок в урну. — И не думай, что жизнь кончилась…
— До свидания, — сказал я.
— Да, — ответил я Лене, — жаль, что мы не были знакомы раньше.
Она с удивлением посмотрела на меня, удивилась, должно быть, что я так долго думал, а сказал такую глупость. Я криво улыбнулся, еле удержался от глупого: «Передавай папе привет…» Но тут, к счастью, меня позвал Иван Дмитриевич, и я поспешил к нему.
— Ты сюда пришел работать или с девчонками лясы точить? — строго спросил он.
— Я думал, уже уволен…
— Надевай ватник! — махнул рукой Иван Дмитриевич.
… Когда хозяева уводят собак с площадки и наступает тишина, я сажусь на скамейку около калитки и закуриваю. Сижу и ни о чем не думаю.
В семь часов еще светит солнце. Неяркое и красное, оно висит над лесом. Люди уходят с площадки и идут по полю, постепенно они становятся все меньше и меньше, а скоро исчезают совсем, потому что поле холмистое и если спуститься с холма, то с площадки тебя уже не видно. Иван Дмитриевич ушел, не попрощавшись со мной. Наверное, обиделся из-за этой истории с Джимом. И Лена с Дэзи ушли. Они тоже обиделись. Все на меня обиделись…
Около магазина «Эстафета», где продаются восточные сладости, я встретил своего друга Петьку Быланского. Его послали купить чего-нибудь к чаю. На улице Типанова с грохотом заворачивали трамваи, и искры сыпались в разные стороны. Петька поставил меня в очередь, а сам отправился выбивать чек. Оказывается, ему надо было купить торт. Сегодня у них гости.
Потом мы шли к дому, я узнал массу новостей, половина из которых наверняка вранье. Я заметил, что Петька разговаривает со мной как-то осторожно.
— Еще какие новости? — спросил я.
Петька пожал плечами.
— Все, вроде… — неуверенно сказал он.
— Не хочешь говорить, не надо, — я пошел к своему подъезду. Я живу в первом подъезде, а Петька в пятом.
— Тебя должны вольным слушателем зачислить! — крикнул Петька. — Просись в нашу мастерскую!
Я обернулся и махнул рукой. Как же, разбежался… Петька стоял на том же месте и почему-то смотрел на меня. Что же это за новость, про которую он ничего не сказал?
— Тебе Светка звонила, — сообщила мать, как только я вошел.
— Ну и что сказала? — спросил я, надевая тапочки.
— Просила, чтобы ты позвонил, — мать ушла на кухню.
Оказывается, новость, как шило в мешке, не утаишь. Сама тебя найдет и уколет!
— Мам! — крикнул я. — А больше она ничего не говорила?
Из кухни плыл запах борща. Ненавижу борщ! Потом уныло звякнула тарелка.
— Сережа, — сказала мать, — помойся в ванне, ладно?
— Я спрашиваю, Светка больше ничего не говорила?
— Ничего.