Сквозь тернии

Судьба словно насмехалась, а крыть её карты было элементарно нечем.

Яська налетел на подпёртый к стене мешок – точно такой же, что принёс Колька, когда они ловили стрижа. От удара тот опрокинулся, разродившись жуткой нежитью. Это были какие-то пауки. По крайней мере, так показалось Яське в самом начале. Однако не сказать, чтобы сходство было стопроцентным. Нет, твари походили на пауков так же, как последние – на летучих мышей. Это было что-то ещё. Мёртвое, инородное, в большей степени сравнимое с недосформированными эмбрионами каких-то жутких насекомых. Необычайно длинные и тонкие лапки, причём без суставов – возможно, просто сломаны. Столб позвоночника. Хотя позвоночником это тоже не назовёшь – сплошное желе. Что-то на вроде головы насекомого, не то с рожками, не то с усиками...

Именно от последнего и сделалось по-настоящему страшно.

«Ясь, а Ясь... а я ведь тут, в голове».

Яська вздрогнул. Отрешённо поднялся на ноги. Сделал неуверенный шаг в сторону. От его тела исходил еле различимый свет – как от куска фосфора в темноте, только не зеленоватый, а голубой. Светилась слизь, которая покрывала останки жутких тварей и намертво въелась в ткань одежды.

Яська понял, что оно и впрямь изнутри – это была точная копия грудной клетки человека. Только не костяная, а вылепленная из податливого желе.

Под ложечкой что-то шевельнулось. Яська понял, что не может дышать. Он посмотрел на далёкий свет и сполз по стене на пол.

Ворота оставались открытыми – их и не думали закрывать. Показалось.

Яське было всё равно на всё.

«Ясь, а Ясь... а может поиграем в прятки? В темноте очень удобно прятаться».

9.

Плоскодонка не протекала, и они успешно сплавили её вниз по ручью к речке. Затем Колька вооружился своей лопаткой, как доблестный капитан дальнего плавания, – Яська остался на берегу для того, чтобы облегчить борт, – и лихо двинул вверх по течению к заранее обусловленному месту. Яська плёлся пешком, борясь с душевными переживаниями относительно всего случившегося в башне, попутно силясь избавиться от приставучей слизи.

Сил практически не осталось. Резервные накопления израсходовались на душевные переживания и на поиски недавнего схрона – Колька не преминул воспользоваться услугами преданного друга и тут.

Яська и не помнил толком, как ему удалось выбраться на свет. В каком-то полуобморочном состоянии он всё же добрёл до спасительного выхода и долго ползал в траве, не понимая, что вообще такое с ним происходит. Потом, не оборачиваясь, двинул к канаве и обо всём рассказал Кольке. Друг оставался непроницателен, но лишь до той поры, пока Яська не описал тварей в мешке, – Яська мог поклясться, что на Колькином лице дрогнула одна из бровей! Так бывает только в том случае, когда что-нибудь знаешь, но продолжаешь упорно молчать, как партизан. Правда осознание данности пришло к Яське значительно позже, когда он лежал на собственной кровати, силясь заснуть. Вдобавок ко всему, масла в огонь добавила Тимка...

На берегу же ручья странная Колькина реакция осталась хоть и подмеченной, но не принятой к сведению, за имением куда более насущных проблем. Если честно, Яська и не жаждал понимания. Просто хотелось выговориться, чтобы не держать рвущийся наружу ужас в себе. Но как тут выговоришься, когда страшно даже думать, а тем более, вспоминать. Особенно это приставучее «Ясь, а Ясь...» – ощущение, будто в голове и впрямь что-то копошится!

Тьфу ты!

Яська рассказал только про здоровенных дохлых пауков – он не знал, как ещё обозвать тварей. Про голос в голове, что предлагал остаться и поиграть в темноте, – не решился. Колька хоть и лучший друг, но принять Яську за психа – ему ничего не стоит. Конечно, в открытую не скажет, а вот подумать, подумает. А это пострашнее всего остального: когда друзья считают тебя двинутым, а ты сам знаешь, что все они ошибаются! Только поделать ничего не можешь. Ведь их много, а ты один.

«Как мушка в стакане чая – кричи, хоть оборись, никто не услышит! А услышат, так только выругаются».

Между собой Колька и Яська частенько в шутку намекали на неадекватность друг дружки, однако сегодня всё обстояло иначе. Под стандартное определение «псих» попадали в основном выкрутасы, направленные на то, чтобы привлечь внимание Тимки, или повоображать друг перед другом: там, на макушку дерева залезть или, скажем, речку переплыть в самом широком месте. В этих случаях Яська согласен быть психом сколько угодно, но только не сейчас.

Колька выслушал друга до конца, не перебивая, – снова странность! – после чего сухо заметил:

- И как только додумался один туда соваться? Ведь сказано же было, что это за место такое.

- Но я ведь и помыслить не мог.

- Помыслить... Оно и видно. Ну а если бы на бандюков каких напоролся, тогда что?

- На каких ещё бандюков?

- Да какая разница! Место нелюдимое, слава дурная, – а ты посмотреть просто... Да та же шпана местная поймала бы и «тёмную» устроила! Чего бы тогда делал?

Яська пожал плечами.

Позже он понял, что Колька просто так профессионально ушёл от неудобной темы, перекинув «стрелки» на обычное и естественное – на уличную шпану.

«А что если всё так и было? Заманили и запугали. А сейчас сидят себе под мрачными сводами и тешатся, вспоминая, как в усмерть запугали мамину мулю».

Но это всё опять же пришло позже, когда нервы немного успокоились, а мысли, напротив, разбрелись, не позволяя глаз закрыть.

Колька причалил к берегу запыхавшийся и счастливый. Дождался расстроенного Яську, кинул швартовую цепь.

- Тащи, давай!

Яська потащил. Лодка кружила по воде, точно живая. Колька, как мог, помогал своим «веслом».

Вдвоём они без особых проблем выбрались на берег и закрепили плоскодонку под огромной ивой. Плакучие стебли дерева, словно ширма, укрывали побережье, так что беспокоиться лишний раз за плавательное средство не приходилось.

Колька стремительно забрался на берег и уже оттуда показал большой палец: мол, ничего не видно!

Яська кивнул и тоже полез в гору. Делать ничего не хотелось, так что он особо и не спешил. К тому же и заявись он в таком виде домой – ничего хорошего не жди. Бабушка наверняка устроит допрос с пристрастием. Один раз, правда, уже пронесло...

Пронесёт ли дважды – вопрос.

Под ногами струился речной песок. Высоко в небе скользили стремительные облака. Игривый ветерок трепал волосы на макушке. Пахло водорослями и рыбьей чешуёй. Пахло летом. И так бывает, вроде бы всё здорово – середина июля, как ни крути, – а на душе нависли какие-то сумерки. И даже не понятно, что с ними делать. Ковыряться в сути вещей страшно, потому что мало ли на что в итоге выйдешь. Оставлять всё как есть – тоже нельзя. Вот и бабушка постоянно твердит: мол, запущенная хворь, она такая, проклюнется в самый неподходящий момент, когда её и не ждёшь сроду, – и кори потом себя за проявленную беспечность. А время ушло. Ничего не поделаешь.

Яська вздохнул. На всякий случай понюхал маячку – гадость. И ведь ничем не перебить эту вонь! Разве что от души поваляться в лебеде... Сомнительно, что поможет, к тому же опасно – Яська помнил по школьным урокам, насколько недоброжелательны в своём отношении к маленьким мальчикам семена лебеды. Можно надышаться и того... в компанию к гадкой козявке.

«И, правда, зачем только полез в эту башню?»

Яська отмахнулся от навязчивых мыслей: смысл возвращаться к тому, что было, когда всё сложилось, как есть? Смысла нет никакого. Лучше думать о том, как теперь со всем этим жить. Ведь такое не забывается просто так. За забвение нужно платить.

- Ты уснул, что ли, там?! – поторопил Колька с верхушки берега и снова помахал рукой.

- Уснул что ль! – огрызнулся Яська, сражаясь с крутым подъёмом.

У магазина распрощались. Колька заявил, что у него ещё дела – какие именно не сказал – и был таков. Яське, собственно, было плевать. Настроение окончательно упало, и он поплёлся домой, пиная обточенный волнами голыш.